Мартин Гилберт - Первая мировая война
«Вы совершаете преступное дело, – сказал Сазонов послу. – Проклятие народов падет на вас». – «Мы защищаем нашу честь!» – ответил посол. «Ваша честь не была затронута, – возразил Сазонов. – Вы могли одним словом предотвратить войну, но вы не желаете этого». Немецкий посол заплакал, и министр иностранных дел проводил его до дверей кабинета.
Германия объявила войну России. «Жены и матери с детьми сопровождали резервистов на сборные пункты, оттягивая момент расставания, и повсюду разыгрывались душераздирающие сцены, – вспоминал впоследствии полковник Нокс, британский военный атташе в Санкт-Петербурге, – но женщины плакали молча, без истерик. Мужчины были мрачными и притихшими, но отряды новобранцев, встречаясь на улицах, приветствовали друг друга». Бросая вызов Германии и всему немецкому, Санкт-Петербург, названный в честь святого покровителя основавшего его Петра Великого, переименовали в Петроград [11].
Вечером 1 августа русский министр иностранных дел ужинал с британским послом, сэром Джорджем Бьюкененом, дочь которого Мэриел впоследствии вспоминала: «Четыре раза за вечер господина Сазонова вызывали, телефон звонил непрерывно, а площадь на улице была заполнена народом, распевавшим национальный гимн. До позднего вечера толпа осаждала двери посольства, выкрикивая здравицы британскому флоту и задавая один и тот же вопрос: поможет ли Англия, встанет ли на их сторону?»
В тот же вечер немецкие войска вошли в Люксембург – это был давно подготовленный стратегический удар по Франции. Военная операция больше походила на небольшую стычку. Ее целью был захват железнодорожного и телеграфного узла.
Началась борьба из-за военных поставок. Во Франции власти конфисковали пятьдесят монопланов, построенных по заказу турецкого правительства. Британия оставила себе два линкора, также построенные для Турции: один из них должен был присоединиться к немецкому океанскому флоту, как только будет спущен на воду. В Данциге немецкие власти намеревались реквизировать два легких крейсера, строившиеся по заказу России. «Все это было и остается весьма захватывающим, – писал утром 2 августа Хорас Рамбольд из британского посольства в Берлине, – но страшно представить, что готовят нам следующие несколько месяцев».
2 августа немецкие военные патрули впервые с 1871 г. пересекли французскую границу. В Жоншере, близ немецко-швейцарской границы, был убит французский капрал Жюль Андре Пежо – он стал первой жертвой войны, стоившей жизни более чем миллиону французов. В тот же день была объявлена всеобщая мобилизация британского флота, который получил приказ преследовать два немецких военных корабля, следовавшие через Средиземное море в Турцию. Британия также дала секретное обещание Франции, что, если немецкий флот войдет в Северное море или Ла-Манш, угрожая французскому судоходству, британский флот окажет французским судам «всевозможное содействие».
Однако немецкий план ведения войны был основан не на морской победе над Францией в Северном море или Ла-Манше, а на стремительном сухопутном броске через Бельгию. Для достижения этой цели в семь часов вечера 2 августа Германия предъявила властям Бельгии ультиматум, срок которого истекал через двенадцать часов: Бельгия должна была предоставить немецким войскам свободный проход через свою территорию. Бельгийцы отказались. Согласно Лондонскому договору 1839 г. Британия, Австрия, Пруссия, Франция и Россия признавали Бельгию независимым государством с постоянным нейтралитетом. Этот договор еще действовал. «Если бельгийское правительство примет переданные ему предложения, – сообщил Брюссель Берлину, – оно пожертвует честью нации и предаст свои обязательства перед Европой».
3 августа Германия объявила войну Франции. В качестве первого шага к победе ее войскам предстояло вторгнуться в Бельгию. В тот же день Бетман-Гольвег сказал, выступая в рейхстаге: «Зло – я говорю откровенно, – которое мы совершаем, обернется добром, как только наши военные цели будут достигнуты». Предполагалось, что после завоевания Франции Бельгия снова станет свободной. Во Франции патриотическая горячка охватила все классы общества: Эльзас и Лотарингия должны быть возвращены, за унижения 1870 и 1871 гг. следует отомстить. В тот день в Мюнхене австрийский подданный Адольф Гитлер обратился к королю Баварии, испрашивая позволения записаться в Баварский полк. На следующий день прошение было удовлетворено.
