Томас Венцлова - Собеседники на пиру
Кроме общего положения о наличии и существенном значении слоя архетипических образов (символов или мифологем) в поэтическом тексте, мы принимаем и более конкретную рабочую гипотезу: логическое строение мифа и значительного поэтического текста — по крайней мере в большинстве случаев — изоморфно. Миф, по Леви-Строссу, есть логический инструмент, помогающий человеку и обществу разрешить неразрешимые задачи: это достигается путем игры, обращения и снятия бинарных оппозиций типа утверждение автохтонности / отрицание автохтонности, жизнь / смерть, земледелие / война и т. п. (Леви-Стросс, 1955). Миф всегда стремится найти некое объединение противоположностей, сблизить полюсы оппозиции, снять таким образом психологическое и ментальное напряжение: этому служит механизм медиации (нахождение амбивалентного термина-посредника). На определенном уровне абстракции структура поэтического текста представляется весьма сходной: это concordant discord (‘несогласие в согласии’) (Станкевич, 1977, с. 69), цепь напряжений и нейтрализаций (Смирнов, 1981, с. 75), прямых и обращенных оппозиций, неравновесий и их разрешения. «…The equivalences of poetry (Jakobson’s ‘homonyms’ or ‘antonyms’) do not just follow each other, like so many separate and additive segments, but strive toward a resolution — never finally resolved — that pulls together conflicting parts and elements of a text into a more or less unified and revealing conception»{28} (Станкевич, 1983, с. 14; ср. также Брукс, 1947, с. 203). Игра и взаимодействие элементов поэтического текста выделяют некоторую доминирующую смысловую антиномию (антиномии), которая разрешается в некоторой узловой точке (точках) текста: в этой точке имеет место нейтрализация и/или медиация, выражением которой на поверхностном уровне часто является оксюморон. По всей вероятности, эта же схема может быть обнаружена не только в композиции стихотворений, но и в композиции более крупных художественных текстов (ср. убедительный анализ «Поэмы конца» Цветаевой — (Ревзина, 1977) или наш анализ трагедий Вячеслава Иванова и Цветаевой (см. в настоящей книге). Можно предполагать, что она относится к числу универсалий человеческого сознания (ср. Мелетинский, 1976, с. 283; Смирнов, 1977, с. 181).
Данные идеи будут использоваться в нашей работе эвристическим образом. Наша цель — показать, хотя бы отчасти, как «работает» хорошее стихотворение, как во взаимодействии текстовых уровней, оппозиций, а также внетекстовых структур сложными путями определяется его значение, эстетический и психологический эффект. Методологические принципы работы достаточно широки, чтобы применить их к различным поэтическим школам и эпохам.
Стихи рассматриваются в хронологическом порядке (точнее, в порядке следования друг за другом поэтических школ) как в целях ясности и удобства, так и для того, чтобы подчеркнуть некоторые диахронические тенденции во взаимодействии поэзии и мифа. Каждому анализу предпосылаются библиографические и текстологические данные. Мы стремились к унификации наших процедур, вскрывающей сходство в строении различных по времени и типу произведений; однако мы по мере сил учитывали и глубокомысленный совет великого русского писателя, вынесенный в эпиграф данной работы.
1. А. Мицкевич. «Trzech Budrysów» / А. С. Пушкин. «Будрыс и его сыновья»
А. Мицкевич «Trzech Budrysów»
Stary Budrys trzech synów, tęgich jak sam Litwinów, Na dziedziniec przyzywa i rzecze:«Wyprowadzcie rumaki i narządźcie kulbaki,4 A wyostrzcie i groty, i miecze.
Bo mówiono mi w Wilnie, že otrąbią niemylnie Trzy wyprawy na świata trzy strony:Olgierd ruskie posady, Skirgiełł Lachy sąsiady,8 A ksiądz Kiejstut napadnie Teutony.
Wyście krzepcy i zdrowi, jedźcie służyć krajowi, Niech litewskie prowadzą was bogi;Tego roku nie jadę, lecz jadącym dam radę,12 Trzej jesteście i macie trzy drogi.
Jeden z waszych biec musi za Olgierdem ku Rusi, Ponad Ilmen, pod mur Nowogrodu;Tam sobole ogony i srebrzyste zasłony,16 I u kupców tarn dziengi j ak lodu.
Niech zaciągnie się drugi w księdza Kiejstuta cugi, Niechaj tępi Krzyžaki psubraty;Tam bursztyn6w jak piasku, sukna cudnego blasku20 I kapłańskie w brylantach ornaty.
Za Skirgiełłem niech trzeci poza Niemen przeleci; Nędzne znajdzie tam sprzęty domowe,Ale za to wybierze dobre szable, puklerze24 I mnie stamtąd przywiezie synowę.
Bo nad wszystkich ziem branki milsze Laszki kochanki, Wesolutkie jak młode koteczki,Lice bielsze od mleka, z czarną tzęsą powieka,28 Oczy błyszczą się jak dwie gwiazdeczki.
