Владимир Ларичев - Поиски предков Адама
Мнения специалистов разошлись очень сильно. Дискуссия, развернувшаяся в ученых собраниях и на страницах научных изданий, велась в предельно острой бескомпромиссной манере. Противников Дюбуа в особенности раздражало утверждение, что на Яве открыто именно «недостающее звено», а не антропоид или, например, чрезвычайно низкоорганизованный человек. Под видом атаки на Дюбуа предпринимались попытки развенчать и — в который уже раз! — ниспровергнуть дарвйнизм.
В чем только не обвиняли Дюбуа коллеги! Он, оказывается, профан в геологии и палеонтологии, и поэтому понятна его ошибка в датировке так называемого питекантропа. Ни о каком миллионе лет не может быть речи — на Яве найдена не очень древняя обезьяна, вероятнее всего гиббон. Другие намекали на то, что Дюбуа не мешало бы внимательно проштудировать антропологию — кто из серьезных специалистов стал бы с таким апломбом говорить, что черепная крышка, бедренная кость и коренные зубы принадлежат одному существу? Ведь для каждого очевидна несовместимость обезьяньего черепа и человеческого бедра! Третьи обращали внимание на «ярко выраженные патологические изменения» костей черепа и бедра и объявляли вывод об открытии в Триниле «недостающего звена» досадным заблуждением.
Не меньше огорчений доставили Дюбуа выступления и тех, кто в общем соглашался признать выдающееся значение его открытия на Яве. Большинство из них поддерживало мысль, что каждая из костей, найденных в слое лапилли, принадлежит одному скелету. Однако разногласия начинались сразу же, как только симпатизирующие Дюбуа антропологи пытались определить классификационный статус питекантропа. Одним казалось, что это существо не переходная форма от обезьяны к человеку, а уже человек, но самый низший из известных по уровню развития, прямой предок современных людей. Другим представлялось, что питекантроп — низкоорганизованный тип современного человека. Третьи высказывали сомнения — можно ли размещать обезьяночеловека из Тринила в прямой линии предков человека? Не правильнее ли определить его как боковую тупиковую ветвь древних людей, исчезнувшую с лица Земли, не оставив потомства? Когда позже профессор Смитсоновского института (США) Геррит С. Миллер попытался разобраться в противоречивых откликах на открытие Дюбуа, то насчитал ни много ни мало пятьдесят различных мнений: питекантроп древнее или, напротив, очень позднее существо; кости представляют части скелета одной или нескольких разновидностей антропоидов; зубы и черепную крышку связывали с гиббоном, шимпанзе, примитивным неандертальцем, нормальным человеком современного типа, идиотом…
Дюбуа пока терпелив. Ему слишком хорошо знакомо мучительное состояние неопределенности, чтобы сердиться и сетовать на непонимание. Разве сам он не затратил годы, чтобы уяснить существо дела? Поэтому при встречах с коллегами Дюбуа с жаром разъясняет, доказывает и, судя по всему, не без успеха. Когда 15 сентября 1895 года в старинном университете города Лейден (Нидерланды) открылся международный зоологический конгресс, сразу же стало ясно, что питекантроп находится в центре внимания. Каждый из маститых специалистов в антропологии, зоологии и геологии считал для себя честью и непременным долгом осмотреть кости «недостающего звена», любезно и с готовностью выставленные Дюбуа, подержать в руках черепную крышку не то обезьяны, не то человека, обменяться глубокомысленными репликами с коллегами.
Целую неделю, до 21 сентября, продолжались заседания, и ни на одном из них не утихали споры о том, что же представляет собой обезьяночеловек из Трини-ла. Высказывались настолько противоречивые мнения, что председатель в конце концов решился на беспрецедентный в практике конгрессов шаг. Чтобы хоть в какой-то мере уяснить отношение к питекантропу, он предложил двадцати профессорам провести голосование! После некоторой заминки, вызванной неожиданным предложением, профессора пришли к заключению, что голоса должны подаваться по каждой из находок. Дюбуа с любопытством следил, чем закончится этот необычный «устный аукцион».