Британия пока оставалась в стороне. В кабинете министров сторонники войны с Германией не имели явного большинства – даже в случае нападения Германии на Францию. У Британии не было официального договора с Францией – только «Сердечное согласие», подписанное в 1904 г., чтобы разрешить давние споры в Египте и Марокко. Камнем преткновения стал бельгийский вопрос. По договору 1839 г. Британия выступала гарантом нейтралитета Бельгии. Из Лондона в Берлин был направлен ультиматум: никаких враждебных действий против Бельгии.
Вероятность, что Германия подчинится этому требованию, была невелика: план войны на два фронта уже приводился в исполнение. 3 августа на заседании прусского кабинета министров в Берлине Бетман-Гольвег сказал коллегам, что вмешательство Британии теперь неизбежно. «Тогда все пропало!» – воскликнул адмирал Тирпиц, чем встревожил присутствующих.
В Британии тоже были люди, предчувствовавшие те ужасы, которые им предстояло пережить. В деревне Радстон 16-летняя школьница Уинифред Холтби [12] стала свидетельницей эпизода, который навсегда запечатлелся в ее памяти. «Над прилавком крошечного газетного киоска вокруг подвешенной к потолку керосиновой лампы неуклюже порхали большие мотыльки. Под лампой на стуле устроилась пьяная старуха. «Война – это мерзость, – довольно дружелюбно заметила она. – Богом клянусь. Двое моих парней были в Южной Африке. Мерзость. Вот что это такое».
Высшее командование Германии было настолько уверено в военной мощи страны, что 3 августа, еще до начала марша через Бельгию, немецкие войска перешли российскую границу и заняли три города в русской Польше: Бендзин, Калиш и Ченстохов [13].
Британское правительство потребовало, чтобы немецкая армия не вторгалась в Бельгию. Это не было блефом. Срок ультиматума, отправленного из Лондона в Берлин, истекал 4 августа в одиннадцать часов вечера. В Ла-Манше началась установка мин, чтобы предотвратить внезапное вторжение немецких военных кораблей. В числе пассажиров судна из Южной Африки, задержанного из-за минирования, был 44-летний адвокат М. К. Ганди, который вопреки мнению многих индийских националистов, считавших, что граждане Индии не должны вмешиваться в конфликт колонизаторов, призывал живущих в Британии индийцев внести «свой вклад в войну».
За семь часов до истечения британского ультиматума немецкие войска вторглись на территорию Бельгии. В одиннадцать часов вечера Британия объявила войну Германии. В Берлине у британского посольства быстро собралась толпа, швырявшая в окна камнями и выкрикивавшая оскорбления. Утром посланник кайзера, извиняясь за нападение, тем не менее заметил, что это должно продемонстрировать британскому послу, «как глубоко немцы оскорблены действиями Британии, выступившей против Германии и забывшей, как они плечом к плечу сражались при Ватерлоо». Посланник добавил, что кайзер раньше гордился званием британского фельдмаршала и адмирала флота, но теперь «слагает с себя эти почетные титулы». Посол и его сотрудники приготовились покинуть Берлин. Хорас Рамбольд впоследствии вспоминал, как трое немецких слуг из посольства, которым было выплачено жалованье за месяц вперед, при расставании выразили свое презрение – они «сняли ливреи, плевали на них, топтали ногами и отказались помочь отнести чемоданы к кебам». Век дипломатического этикета, уважения и соблюдения приличий подошел к концу.
Британия и Германия вложили в войну больше энергии, чем прежде вкладывали в торговлю и промышленность, расширение империи, культуру и построение более справедливого общества. Сэр Эдвард Грей, который старался удержать Австрию от нападения на Сербию и чье правительство отказалось дать Франции официальные гарантии, теперь защищал идею войны с Германией, приводя в качестве аргумента не только нарушение суверенитета Бельгии. Он говорил американскому послу в Лондоне: «Для нас вопрос в том, что, если Германия победит, она подчинит себе Францию. Независимость Бельгии, Голландии, Дании и, возможно, Норвегии и Швеции будет просто видимостью, а их статус независимых государств – фикцией; все их порты окажутся в распоряжении Германии, которая будет доминировать во всей Западной Европе, и это сделает наше положение неприемлемым. В таких условиях мы не сможем существовать как государство первого ряда».
