Николай Яковлев - Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс!
11 декабря 1941 г. рептильный германский рейхстаг собрался в Берлине выслушать речь «фюрера германского народа» – Гитлера. Хотя немецкие армии в эти дни терпели тяжкие поражения под Москвой, Гитлер посвятил два дня подготовке речи. Он объявил войну не на жизнь, а на смерть Рузвельту.
Фюрер, задавая тон нацистской пропаганде на годы вперед, сообщил: «только этот человек», Франклин Д. Рузвельт, виноват во Второй мировой войне. «Разрешите мне, – внушал Гитлер, – определить мое отношение к этому другому миру, представленному этим человеком, который в то время, когда наши солдаты сражаются в снегах и льдах, очень уместно предпочитает произносить речи у теплого камелька… То, что он именует меня гангстером, интереса не представляет. В конце концов термин этот рожден в Америке, ибо, без сомнения, в Европе названных гангстеров нет. Рузвельт не может оскорбить меня, я считаю его таким же сумасшедшим, как и Вильсона… Сначала он разжигает войну, затем фальсифицирует ее причины, потом гнусно кутается в тогу христианского лицемерия и медленно, но верно ведет человечество к войне, не уставая призывать бога в свидетели чистоты помыслов его нападения».
Творцы тоталитарной философии обычно «знают» ответы на все. Гитлер не составлял исключения. Причина войны, открыл он рейхстагу, в провале внутренней политики Рузвельта: «Все рузвельтовское законодательство нового курса было ошибочным. Нет никакого сомнения в том, что продолжение этой экономической политики в мирное время привело бы к краху президента, несмотря на его дьявольское искусство». В любом другом государстве ФДР уже отдали бы под суд за «расточение национальных богатств. Он сообразил, что единственное спасение – отвлечь внимание народа от внутренней политики к внешней».
С прицелом на возбуждение ложной классовой ненависти фюрер разглагольствовал о жизни Рузвельта и своей. Он говорил: «Рузвельт происходит из богатой семьи и принадлежит к классу, чей путь гладок в демократических странах. Я, сын из маленькой бедной семьи, пробился в жизни собственным трудом и прилежанием. Когда разразилась Великая война, Рузвельт на своем посту мог ощутить лишь ее приятные последствия – он был среди процветавших, в то время как другие истекали кровью. Я же разделил судьбу простых солдат, выполнявших приказы, и, естественно, вернулся с войны таким же бедняком, каким был осенью 1914 года. Моя судьба была судьбой миллионов, а Франклин Рузвельт был среди так называемых высших десяти тысяч семей. После войны Рузвельт занимался финансовыми спекуляциями. Он обогащался на инфляции, на несчастьях других, а я валялся по госпиталям»3.
В таких красках фюрер изобразил причины войны между Германией и Соединенными Штатами, представляя ее как личный конфликт с Рузвельтом. Официальное объявление войны, состряпанное в германском министерстве иностранных дел, формулировалось в аналогичных терминах, чтобы немцы поняли: они вступают в вооруженную борьбу не с американцами, а с Франклином Д. Рузвельтом. Нацистов давно отмечало стремление лгать по-крупному.
В ответ на объявление войны Соединенным Штатам Германией и Италией 11 декабря Рузвельт попросил конгресс признать состояние войны с этими странами, подчеркнув: «Давно известное и долго ожидавшееся случилось. Силы, стремящиеся поработить мир, ныне двинулись на наше полушарие». Конгресс удовлетворил просьбу президента. Хотя сателлиты Гитлера, 12 декабря – Румыния, а 13 декабря Венгрия и Болгария, объявили войну США, ФДР отнесся к этому с известным чувством юмора. Только через полтора месяца, 31 января 1942 г., президент рекомендует Хэллу передать декларации этих стран в комитеты конгресса по иностранным делам «для информации». К деловому письму государственному секретарю президент присовокупил шутливую приписку: «Мой внучек Джонни добавил бы: «Ну и что из этого?»4
Он знал – от Вашингтона до Европы далеко. Но в тучах фашистской саранчи, опустившейся на западные области СССР, были румынские, венгерские и финские солдаты. Вместе с вермахтом они сражались против СССР. Лишь 5 июня 1942 г. США объявили войну Румынии, Венгрии и Болгарии, а с Финляндией так и не разорвали дипломатических отношений.
