Юрген Торвальд - Сто лет криминалистики
15 марта 1954 года возобновился процесс над Марией Беснар. Готра был подготовлен к нему и чувствовал себя уверенно. Он не сомневался, что выиграет новое сражение.
Обвинителем на этот раз выступал прокурор Штек, а президентом суда был Поргери де Буассерен, черствый, но уравновешенный по характеру человек. Штек целиком полагался на своих экспертов, которые доказали наличие смертельного количества мышьяка в двенадцати трупах. Они констатировали также, что мышьяк из почвы кладбища никак не мог попасть в трупы.
Интерес общественности к делу Марии Беснар, усиленно подогреваемый с 1952 года прессой, превратил Бордо, где началось второе судебное разбирательство, в место, куда съехались любопытные и журналисты из многих стран.
В течение двух дней на суде допрашивали свидетелей обвинения из провинции Вьенн. Их показания, как и во время первого суда, не содержали обоснованных доказательств, а представляли собой снова поток слухов и сплетен, которые характеризовали Марию Беснар как несимпатичного, корыстного, расчетливого человека, но совсем не как убийцу.
Готра, Эйо и мадам Коломбье (адвокат из Бордо) вели споры с этими свидетелями. Но все эти споры, как и в 1952 году, были лишь бесплодной прелюдией к решающему акту, когда бледная и больная из-за длительного пребывания в тюрьме Мария Беснар отошла на задний план, а в борьбу между собой вступили эксперты сторон.
Готра не решился серьезно выступать против обнаруживших в трупах яд Кон-Абреста и Фабра, потому что их авторитет и простота доказательств не сулили ему победы. Его выступление было направлено исключительно против Генри Гриффона.
И Гриффон потерпел поражение. Бессмысленность его поступка стала очевидной, когда выяснилось, что вообще не было нужды пользоваться еще не разработанным радиологическим методом. К счастью, однако, правильность результата его не очень тщательной работы, то есть утверждение, что волосы исследуемых трупов содержат смертельные дозы мышьяка, подтвердилась. Но к этим результатам можно было прийти, используя проверенные методы. Самоуверенный, движимый желанием первым блеснуть знаниями в такой сложной области, как атомная физика, он не допускал мысли, что адвокат сможет вскрыть его ошибки.
Как бы там ни было, но адвокат очень тщательно подготовился к процессу. Суду и присяжным он прочитал целый курс по атомной физике и радиоанализу мышьяка. Сам он был в этой области дилетантом, но сумел присутствующим очень доходчиво все объяснить.
Убедившись в понимании присяжными понятия «время полураспада» и разницы между 15 и 26,5 часа времени полураспада, он обвинил Гриффона в неточном выборе времени обстрела нейтронами в реакторе, что должно было дать неправильный результат.
Неожиданность его атаки была столь очевидна, что прокурор, побледнев, уставился на Гриффона. Президент суда, судьи и присяжные слушали адвоката с большим вниманием, боясь пропустить хоть одно слово.
В первый момент, несмотря на волнение, Гриффон отвечал с превосходством ученого, который не допускает вмешательства в свою область науки. Но Готра не обратил внимание на его тон и продолжал бить в одну точку: «Сколько времени волосы подвергались облучению в атомном реакторе, 15 или 26,5 часа? Правильно выбрано время или нет? Возможна при этом ошибка или нет?» Гриффон вынужден был заявить, что метод нов, еще имеются разногласия среди экспертов, существуют различные мнения по поводу отдельных процедур исследования.
Готра почувствовал, как в этот момент в зале суда зародилось столь желанное для него сомнение. Он чувствовал нарастающее волнение Гриффона и наступал: «Так, значит, 15 часов облучения были неправильно выбранным временем?»
Едва сдерживая себя, Гриффон ответил, что нет ничего неправильного, что имеются лишь различные мнения по поводу того, что правильно и что неправильно. Но уже в следующее мгновение он не выдержал, начал бить кулаками по столу и кричать: «Вы хотите меня поучать! Хотите разыгрывать из себя специалиста!»
«Нет, — спокойно ответил Готра. — Но господа Лебретон и Деробер действительно специалисты». Он ознакомит Гриффона с тем, что они думают о надежности его метода работы и, помахав в воздухе заключением французских физиков, огласил его содержание. «Они эксперты!» — заключил Готра. Затем он прочитал заключение ученых английского атомного центра, в котором тоже критиковались поспешные выводы Гриффона.
«Англичане, — бросил возмущенно Гриффон, — не авторитетны в этом вопросе. У них нет опыта в области радиоанализа мышьяка».
«Тогда я рекомендую вам поехать в Англию и поучить англичан!» — съязвил Готра.
