Мариэтта Чудакова - Беседы об архивах (с илл.)
Оставим пока примеры эти без комментариев. Обратимся вновь к личному вашему архиву. Сохраняете ли вы полученные вами письма или, прочитав, рвете и выбрасываете? Письма от родителей — из деревни, из маленького городка, где вы родились? Письма от друзей?
Сугубо частные письма, говорите вы, лишенные интереса общего? История многократно показала, как факты и документы, казавшиеся частными, приобретали с течением времени значение общее. Судить не нам, современникам. Сохраненное вами письмо приятеля может впоследствии оказаться единственным письменным свидетельством важного, но плохо зафиксированного события. Во всем этом нет нимало преувеличения — именно таким непредугадываемым заранее путем частное письмо становится ценным историческим источником.
А сугубо личная, казалось бы, переписка ваших родителей, не уничтоженная ими когда-то и оставшаяся теперь в ваших руках? Времена их молодости — 1920-е, 1930-е годы… А письма дедушек и бабушек? Конец прошлого века, начало нынешнего… Архивистам нередко приходится слышать, что еще совсем недавно в такомто доме лежали бумаги людей 1840-х, 1860-х годов, но со смертью их последнего владельца были уничтожены, как ненужный сор. Архивный опыт убеждает, к сожалению, что в огромном большинстве случаев люди не представляют себе ценности хранящихся у них в доме старинных документов.
А как быть с перепиской близких людей?
— А как быть с перепиской близких людей?
— Вам кажется, конечно, что она имеет чисто семейную ценность? Но понятие это весьма относительно. Искажение представления о ценности бумаг человека, с которым связан дружескими или родственными узами, имеет достаточно давнюю традицию. Ближайший московский друг Пушкина Павел Нащокин писал после смерти поэта М. Погодину: «Память Пушкина мне дорога не по знаменитости его в литературном мире, а по тесной дружбе, которая нас связывала, и потому письма его, писанные ко мне с небрежностью, но со всей откровенностью дружбы, драгоценны мне, а в литературном отношении ценности никакой не имеют, но еще могут служить памяти его укоризною».
Приводя эти строки, Н. Эйдельман комментирует: «Нащокин, дорожа дружбой ушедших лет, полагал, что его переписка с Пушкиным касается лишь их обоих. Другим, если они любопытствовали, он был готов показать, почитать письма, но все же их дело сторона… И вот случалось, что в нащокинском доме пушкинскими письмами обертывались свечи!»
Пусть письма, хранящиеся в вашем доме, связаны с именами совсем иными, — вопросы возникают те же.
Интимный характер переписки заставляет вас сомневаться в том, стоит ли ее сохранять, удерживает от передачи в архив — вы боитесь, не будет ли это дурно по отношению к памяти дорогих вам людей.
Быть может, вы иначе бы на это взглянули, если бы осознали в полной мере то обстоятельство, что в каждом отечественном архивохранилище лежат десятки тысяч писем в равной степени интимных и что на таком фоне любая интимность становится качеством гораздо более нейтральным, чем это представляет себе каждый владелец таких документов. Человеку, достаточно твердо убежденному в том факте, что жизнь идет и история продолжается, необходимо умение отрешиться от сегодняшней своей мерки и понять, что в архиве документ начинает новую свою жизнь, рассчитанную на десятилетия и столетия… То, что сегодня кажется вам столь существенным, со временем совершенно поменяет свое качество. Сегодня мы не знаем степени ценности переписки современников — завтра она определится. Личная окраска письма, столь яркая сегодня, в какой-то степени выцветет, внимание исследователей не на ней задержится. В научный оборот любые документы входят обычно лишь фактической своей частью. Взаимные счеты и пересуды, слишком пылкие и, возможно, несправедливые оценки далеких и близких — все это отступит в прошлое, охладится, утратит сегодняшнюю болезненную остроту.
Но прежде чем оказаться в руках исследователей, документ должен быть обработан архивистом. Даже если перед нами не письмо, а справка или ходатайство за некоего Иванова, подписанное, скажем, должностным лицом Петровым, на обложку все равно должны попасть инициалы и фамилия этого лица. Вот тогда это имя сможет попасть в каталог и в опись. Что это значит? Это значит, что про существование документов узнает не только тот, кто пришел в архив, интересуясь Ивановым, но и тот, кто занят как раз исключительно Петровым, хотя Иванов, скажем, в десять раз его знаменитее.