Сначала председатель предложил высказаться по поводу главной находки с Явы — черепной крышки. Мнения разделились почти поровну: за то, что она принадлежала человеку, — 6 голосов, обезьяне — 6, промежуточному существу — 8. Если бы споры в науке действительно решались голосованием, Дюбуа следовало бы поздравить — хоть и незначительным большинством, но все же в первом туре одержана победа. Зато по поводу бедренной кости — сокрушительное поражение: за то, что она принадлежала человеку, подано 13 голосов, обезьяне — 1 (Вирхов!), питекантропу — 6. Два сторонника Дюбуа покинули его лагерь. Потеря существенная, если учесть, что идея о прямохождении питекантропа была одной из центральных в его концепции. Председатель тем временем просит высказаться о третьем коренном зубе. Победа за Дюбуа, но с тем же незначительным преимуществом: зуб человеческий—4 голоса, обезьяны — 6, обезьяночеловека — 8. Два профессора не рискнули определить свою позицию. Этот нейтральный лагерь увеличился до 13 человек, когда началось голосование по поводу второго коренного: ни один из профессоров не решился назвать его человеческим, двое предпочли увидеть в нем зуб обезьяны, а пять — промежуточного существа.
Голосование голосованием, но каждый, естественно, остался при своем мнении. Палеонтолог Вильям Деймс писал после окончания конгресса в лейденской газете «Deutsche Rundschau» об «огромных различиях во взглядах» на костные останки обезьяночеловека. В то же время он признал «силу аргументов, подтверждающих переходный характер питекантропа».
Дюбуа результаты обсуждения разочаровали. Он готовился столкнуться с недоверием и настороженностью, но не со столь ярко выраженными и последовательными. Беспокоило и то, что в лагере сторонников было больше палеонтологов, чем антропологов. Сбивали с толку зоологи, которые уверяли, что на Яве найдены останки человека, и анатомы, убежденные, напротив, что Дюбуа обнаружил в Триниле кости обезьяны. Оставалось утешаться тем, что в жарких дебатах на его стороне оказались выдающийся французский антрополог Мануврие, известный палеонтолог Неринг, знаменитый исследователь динозавров, титанотериев и ископаемых обезьян американец Оснил Чарльз Марш…
Дюбуа понимал, что «воспламеняет умы», разжигает разногласия, ожесточает спорящих и даже толкает противников на «не совсем приличное поведение». Виновата его глубочайшая уверенность в открытии на Яве именно долгожданного «недостающего звена», а не чего-то другого. Именно она раздражала противников, и, распаляясь, они вели критику в том тоне, какой находили нужным. Любое выражение считалось законным, и некоторые из наиболее яростных оппонентов откровенно компрометировали Дюбуа и его находку: что-то подозрительно легко удалось ему найти кости питекантропа.
Разве можно объяснить каждому, что «легкость» открытия — это миф, а идеи его — результат долгих и мучительных раздумий? Спорам, казалось, не будет конца. Однако Дюбуа не отчаивался и упрямо настаивал на своем. Не для того он провел семь лет на Малайском архипелаге, чтобы отступать теперь, когда решается судьба его детища.
Наступил 1897 год. Прошло ровно десять лет со времени отъезда Дюбуа на Суматру и два года с тех пор, как он начал сражение за питекантропа. Достаточно большой срок, чтобы уяснить существо его мыслей. Но противники упорно не желают признать обоснованность заключений о «недостающем звене». Дюбуа, конечно, не одинок. На его стороне такие выдающиеся немецкие антропологи, как Густав Швальбе и Герман Клаач. Его по-прежнему воодушевленно поддерживает Эрнст Геккель. Однако Дюбуа этого мало — ему нужно всеобщее признание!
И неожиданно наступает тяжелый кризис. Дюбуа смертельно устал от борьбы, которой не видно конца. Его упорство надломлено, он стал замкнут, подозрителен, в поведении появились трудно объяснимые странности. Питекантроп стал его роком — как ревнивый влюбленный, ограждает Дюбуа свою находку от посторонних. Несогласных с его выводами он считает теперь личными врагами. С большой неохотой показывает он останки питекантропа даже избранному кругу лиц. В 1897 году он сдал их на хранение сначала в музей своего родного городка Гаарлема, а затем перевез в более надежное место: в хранилище Лейденского музея, где они на четверть века скрылись от глаз людей в двойном металлическом сейфе. Дюбуа считает, что достаточно долго убеждал других, чтобы позволить себе наконец не высказываться более о питекантропе. И вообще после всех полученных им оскорблений он потерял всякий интерес к обезьяночеловеку и связанным с им проблемам. Попробуйте теперь убедить его, что он не прав!
Ученый мир удивлен, возмущен, но Дюбуа неумолим. Ни один человек не имеет теперь доступа к костям питекантропа, кто бы он ни был и кто бы ни ходатайствовал за него. Что это — каприз, странность, месть за несправедливость? Трудно сказать, но факт остается фактом. Даже Эрнст Геккель, духовный отец обезьяночеловека, так никогда и не увидел кости питекантропа, открытие которого гениально предсказал: в работах Лейденского конгресса ему участвовать не довелось, а сейф музея и перед ним не распахнули.
