Аркадий Жемчугов - «Крот» в окружении Андропова
ДЯДЮ ВАСЮ НЕ ВПЕРВЫЕ СНЯЛИ С РУКОВОДЯЩЕЙ ДОЛЖНОСТИ
Впервые же это случилось в марте-апреле 1953 года, когда Лаврентий Берия отозвал из загранкомандировок практически всех резидентов. Он лично решал их дальнейшую судьбу.
В числе отозванных был и наш резидент в Израиле В. И. Верти-порох. Его отчет понравился Лаврентию Берии. Но еще больше наркому понравился сам Вертипорох: высокий, статный, импозантный. Отпустив резидента и сопровождавшего его Старцева, Берия поинтересовался у начальника управления: «Кто Вертипорох по должности и как вы намерены его использовать?» На это последовал ответ: «Мы планируем его на должность заместителя к товарищу Старцеву». Берия поморщился и сказал: «Как же так? Этот — такой красивый, такой представительный, со свежим опытом оперативной работы, а тот — совсем невыразительный, невидный такой… Давайте сделаем наоборот!» Так, по капризу Берии, дядя Вася был снят с должности начальника отдела, на которую он вернулся только в 1957 году.
По прихоти же Крючкова дядю Васю не просто сняли с должности, а отлучили от разведки. Его соратники утверждают, что после того позднего звонка Старцев, смирив гордыню, сам позвонил в Ясенево и сказал, что хотел бы еще поработать. А ему ответили: «Вы хотели бы, но с вами не хотят».
И последнее. Все мои собеседники рассказывали о том, что Старцев имел немало высоких государственных и ведомственных наград, был кавалером орденов Ленина, Трудового Красного знамени, Красной Звезды, знака «Почетный сотрудник госбезопасности». Но никто и никогда не видел его при орденах и медалях. Не щеголял он и в генеральских лампасах. Считал, что разведчику ни к чему выставлять себя напоказ. Даже в узком кругу друзей предпочитал не распространяться о делах и зигзагах своей служебной карьеры. Известно лишь, что в 1938 году он был принят на работу в контрразведывательное подразделение НКВД. Оттуда перешел в разведку. «Пахал в поле» в нескольких странах Азии, и Европы. И имел, выражаясь казенным языком разведки, конкретные вербовочные результаты.
Его не стало 11 апреля 1984 года.
Персидские мотивы Дмитрия Кузьмина _
Семидесятые годы. Тегеран. Первый секретарь советского посольства в Иране Дмитрий Кузьмин припарковал свой «додж», вышел из машины и отправился на встречу с одним из лидеров антишахской оппозиции Хасаном Фарзане. Они проговорили меньше часа, а когда Кузьмин вернулся к месту, где оставил автомобиль, то обнаружил, что «додж» исчез. Он непроизвольно посмотрел на часы — 15.23. Почему-то подумал: «Вот вам и первый угон автомашины нашего посольства». Но делать нечего. В ближайшем полицейском участке Кузьмин предъявил дежурному офицеру свою дипкарту и заявил о случившемся. Дежурный в чине майора тотчас связался по рации со всеми постами города. Потом еще пару раз позвонил по телефону куда-то. И наконец заметил: «Вряд ли это уголовники. Они на такое бы не решились, знают, чем чреват для них угон автомобиля с дипломатическими номерами». Из дальнейших рассуждений майора недвусмысленно вытекало, что исчезновение «доджа» — дело рук САВАК, шахской службы безопасности. А на прощание сказал: «Как только найдем вашу машину, сообщим в консульский отдел советского посольства»…
Полковник Дмитрий Тимофеевич Кузьмин вышел в отставку в 1986 году. А до этого считался в нашей разведке одним из ведущих специалистов по Ирану, в котором проработал 14 лет. Срок для работы «в поле» в одной стране — мало сказать внушительный для разведчика.
— Дмитрий Тимофеевич, как получилось, что вы столько лет провели в Иране?
— Все началось с учебы в Московском институте востоковедения, куда я поступил в 1946 году. Там настолько увлекся Ираном, его историей и культурой, вековыми традициями и обычаями, что решил во что бы то ни стало овладеть языком Фирдоуси и Омара Хайяма, как родным.
— И вам это удалось?
— Да. Я свободно общался с иранцами из разных слоев общества на их языке или даже жаргоне. Прочел в подлиннике всемирно известных персидских поэтов-классиков и, естественно, без труда читал газеты, журналы, слушал радио- и телепередачи.