Stamtąd ja przed półwviekiem, gdym był młodym człowiekiem, Laszkę sobie przywiozłem za žonę;A choć ona juž w grobie, jeszcze dotąd ją sobie32 Przypominam, gdy spójrzę w tę stronę».
Taką dawszy przestrogę błogoslawił na drogę; Oni wsiedli, broń wzięli, pobiegli.Idzie jesień i zima, synów nié ma i nié ma,36 Budrys myślał, że w boju polegli.
Po śnieżystej zamieci do wsi zbrojny тąż leci, A pod burką wielkiego coś chowa.«Ej, to kubeł, w tym kuble nowogrodzkie są ruble?» —40 «Nie, mój ojcze, to Laszka synowa».
Po snieżystej zamieci do wsi zbrojny mąż leci, A pod burką wielkiego coś chowa.«Pewnie z Niemec, mój synu, wieziesz kubeł bursztynu?» —44 «Nie, mój ojcze, to Laszka synowa».
Po snieżystej zamieci do wsi jedzie mąż trzeci, Burka pełna, zdobyczy tam wiele.Lecz nim zdobycz pokazał, stary Budrys już kazał48 Prosić gości na trzecie wesele.
А. С. Пушкин «Будрыс и его сыновья»
Три у Будрыса сына, как и он, три литвина. Он пришел толковать с молодцами.«Дети! седла чините, лошадей проводите,4 Да точите мечи с бердышами.
Справедлива весть эта: на три стороны света Три замышлены в Вильне похода.Паз идет на поляков, а Ольгерд на прусаков,8 А на русских Кестут воевода.
Люди вы молодые, силачи удалые (Да хранят вас литовские боги!),Нынче сам я не еду, вас я шлю на победу;12 Трое вас, вот и три вам дороги.
Будет всем по награде: пусть один в Новеграде Поживится от русских добычей.Жены их, как в окладах, в драгоценных нарядах;16 Домы полны; богат их обычай.
А другой от прусаков, от проклятых крыжаков, Может много достать дорогого,Денег с целого света, сукон яркого цвета;20 Янтаря — что песку там морского.
Третий с Пазом на ляха пусть ударит без страха: В Польше мало богатства и блеску,Сабель взять там не худо; но уж верно оттуда24 Привезет он мне на дом невестку.
Нет на свете царицы краше польской девицы. Весела — что котенок у печки —И как роза румяна, а бела, что сметана;28 Очи светятся будто две свечки!
Был я, дети, моложе, в Польшу съездил я тоже И оттуда привез себе женку;Вот и век доживаю, а всегда вспоминаю32 Про нее, как гляжу в ту сторонку.»
Сыновья с ним простились и в дорогу пустились. Ждет, пождет их старик домовитый,Дни за днями проводит, ни один не приходит.36 Будрыс думал: уж, видно, убиты!
Снег на землю валится, сын дорогою мчится, И под буркою ноша большая.«Чем тебя наделили? что там? Ге! не рубли ли?»40 «Нет, отец мой; полячка младая».
Снег пушистый валится; всадник с ношею мчится, Черной буркой ее покрывая.«Что под буркой такое? Не сукно ли цветное?»44 «Нет, отец мой; полячка младая».
Снег на землю валится, третий с ношею мчится, Черной буркой ее прикрывает.Старый Будрыс хлопочет и спросить уж не хочет,48 А гостей на три свадьбы сзывает.
Баллада Адама Мицкевича «Trzech Budrysów» («ТВ») написана, вероятно, в конце 1827 года или в начале 1828 года и впервые опубликована во втором томе его стихотворных произведений (Петербург, 1829). Она имеет подзаголовок «Ballada litewska». В так называемом (ныне утраченном) альбоме Петра Мошиньского был дан вариант баллады под другим названием «Wyprawa Budrysów (Pieśń dawna litewska)» и с некоторыми разночтениями: в частности, четверостишия в нем заменены шестистишиями и включена дополнительная строфа между строфами 7 и 8 (см. Мицкевич, 1972, с. 282–283; Згожельский, 1962, с. 171–172).
Пушкин перевел балладу в Болдине 28 октября 1833 года. Перевод под названием «Будрыс и его сыновья. Литовская баллада» («БС») был впервые опубликован в «Библиотеке для чтения» (1834. Т. 2. Кн. 3. Отд. 1. С. 96–97). В оглавлении «Библиотеки для чтения» указан и автор (под прозрачным криптонимом «из M-а»), Сохранился перебеленный автограф перевода с многочисленными поправками (Пушкин, 1949, с. 901–903). В воспоминаниях Л. Павлищева говорится, что Пушкин пользовался французским подстрочником баллады, который специально для него сделал Мицкевич (Павлищев, 1890, с. 104); однако сейчас исследователи считают, что в 1833 году Пушкин знал польский язык достаточно хорошо и в подстрочнике не нуждался (Измайлов, 1975, с. 145–146).
