Александр Зимин - Слово о полку Игореве
Киевская академия в середине XVIII столетия переживала пору своего расцвета.[Тітов Хв. Стара вица освіта в Київській Україні XVI — поч. XIX в. У Київі, 1924. С. 159.] Из ее стен вышли замечательные мыслители, русские и украинские писатели и ученые. Так, в бытность Быковского в Академии там обучались великий украинский философ Г. С. Сковорода (1722–1794),[Г. С. Сковорода, очевидно, обучался в Академии с 1734 г. (Махновецъ Л. Григорiй Сковорода. Київ, 1972. С. 68).] русский просветитель Я. П. Козельский (1728–1794), идеолог разночинной интеллигенции Г. В. Козицкий (1729–1775), украинский историк Г. Полетика (1715–1784), писатель Ф. А. Эмин (ок. 1735–1770).
К числу наиболее талантливых преподавателей Киевской духовной академии принадлежал видный писатель, а позднее борец против унии Георгий Конисский. Он родился в 1717 г., в 1743 г. кончил Академию и в 1745/46 г. впервые читал лекции по пиитике. Именно этот первый курс и был записан Быковским.[Петров Н. Описание рукописей Церковно-археологического музея при Киевской духовной академии. Киев, 1877. Вып. 2. № 426 (1 III.82.3). С. 390–391.] Конисский в целом следовал за учебником Феофана Прокоповича. Впрочем, новостью его курса было прибавление, в котором говорилось об основах русского стихосложения (ранее студентов учили только латинскому, преимущественно силлабическому). В своих лекциях Конисский распространял на Украине передовые теоретико-литературные идеи М. В. Ломоносова и В. К. Тредиаковского. В 1746 г. он написал интересную драму «Воскресение мертвых», не лишенную социальных мотивов. В ней Конисский выступал противником закрепощения украинских крестьян и лихоимства властей.[Подробнее см.: Шолом Ф. Я. Просветительские идеи в украинской литературе середины XVIII века//Проблемы русского просвещения в литературе XVIII века. М.; Л., 1961. С. 52–53.] В 1749 г. Конисский читал уже лекции по философии и занимал должность префекта. В 1751 г. он читал курс богословия, который также сохранился в записи Быковского.[Петров Н. Описание… Киев, 1875. Вып. 1. № 91 (J.1.2.2). На титульном листе надпись: «ab Joanne Bykowsky, qui 1757 anno factus monachus et dictus est Joel».] Курс этот повторял «Христианское православное богословие» Феофана Прокоповича.[В Ярославском музее сохранилось произведение Феофана Прокоповича «Мнение о неудобо-носимом законном иге», переписанное в 1753 г. Иоилем Быковским (Ярославский музей, № 15150). В Архиве Ярославской области находятся сочинения Феофана, переписанные Иоилем в 1757 г. (Ярославский архив, A-1072-p).] В 1752–1755 гг. Конисский был ректором Академии.
В приложении к конспекту лекций Г. Конисского по пиитике Быковский поместил около 120 стихотворных произведений, главным образом на русском языке, а также на латинском и польском. Это силлабические стихотворения панегирического содержания. Посвящены они преподавателям Академии.
П. Житецкий автором одного из этих стихотворений считает Г. Конисского.[Житецкий П. Памяти Георгия Конисского//Киевская старина. 1895. Февраль. С. 260. Его мнение разделяют Л. В. Крестова и В. Д. Кузьмина (Кузьмина В. Д. Мог ли архимандрит Иоиль… С. 204; Крестова, Кузьмина. Иоиль Быковский. С. 29).] Впрочем, никаких доказательств он не приводит. Скорее всего, того факта, что вирши находились в сборнике с лекциями Конисского, показалось Житецкому[ЦНБ АН Украины, № I.III.82.3, л. 151.] достаточно, чтобы счесть лектора их творцом.[Н. И. Петров также без сколько-нибудь убедительных доказательств ссылается на стихотворение «Чиста птица голубица» (из того же сборника) как на произведение Конисского (Петров Н. И. Киевская искусственная литература XVII и XVIII вв., преимущественно драматическая//Труды Киевской духовной академии. 1909. Июнь. С. 289, ср.: Собр. соч. Г. Конисского. Изд. И. Григоровичем. СПб., 1835. Ч. 1. C. X).] Не исключено, что в составлении виршей могли принимать участие различные ученики Киевской академии. Во всяком случае одно из них прямо посвящено Г. Конисскому. Вопрос о принадлежности этих стихов Ивану Быковскому еще остается неясным.
Перед нами еще юношеские упражнения на «пиитические темы», показывающие знакомство их автора (или авторов) с основными правилами силлабического стихосложения.
Из Академии Быковский вышел широко образованным человеком. Уже в 1750 г. он преподавал латинский язык, знал немецкий и греческий, а позднее читал проповедь по-польски.[Черниговский обл. архив, ф. 679, on. 1, ед. хр. 942; Ярославские епархиальные ведомости. 1892. № 35. С. 551; Лукьянов В. В. Первый владелец рукописи… С. 43.] Украинский, белорусский и русский языки для него составляли родную языковую среду, в которой он провел все свои годы.
