Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 2
7. Но для того, чтобы теория могла играть свою роль метода открытия, она не должна быть простой фантазией или химерой; в этом случае она была бы совершенно бесплодной, и это было одной из причин бесплодия схоластики. Она должна сконцентрировать в себе всю ту реальность, которую развертывает к моменту провозглашения ее перед нами опыт. Следовательно, научная теория будет орудием открытия лишь постольку, поскольку она сама окажется резюме приобретенного опыта, т. е. предыдущих открытий. Поэтому-то всякая физическая теория есть систематизация опыта: она систематизирует и классифицирует известные факты и законы, с одной стороны, с другой же она приспособляет эту систематическую классификацию для новых открытий.
8. Если физические теории являются по существу методами, то легко понять, что они могут быть многообразными. Это тем легче понять, что взятая в целом физика – несмотря на все великие открытия в ней – по-видимому, еще недалеко ушла от своего начала. Еще и теперь спорят о той форме, которую следует придать систематизации математических истин. И эта систематизация начинает устанавливаться лишь в настоящее время. И, может быть, мы принимаем – по обычной человеческой иллюзии – современный момент эволюции за момент завершения ее, ибо мы не знаем завтрашнего дня. Но, допустим, что математические факты получили, взятые в общем, свою окончательную классификацию.
Но разве предмет математики не бесконечно проще, чем предмет физико-химических наук? Разве математика не сложилась в положительную науку, т. е. разве не представляется она вполне определенной по своему предмету и своим общим методам наукой уже более двух тысяч лет, в то время как физико-химические науки сложились таким образом лишь всего три века? Что же удивительного в том, что теоретическая форма физики не установлена окончательно? Что же удивительного в разногласиях физиков по этому вопросу? Удивительным было бы, наоборот, отсутствие разногласий.
Можно сказать даже более: отсутствие этих разногласий свидетельствовало бы об оказываемом физической наукой сопротивлении положительному духу современности.
9. Это замечание выясняет нам общий дух современной физики. Многообразие мнений и разногласия между физиками существуют и могут существовать лишь в области гипотезы. Гипотеза же играет роль метода исследования. Физические теории многообразны и различны лишь в том, что они имеют прежде всего методологическое значение и что с этой стороны они носят в себе черты произвольного построения, черты выбора, гипотезы, каким бы именем ее ни называли. Из этого следует, что разногласие теорий никогда не может послужить аргументом против объективности и единства физической науки. Из этого же, в свою очередь, следует, что это единство и объективность ставят довольно узкие пределы произволу в выбор теории, а, значит, и вытекающим из него разногласиям.
ГЛАВА VIПознавательная ценность физико-химических наук– 1. О двух точках зрения, на которые можно стать при оценке какой-нибудь науки: о точках зрения теоретической и практической.
– 2. Как воспользовались практической ценностью науки, чтобы критиковать ее теоретическую или познавательную ценность.
– 3. Физики же, наоборот, всегда обращали особенное внимание на теоретическую ценность их науки.
– 4. Проверка этого утверждения на примере современных физиков: а) Дюгем; b) Мах; с) Пуанкаре; d) механистическая концепция.
– 5. Современные физики согласны между собой даже в утверждении, что в физической науке мы имеем единственно возможное позввссавввааввм анание материальной природы, какова бы ни была относительность этого познания.
– 6. Практическая ценность науки может вытекать лишь из теоретической ценности и поэтому она доказывает последнюю.
1. Из всего предыдущего вытекает, что физико-химические науки имеют реальную познавательную ценность. Под познавательной или теоретической ценностью я понимаю их значение с точки зрения все более расширяющегося и углубляющегося познания природы, исключая их ценность с точки зрения практического утилизирования сил природы.
Чтобы судить о ценности какой-нибудь науки можно, действительно, стать на две точки зрения – чисто научную, теоретическую точку зрения, и точку зрения практическую, техническую, или еще иначе, точку зрения знания и точку зрения пользы.
