Дмитрий Лихачев - Сказания и повести о Куликовской битве
Князъ же великий повеле въиньству всему Донъ возитися.
А в то время вестници ускоряють, яко погании приближаются тата-рове. Мнози же сынове русскые възрадовашяся радостию великою, зряще своего желаемаго подвига, его же еще на Руси въжделеша.
За многы же дни мнози влъци притекоша на место то, выюще грозно, непрестанно по вся нощи, слышати гроза велика. Храбрым людем в плъкех сердце укрепляется, а иныя же людие в плъкох, ту слышавъ грозу, паче укротеша: зане же мнози рати необычно събрашася, не умлъкающи глаголють, галици же своею речию говорить, орли же мнози от усть Дону слетошася, по аеру летаючи клекчють, и мнози зверие грозно выють, ждуще того дни грознаго, богом изволенаго, въ нь же имать пасти трупа человечя, таково кровопролитие, акы вода морскаа. От таковаго
бо страха и грозы великыа древа прекланяются и трава посьстилается.
Мнози людие от обоих унывають, видяще убо пред очима смерть.
Начата же погании половци съ многым студом омрачатися о погибели жывота своего, понеже убо умре нечестивый, и погыбе память их с шумом.* А правовернии же человёци паче процьветоша радующеся, чающе съвръшенаго оного обетованиа, прекрасных венцовъ, о нихъ же поведа великому князю преподобный игуменъ Сергий.
Вестници же ускоряють, яко уже близъко погании приближаются. Въ шестый же час дни прибеже Семенъ Меликъ з дружыною своею, а по них гонишяся мнози от татаръ. Толико безстудно гнашася нълни и плъкы русскыа узреша и възвратишяся скоро къ царю и поведаша ему, яко князи русскые оплъчишася при Дону. Божиимъ бо промыслом узреша множество велико людей уряжено, и поведаша царю, яко «князей русскых въинство четверицею болши нашего събраниа». Онъ же нечестивый царь, разженъ диаволом на свою пагубу, крикну въ напрасно, испусти гласъ: «Тако силы моа, аще не одолею русскых князей, тъ како имамъ възвра-титися въсвоаси? Сраму своего не могу тръпѣти». И повеле поганым своимъ половцем въоружатися.
Семенъ же Меликъ поведаа великому князю, яко: «Уже Мамай царь на Гусинъ брод* прииде, и едину нощъ имеем межу собою, на утрие бо имать приити на Непрядву.* Тебе же, государю великому князю, подобает днесь исплъчитися, да не предварять погании».
Начатъ князь великий Дмитрей Ивановичь з братом своим князем Владимером Андреевичем и с литовъскыми князи Андреем и Дмитреем Олгордовичи31 до шестаго чяса плъци учрежати. Некто въевода прииде с литовьскыми князи, имянем Дмитрей Боброковъ,* родом Волынскые земли, иже нарочитый бысть плъководецъ, велми уставиша плъци по до-стоанию, елико где кому подобаеть стояти.
Князь же великий, поим с собою брата своего князя Владимера и ли-товьские князи и вси князи русскые п воеводы и взьехавъ на высоко место и увидѣвъ образы святых, иже суть въображени въ христианьскых знамениих, акы нѣкии свѣтилници солнечный свѣтящеся въ время ведра; и стязи ихъ золоченыа ревуть, просьтирающеся, аки облаци, тихо трепещущи, хотять промолвити; богатыри же русскые и их хору-гови, аки жыви пашутся, доспѣхы же русскых сыновъ, аки вода въ вся ветры колыбашеся, шоломы злаченыя на главах ихъ, аки заря утреняа въ время ведра свѣтящися, яловци* же шоломовъ их, аки пламя огненое, пашется.
Умилено бо видѣѣти и жалостно зрѣти таковых русскых събраниа и учрежениа ихъ, вси бо равнодушьни, единъ за единого, другъ за друга хощеть умрети, и вси единогласно глаголюще: «Боже, с высоты призри на ны и даруй православному князю нашему, яко Констяньтину победу,* покори под нозе его врагы Амалика,* яко же иногда кроткому Давиду».* Сему же удивишася литовьскип князи, рекуще в себе: «БИзсть было преже нас, ни при насъ, ни по насъ будеть таково въиньство уряжено. Подобно есть Александра царя макидоньскаго въиньству,* мужеством бысть Гедеоновы снузници,* господь бо своею силою въоружилъ их!».
Князь же великий, видѣвъ плъци свои достойно уряжены, и сшед с коня своего и паде на колени свои прямо великому плъку чернаго знамениа,* на немъ же въображенъ образ владыкы господа нашего Исуса Христа, из глубины душа нача звати велегласно: «О владыко вседръжи-телю! Виждь смотреливым оком на люди сия, иже твоею десницею сътво-рени суть и твоею кровию искуплени работы вражиа. Вънуши, господи, гласъ молитвъ нашихъ, обрати лице свое на нечестивых, иже творять злаа рабом твоим. И ныне, господи Исусе Христе, молю32 и покланяюся образу твоему святому и пречистой твоей матери и всем святым, угодившим тебё, и твръдому и необоримому заступьнику нашему и молебнику иже о насъ, к тебе, русскому святителю, новому чюдотворцу Петру, на его же милость33 надеемся,34 дръзаем призывати 35и славити36 святое и велико-лепое имя твое, отца и сына и святого духа, ныне и присно и въ векы векомъ! Аминь».