Иоиль мог быть знаком с отдельными восточными словами турецкого происхождения, потому что жил на Украине, где они были очень распространены.
Нам уже приходилось обращать внимание на черты польского, украинского и белорусского языков, на наличие ориентализмов в Слове о полку Игореве. Конечно, можно допустить, что в XII в. существовал странствующий галицкий певец, побывавший в Польше и в Полоцко-Минской земле, воспринявший элементы лексики языкового строя разных народностей. В таком случае пришлось бы говорить о механическом смешении в его языке диалектных особенностей, которые позднее вошли в состав белорусского и украинского языков. Есть и другая возможность. Могло случиться так, что промежуточные списки Слова бытовали на Украине и в Белоруссии, что наложило на язык памятника соответствующий отпечаток. Но это допущение невозможно принять не только потому, что лексические особенности Слова срослись с его текстом (например, «свычая и обычая» Глебовны, «на ниче ся годины обратиша»), но и потому, что они соответствуют связи памятника с украинским и белорусским фольклором. А это уже говорит об органичности элементов белорусского и украинского языков в Слове. Но все это легко объясняется в том случае, если мы признаем, что автором Слова был Иван Быковский, судьба которого переплеталась с судьбами всех трех братских славянских народов, входивших в состав России.
В заключительной части Слова рассказывается о том, как «Игорь ѣдетъ по Боричеву къ святѣй Богородици Пирогощей». Оба урочища упоминаются в Ипатьевской летописи. Автор Слова знал топографию Киева, ибо действительно, спускаясь по Боричеву увозу (какое из двух месторасположений этого увоза ни принимать[Бліфельд Д. До питання про Боричів узвіз стародавнього Киева//Археологія. Київ, 1948. Т. 2. С. 130–144.]), можно было попасть к церкви Успенья Богородицы («Пирогощей»).[Каррер М. К Древний Киев. М.; Л., 1961. Т. 2. С. 438. О «Пирогощей» см. также: П. Л[ебе-()инце]в. Еще одна из древнейших церквей в Киеве // Киевская старина. 1887. № 12. С. 779–782; Антонии. Киево-Подольская Успенская соборная церковь. Киев, 1891; Малмшевский Н. О церкви и иконе св. Богородицы под названием «Пирогощи», упоминаемых в летописях и Слове о полку Игореве // Чтения в историческом обществе Нестора Летописца. Киев, 1891. Кн. 5. С. 113–133; Завитневич 3. 3. К вопросу о происхождении названия и месторасположении церкви св. Богородицы Пирогощей // Труды Киевской духовной академии. 1891. № 1. С. 156–164. {См. также: Белоброва О. А., Творогов О. В. Пирогощая //Энциклопедия. Т. 4. С. 105–107.}] Правда, остается непонятным, почему в Киеве, где была Святая София и другие соборы, Игорь остановил свое внимание на церкви Богородицы. Она в XII в. не была сколько-нибудь знаменита и с 30-х гг. исчезла вовсе со страниц летописей. Для того чтобы объяснить появление Пирогощи в Слове, Д. С. Лихачеву приходится прибегать к целой серии допущений и догадок. Игорь якобы едет в Киев, чтобы «выполнить свой обет Богоматери Пирогощей, данный им в плену» (ни в летописи, ни в Слове об этом не говорится). В Киев понадобилось ему ехать, так как, «по-видимому, ни в Чернигове, ни в Новгороде-Северском не был развит специальный богородичный культ, связанный с защитой от врагов этих городов» (новое допущение). Наконец, выбор самого храма (Пирогоща) объяснялся тем, что Игорь не был киевским князем и не мог ехать «в патрональные храмы Киева» (Софию, Богородицу Десятинную).[Лихачев Д. С. «Пирогощая» «Слова о полку Игореве» II Лихачев. «Слово» и культура. С. 227–228.] Еще одно умозорительное построение.
Все становится понятным, если мы допустим, что предполагаемый нами автор Игоревой песни хорошо знал Киев второй половины XVIII в. Ведь с 1750 по 1786 г. Успенская церковь в Киеве была соборной, а в 1770–1772 гг. заново отремонтирована после повреждений, причиненных ей пожаром 1717 г.[Антонин. Киево-Подольская Успенская соборная церковь. С. 17–28.] Находилась она на Подоле по соседству с Киевской духовной академией. Так «Пирогоща» Слова ведет нас к Киеву XVIII в., где в Академии до 1758 г. учился и преподавал Иван (Иоиль) Быковский.[Б. А. Рыбаков пишет, что, когда князья въезжали в Киев, они прежде всего отправлялись на поклонение храму св. Софии, а не какому-либо другому. По его мнению, упоминание Пирогощей, расположенной на Подоле, может означать только то, что Игорь уезжал из Киева, двигаясь «по Боричеву». Храм этот удостоился упоминания потому, что на 15 августа (когда, по расчетам Б. А. Рыбакова, Игорь должен был покидать Киев, возвращаясь в Северскую землю) приходится престольный праздник Успения Богородицы (Рыбаков. «Слово» и современники. С. 276–277).]