Прокурор сидел бледный и растерянно взирал на разыгравшуюся перед ним дуэль. Два года работали эксперты, и он надеялся, что их работа не будет иметь слабых мест, к которым мог бы придраться адвокат. А теперь, теперь он беспомощно взирал на то, как беззаботность и невыдержанность одного человека дали повод Готра посеять сомнение, которое уже парализовало обвинение 1952 года.
Готра, вызвав у суда и присяжных недоверие к результатам анализов на яд, продолжал атаковать доводы обвинения. «Яд в трупах, много или мало, да или нет, что все это такое?» Так он начал свое главное наступление. Никто никогда не видел у Марии Беснар мышьяка, никто никогда не замечал, чтобы она кому-нибудь давала яд. Эксперты обвинения утверждают, что яд мог попасть в организм пострадавших только из рук Марии Беснар. Но уже больше ста лет токсикологи занимаются вопросом, не попадает ли в трупы мышьяк, имеющийся в почве и воде. Уже более ста лет они отрицают такую возможность. Но они отрицают ее только потому, что забыли о жизни в почве, забыли, что в ней происходят тысячи процессов, о которых никто еще не знает. Два года эксперты измеряли растворимость мышьяка в дождевой воде на кладбище Лудёна. Но они игнорируют открытия других наук, например науки о жизнедеятельности микроорганизмов в почве. Может быть, он первый призывает в качестве свидетелей представителей этой науки в зал суда. Но он уверен, что в будущем ни один подобный процесс не обойдется без их участия. Он просит заслушать господ Оливье, Лепэнтра, Кайлинга и Трюффера.
Готра действовал исключительно осторожно. Он знал, что его эксперты, хотя и уважаемые люди, но не известны ни суду, ни присяжным. Они должны были лишь подготовить почву для выступления Поля Трюффера, которому как члену Академии наук и кавалеру ордена Почетного легиона предстояло обеспечить Готра победу.
Высказывания Оливье, Лепэнтра и Кайлинга о значении микроорганизмов для растворяемости мышьяка в почве стали сенсацией.
«Их эксперименты вызывали интерес в каждом, — писал английский корреспондент Арманд Стиль, — кто стремился разгадать тайны мира. Кроме того, своими утверждениями они могли разрушить представления токсикологов целого столетия». И они действительно разрушили их.
После выступлений Оливье, Лепэнтра и Кайлинга в зале суда появился Трюффер. В напряженном молчании весь зал следил за его спокойным, деловым и сдержанным сообщением.
Если подвести итог сказанному, то можно сделать следующий вывод: да, на основании опытов Трюффера можно утверждать, что почвенные микроорганизмы, особенно находящиеся в почве кладбища, безусловно, оказывают влияние на растворимость мышьяка и проникновение его в трупы и в волосы трупов. Из-за воздействия микробов мышьяк мог так глубоко проникнуть в волосы, что его невозможно удалить в процессе промывания, на которое полагаются обычно токсикологи. Более того, некоторые его эксперименты показали, что мышьяк под воздействием микробов проникал из почвы и сосредоточивался в отдельных частях волос трупа, как будто это мышьяк, проникший в волосы из тела. Тем самым утверждение о том, что мышьяк, проникший извне, пропитывал весь волос и отличим от мышьяка из тела, теряло свое значение. И, наконец, в результате проникновения микробов в труп количество мышьяка в нем и в его волосах может во много раз превышать количество мышьяка в окружающей почве. Из-за этого возникали сомнения в правильности существовавшего до сих пор положения, исключавшего возможность проникновения мышьяка в труп из окружающей среды, если в трупе мышьяка было больше, чем в почве.
В заключение своего выступления Трюффер сказал, что его опыты еще не закончены. Это лишь начало исследования новой области науки, позволяющей уже сейчас констатировать, что существовавшие до сих пор теории о растворимости и нерастворимости мышьяка в почве нельзя считать незыблемыми. А, следовательно, уже сейчас нельзя отрицать возможность проникновения мышьяка в трупы из почвы кладбища Лудёна. Он подчеркнул, что говорит о возможности, которая, как бы мала она ни была, должна учитываться.
После выступления Трюффера прокурор с надеждой посмотрел на Кон-Абреста и Фабра. Его взгляд выражал требование высказаться и разоблачить теорию Трюффера как несостоятельную, подрывающую фундамент обвинения. Но Фабр и Кон-Абрест были опытными токсикологами и понимали, что исключить возможность ошибки нельзя. Они сомневались, были скептически настроены, но, когда суд попросил их высказать свое мнение, оба заявили, что не могут просто так отрицать «тщательность и точность экспериментов и исследований Трюффера». Кон-Абрест предложил подвергнуть вновь возникшую проблему, которая, по всей очевидности, имеет большое значение для токсикологии, тщательному научному исследованию.