В установлении необходимых координат документа архивист не может руководствоваться иерархией лиц, не может обойти своим вниманием имя малоизвестное.
Он знает, лицо, сегодня неизвестное и ни у кого, кажется, не способное вызвать интереса, завтра может привлечь внимание исследователей, причем в аспекте непредугадываемом. И дело архивиста так описать документ, чтобы не закрыть его для этих будущих, из разных «точек» пространства науки направленных, подступов к нему. Информационный потенциал документа теоретически беспределен в отличие от большинства печатных работ, написанных на определенную тему. Эта разнота обусловлена тем, что рукописные источники — это не факты науки, а факты для науки, из которых она формирует свои гипотезы. Важную эту особенность называют нередко многовалентностью архивных материалов.
Но где именно искать архивисту столь нужный ему второй инициал лица, поставившего подпись под документом? И каким способом узнать фамилию, в которой читаются только две первые буквы?
Задача эта имеет разные степени трудности в зависимости от того, к какому времени относится документ — к первой или ко второй половине века минувшего, к началу или к середине нынешнего. Причем зависимость эта совсем не такова, какая может показаться неискушенному взгляду.
Есть замечательные книги, горячо любимые каждым архивистом и, несомненно, помещаемые им втайне где-то очень близко от «золотой полки» художественной литературы… Это разнообразные справочники, и среди них одни из самых притягательных — адрес-календари, издававшиеся в России ежегодно. Самый ранний из них — «Адрес-календарь на лето 1765 г.», позже, вплоть до 1842 года, издавался почти каждый год «Месяцеслов с росписью чиновных особ в государстве», выходивший затем вплоть до 1917 года под названием «Адрес-календарь, или Общий штат Российской империи». Ежегодник этот включал в себя перечень должностных лиц всех правительственных учреждений России, причем с 1844 года он выходил с алфавитом. Это означает, что многие документы личных архивов, начиная с середины XIX века, могут быть расшифрованы с его помощью.
Как это делаете/я? Предположим, перед нами письмо, адресованное некоему Ивану Васильевичу. Из содержания явствует, что он председатель губернской управы. Тогда в «Адрес-календаре» за соответствующий год находится нужная губерния, и в росписи ее штата отыскивается фамилия человека, исправлявшего в тот год такую должность… Обратная задача проще — когда известна фамилия человека и нужно определить, в какой он был должности.
«Адрес-календари» — не единственные издания такого рода, но сами розыски печатных источников справочного характера — дело трудоемкое. Не так давно оно было значительно облегчено: вышел из печати указатель «Справочники по истории дореволюционной России. Библиография», готовившийся несколько лет сотрудниками крупнейших библиотек страны под научным руководством профессора Петра Андреевича Зайончковского, замечательного знатока архивных источников по истории России. В томе указано около четырех тысяч справочных изданий, каждое из которых было просмотрено составителями.
Вот перед нами документ начала прошлого века, писанный неким корабельным мастером. Фамилия приблизительно прочитывается, имя и отчество неизвестны.
Заглядываем в конец «Справочников», где находится самая увлекательная, с точки зрения архивиста, часть книги — указатели. Среди них «Указатель списков лиц по различным профессиям». Находим — «Мастера корабельные. 2461, 2472». Листаем книгу назад и под номером 2461 находим «Общий морской список» на 1806–1809 годы. Составители книги указывают, что мы сможем найти в этом списке: «Роспись чинов Морского ведомства: морской артиллерии, морским полкам, адмиралтействам и портам; корабельных мастеров, медицинских чинов, директоров и начальствующих лиц военных заводов и др. Указывается время начала службы, дата присвоения данного чина, награды…» Теперь остается выписать эту книгу в библиотеке и надеяться на удачу.
Врачи, маклеры, подмастерья каменных дел… И даже массажистку, жившую в начале века в Казани, представляется возможным найти по «Адресу-указателю вольнопрактикующихся врачей-специалистов г. Казани», который вышел в Казани в 1910 году и куда включены были, кроме врачей, фельдшеры и массажистки… И даже фотографа, проживавшего в Риге в конце прошлого века, а также и художника, писавшего портреты одесских жителей в 1870 году, и многих других людей, давно навсегда покинувших места своего жительства, чьи документы — письма, дневники и прочее — медленной, но неиссякаемой чередой поступают на стол архивиста.