Вступление Соединенных Штатов в войну не вызвало подъема, сходного хотя бы с тем, что было в 1917 году. «Изоляционисты» в своем большинстве немедленно сплотились вокруг правительства, о 1935–1941 годах теперь отзывались как о «лебединой песне изоляционизма»5. Но в стране не без их участия получил хождение тезис: Рузвельт «вогнал нас в войну, ибо не имел политической смелости вести нас». Парадов почти не устраивали, патриотических манифестаций было мало, да и флагами особенно не размахивали. Народ, естественно, негодовал по поводу Перл-Харбора, требовал отомстить военным лордам, Токио, но имел относительно смутное представление о целях вооруженной борьбы. Ф. Рузвельт предложил звучный лозунг: «Война за то, чтобы выжить». Заклятые враги президента в пику ему заявили, что уместнее назвать ее «моя (Рузвельта. – Н. Я.) война».
Один из ярких деятелей эпохи Рузвельта, Д. Ачесон, годы и годы спустя разъяснил: Гитлер совершил «неслыханную глупость», ибо «наконец враги с беспрецедентной глупостью разрешили наши дилеммы, рассеяли наши сомнения и объединили наш народ на долгой и трудной дороге, избрать которую требовал национальный интерес»6. Если бы Рузвельт действительно именно тогда имел в виду вступить в войну с Германией, для помянутого «объединения» не потребовались бы «враги», а оно было бы достигнуто к началу войны. Разброд в умах отразил зигзагообразный курс, по которому ФДР в конечном счете ввел Соединенные Штаты в войну.
Опрос общественного мнения в самом начале 1942 года продемонстрировал смятение умов. 26 процентов опрошенных дали ответ – война за освобождение мира, 14 – война за освобождение, 13 – война за свободу, 11 – война против диктаторов, 9 – война за человечество, 7 – солидаризировались с ФДР: «война за то, чтобы выжить», 6 – народная война, 5 – антифашистская война, 5 – тотальная война и 4 процента – освободительная война7. Преобладали все же мессианские лозунги, большой части американцев страсть как хотелось видеть себя спасителями мира.
Враги в форме были пока далеки, под рукой были те, кого средний американец считал союзником микадо, – японцы, проживавшие в США. Они жили в штатах, прилегавших к западному побережью, главным образом в Калифорнии, – всего 112 тыс. человек, из них 71 тыс. имела американское гражданство. Уже в первые дни войны было арестовано 1266 японцев как «подозрительные». Тысяч восемь японцев попытались было избежать печальной участи и рассеялись по стране. Везде, где бы они ни появлялись, их преследовали. Губернаторы штатов призывали к лютой ненависти к ним. Губернатор Айдахо Ч. Кларк учил: «Япошки живут, как крысы, размножаются, как крысы, ведут себя, как крысы». В дверях ресторанов выставили объявления: «Здесь травят крыс и япошек», в парикмахерских: «Япошек бреют, за смерть не отвечают». Им отказывали в магазинах, о работе говорить не приходилось. Бдительным патриотам этого казалось мало – они шумно требовали репрессировать всех без исключения японцев.
В военном министерстве составили подробные планы заключения их поголовно, включая женщин и детей, в концентрационные лагеря. Дело оставалось за санкцией президента. Рузвельт, занятый по горло текущими военными делами, не имел времени рассматривать объемистое досье. Он решил дело просто и оперативно: 11 февраля президент по телефону отдал соответствующий приказ военному министру Стимсону. Судьба более 100 тыс. человек, из них свыше 60 тыс. женщин и детей, была решена в ходе одного телефонного разговора! В отдаленных местностях США были сооружены концентрационные лагеря, куда за колючую проволоку американские солдаты загнали несчастных людей. Включая тех, у кого была шестнадцатая часть японской крови8. 18 марта ФДР создал военную переселенческую администрацию для управления ими во главе с М. Эйзенхауэром. Патриоты вздохнули полной грудью: Америка спасена от внутренней угрозы.
Президент, однако, заботился о безопасности и аванпостов. Он выдвинул план – согнать более чем стотысячное японское население Гавайских островов на один островок или выслать его в США. Ближайшее ознакомление с проблемой показало, что план Рузвельта нереален: не было необходимого тоннажа, а на Гавайских островах требовались рабочие руки. Рузвельт неохотно отступил, только 2 тыс. «подозрительных» были высланы в США.
Эти технические трудности оказались непреодолимыми и в других случаях. Министр юстиции Ф. Биддл принес проект прокламации об интернировании немцев. «Сколько их?» – осведомился Рузвельт. Министр назвал цифру около 600 тыс. человек. Обсудив проблему, собеседники сошлись, что это физически невозможно. Об интернировании итальянцев ФДР не заботился. Он отмахнулся: «А, эти! Всего-навсего оперные певцы».