Нет никакого сомнения, что всякая система знаний имеет практические следствия; всякое знание материально полезно: это одно из наиболее ясных и законных утверждений ученых и философов Возрождения. До того времени польза знания была чисто духовного порядка. Когда греки говорили – с моральной или спекулятивной точки зрения – о пользе, то они имели в виду лишь эту духовную и почти эстетическую концепцию пользы. Для них дело шло не о материальном интерес, но об интересе духовном, если можно так выразиться, бескорыстном. Понятие о пользе соприкасалось с понятием о красоте и совершенстве, подобно тому, как удовольствие утончалось до степени ясной радости и счастливой мудрости. Наука, теоретическое созерцание, было для них высшей ступенью этой мудрости и определением этого совершенства. Поэтому наука и была по существу удовлетворением любопытства, любознательности. Она была наукой для науки, подобно тому, как их искусство было искусством для искусства. Возрождение, продолжая по-прежнему прославлять духовное могущество науки, выдвинуло, вместе с Бэконом, Галилеем и Декартом, также материальное могущество ее. В своих дифирамбах науке оно тесно связало ее силу знания с ее силой действия.
Большинство философов и ученых продолжали оставаться на этой точке зрения, и лишь в последней трети XIX века обнаружилась довольно сильная реакция против приписываемого науке духовного значения. Дело в том, что наука, утверждаясь как положительная наука, стала подвергать критике – часто нетерпимой и поверхностной – философские идеи и метафизические системы. Она часто оказывалась агрессивной. Позитивизм, казалось бы, должен был провести резкую демаркационную линию между областью научно-достоверною и областью метафизических гипотез. Тем не менее ученые не раз переступали в эту запретную область. Они не раз оказывались одновременно и плохими учеными и плохими философами. Критические умы, философы, указали им на это. И в результате после нападок философии против науки мы увидели обратное вторжение метафизики в чисто научную область, прямое нападение мистицизма на положительную науку. Смешение понятий продолжалось, но в обратном направлении.
2. Главный аргумент, с помощью которого эта мистическая реакция произвела свое нападение на положительную науку, пытаясь разрушить преграду между положительной достоверностью и метафизической или религиозной верой, заключается именно в утилитарном могуществе науки.
Философы и ученые Возрождения, основатель позитивизма, продолжавший в этом пункте их дело, не думали о таком использовании и искажении их мысли. Указанием на практическую пользу науки они думали увеличить удивление и почтение, которые мы должны питать к науке. Они не считали нужным изменять характер этой признательности и предмет этого удивления. Их намерением было указать на новую заслугу науки, заслугу, которой она прежде не имела по причине спекулятивной отваги ученых и их пренебрежения к опыту, к конкретным и практическим вещам.
Низведя науку с высот абстрактной и бесплодной спекуляции до терпеливого наблюдения и экспериментирования, новаторы Возрождения вовсе не думали низвести ее тем самым с неба на землю и отнять у нее в достоинстве и интеллектуальном значении то, что она выиграла в практическом применении. Они скорее полагали, что строят прочную лестницу, по которой можно будет безопасно подниматься от общеизвестных фактов к идеям и теориям. С их точки зрения утилитарная миссия науки была лишь следствием ее духовной миссии.
Но в XIX веке больше, чем когда-либо, и почти до безконечности, распространились практические приложения наших научных знаний, в частности наших механических, физических и химических знаний. Эти последние образуют некоторую особую систему, которая, с одной стороны, успехами своими привлекла к себе внимание философской критики, а, с другой, сильно удивила мир своими практическими приложениями. Физические науки, которые до того были известны лишь избранной части образованного общества, стали популярными. Но они стали популярными лишь с той стороны, которая поражает наивное и детское воображение людей, могущих наблюдать лишь извне: со стороны утилитарной, благодаря осуществившемуся с помощью точных наук господству над силами природы. В конце XIX века наряду с популяризацией физических наук стало распространяться и истолкование их в практическом по существу смысле. Созерцая зрелище извлекаемой из физических наук пользы, в них под конец перестали видеть что-нибудь иное. На абстрактном и обобщающем язык философской критики они превратились в совокупность технических приемов – очень тонких, усовершенствованных и точных, – служащих для овладения физическими силами, и только. Словом, можно указать на очень определенную эволюцию в критическом истолковании природы физических наук: благодаря умножению технических приложений утилитарная ценность науки отодвинула на второй план ее познавательную ценность, т. е. ее настоящую, нормальную, реальную ценность. Когда в силу целого ряда более или менее сознательных соображений – соображений социального, и в частности, религиозного порядка – сочли необходимым ввиду преувеличений (тоже более или менее сознательных) некоторых слепых ревнителей науки сузить значение и ценность науки, то оставалось лишь точнее выразить ходячее мнение с его почти полным смешением науки и ее приложений.