Скончавъ молитву и всед на конь свой и нача по плъком ездити съ князи и въеводами. Коемуждо полку рече: «Братиа моа милаа, сынове русскыа, от мала и до велика! Уже, братие, нощь приспе, и день грозный приближися — в сию нощь бдите и молитеся, мужайтеся и крепитеся, господь с нами, силенъ въ бранех. Зде пребудите, братие, на местех своих, немятущеся. Коиждо вас ныне учредитеся, утре бо неудобь мощно тако учредитися: уже бо гости наши приближаются, стоять на реце Непрядве, у поля Куликова оплъчишася, утре бо нам с ними пити общую чашу, межу събою поведеную, ея же, друзи мои, еще на Руси въжделеша. Ныне, братьа, уповайте на бога жыва, миръ вам буди о Христе. Аще утре ускорять на нас приити погании сыроядьци».
Уже бо нощь приспѣ свѣтоноснаго праздника Рождества святыа богородица.* Осени же тогда удолжившися и деньми светлыми еще сиающи, бысть же въ ту нощъ теплота велика и тихо велми, и мраци роении яви-шася. Поистшгѣ бо рече пророкъ: «Нощь не светла неверным, а верным просвещена».*
Рече же Дмитьрей Волынецъ великому князю: «Хощу, государь, в нощь сию примету свою испытати». И уже заря померкла, нощи глубоцѣ сущи, Дмитрей же Волынецъ, поимъ с собою великого князя единаго, и вьгѣхавъ на поле Куликово и, ставъ посреди обоих плъковъ и обратився на плъкъ татарекый, слышить стукъ великъ и кличь, и вопль, аки тръги снимаются, аки град зиждуще, и аки гром великий гремить; съзади же плъку татарь-скаго волъци выють грозно велми, по десной же стране плъку татарскаго ворони кличуще и бысть трепетъ птичей великъ велми, а по левой же стране, аки горам играющимъ — гроза велика зело; по реце же Не-прядве гуси и лебедр! крылми плещуще, необычную грозу подающе. Рече же князь великий Дмитрею Волынцу: «Слышим, брате, гроза велика есть велми». И рече Волынець: «Призывай, княже, бога на помощь!».
И о. братився на плъкъ русскый — и бысть тихость велика. Рече же Волынецъ: «Видиши ли что, княже?». Онъ же рече: «Вижу: многы огнены зари снимахуся!». И рече Волынецъ: «Радуйся, государь, добри суть знамениа, токмо бога призывай и не оскудей верою!».
И пакы рече: «И еще ми есть примета искусити». И сниде с коня и приниче к земли десным ухом на долгъ час. Въставъ, и пониче и въздохну от сердца. И рече князь великий: «Что есть, брате Дмитрей?». Онъ же млъчаше и не хотя сказати ему, князь же великий много нуди его. Онъ же рече: «Едина бо ти на плъзу, а другая же — скръбна. Слышах землю плачущуся надвое: едина бо сь страна, аки некаа жена, напрасно пла-чущися о чадех своихь еллиньекым гласом, другаа же страна, аки некаа девица, единою възопи велми плачевным гласом, аки в свирель некую, жалостно слышати велми. Азъ же преже сего множество теми приметами боевъ искусих, сего ради ныне надеюся милости божиа — молитвою святых страстотръпецъ Бориса и Глеба, сродниковъ ваших, и прочих чюдотворцовъ, русскых поборниковъ, азъ чаю победы поганых татаръ. А твоего христолюбиваго въиньства много надеть, нъ обаче твой връхъ, твоа слава будеть».
Слышавъ же то, князь великий прослезися и рече: «Господу богу вся възможна: всех нас дыхание в руце его!». И рече Волынецъ: «Не подобаеть тебе, государю, того в плъцех поведати, токъмо коемуждо въину повели богу молитися и святых его угодьниковъ призывати на помощь. И рано утре вели имъ нодвизатися на коня своа, всякому въину, и въору-жатися крепко и крестомъ огражатися: тъй бо есть оружие на противныа, утре бо хощуть с нами видетися».
В ту же нощь некто муж, имянем Фома Кацибей,* разбойникъ, поста-вленъ бысть стражем от великого князя на реце на Чурове, мужества его ради на крепцё стороже от поганых. Сего уверяа, богъ откры ему в нощь ту видети видение велико. На высоце месте стоя, видети облакъ от въе-тока великъ зѣло изрядно приа, аки нѣкакиа плъки, к западу идущь. От полуденный же страны прпидоша два юноши,* имуща на себѣ светлый багряница, лица их сиающа, аки солнце, въ обоихъ руках у них острые мечи, и рекуще плъковником: «Кто вы повелѣ требити отечесътво наше, его же намъ господь дарова?». И начата их сѣщи и всѣх изсѣкоша, ни единъ от них не избысть. Той же Фома цѣломудръ и разуменъ оттолѣ увѣренъ бысть, и то видѣние повода на утрие великому князю единому. Князь же великий рече ему: «Не глаголи того, друже, никому же», — и, BbSflѣB руцѣ на небо, нача плакатися, глаголя: «Владыко господи человѣколюбче! Молитвъ ради святых мученикъ Бориса и Глѣба помози ми, яко же Моисию на Амалика* и пръвому Ярославу на Святоплъка,* и прадеду моему великому князю Александру на хвалящегося короля римъскаго,* хотящаго разорити отечьство его. Не по грехом моим въздай же ми, нъ из-лий на ны милость свою, простри на нас благоутробие свое, не дай же нас въ смѣх врагом нашим, да не порадуются о нас врази наши, и рекуть страны неверных: „Гдѣѣ есть богъ их, на нь же уповаша?“. Нъ помози, господи, христианом, ими же величается имя твое святое!».