— Но возможно ли так любить страну и одновременно вести против нее разведку?
— Все 14 лет, проведенные в Тегеране, я действительно занимался разведкой. Но не «против» этой страны и ее народа, а всего лишь «в» этой стране. А против кого? Против тогдашнего нашего ГП — «главного противника». Точнее, против США и их союзников по НАТО, которые создавали в этом регионе военный плацдарм против нашей страны. Национальным же интересам Ирана, его государственной безопасности моя работа не причинила ни малейшего вреда.
— А разве вы не вовлекали иранских граждан в свою разведывательную деятельность? Не делали их «агентами Кремля»?
— Лучше ответить конкретным примером. В 1978 году в Тегеране был арестован и предан суду генерал Могарреби. Его обвинили как раз в том, что он якобы за «тридцать сребреников» продал свою страну и стал «агентом Кремля». Его расстреляли, несмотря на то, что адвокат представил судьям убедительные доказательства того, что генерал своими действиями не нанес никакого вреда Ирану.
— Адвокат на то и адвокат, чтобы всеми возможными и невозможными способами доказать невиновность своего подзащитного, даже если он — отпетый убийца. Не так ли?
— В данном случае не так. Чтобы понять мотивы сотрудничества Могарреби, следует вспомнить, что во. второй половине семидесятых годов иранское общество было расколото на две части. Шах Мохаммад Реза Пехлеви и его ближайшее окружение, опираясь на мощный репрессивный аппарат и, в частности, на разветвленную службу безопасности — САВАК, выступали за американизацию страны, хотя так называемый американский образ жизни был чужд и неприемлем для подавляющего большинства иранцев, исповедующих шиитское направление ислама, веками воспитывавшихся на совершенно иных моральных и нравственных ценностях. Поэтому интеллигенция, студенчество, торговцы все более активно и открыто выступали против шахского режима. Возглавило же эту борьбу радикально настроенное духовенство во главе с аятоллой Хомейни.
Д. Т. Кузьмин (справа) с военным атташе Пакистана на приеме в посольстве. 1959 год
Антиамериканские и антишахские настроения набирали силу и в армейских кругах, среди офицерского корпуса и генералитета. Одним из таких и был генерал Могарреби, высокопоставленный сотрудник Генштаба иранской армии. Поступавшие от него сведения касались исключительно поставок американского вооружения в Иран. Ни о каких секретах, затрагивающих национальную безопасность страны, не было и речи. И еще один немаловажный штрих. Генерал за все время сотрудничества с нами не получил ни единой копейки. Он никогда не поднимал вопроса о каком-либо вознаграждении. Он руководствовался интересами своей родины.
Именно это и пытался доказать на суде адвокат, но безрезультатно. Судебный процесс проходил по заранее расписанному сценарию и закончился так, как должен был закончиться.
Кстати, того полицейского офицера, майора, который недвусмысленно дал мне понять, что «додж» угнали саваковцы, точно так же можно назвать «агентом Кремля». Он ведь «проговорился» не по наивности или неопытности. Я убежден, что он действовал осознанно.
— А машину-mo вам, кстати, вернули?
— На третий день. И когда мы с консулом прибыли по указанному полицией адресу, то увидели не мой «додж», а его останки — голый кузов, колеса и остов мотора.
— Вы наверняка старались разобраться, зачем САВАК понадобилась эта история с автомобилем?
— Конечно. И вот к какому выводу мы пришли. Мои встречи с Фарзане — а он относился к числу влиятельных, наиболее радикально и непримиримо настроенных оппозиционеров, — разумеется, вызывали раздражение у САВАК. Равно как и сама по себе моя персона. Саваковцы вряд ли располагали достоверными сведениями обо мне как о разведчике, но оснований для подозрений у них было предостаточно. Если эти два момента увязать с тем, что акция с «доджем» была проведена накануне моего отъезда в Москву в очередной отпуск, а об этом заблаговременно, как положено, был проинформирован шахский МИД, то вывод напрашивался сам собой. Мне давали понять, что не следует возвращаться из отпуска обратно в Тегеран. В Центре, между прочим, согласились с нашим выводом.
— И вняли достаточно прозрачному намеку саваковцев?
— Отнюдь. В Москве была осуществлена аналогичная, один к одному, операция против установленного разведчика — первого секретаря иранского посольства, его «форд» разделил участь моего «доджа». А мне было велено возвращаться в Тегеран и делать свое дело.
