Кризис - Генри Киссинджер
К: Господин президент, я видел новости на канале Си-би-эс и думаю, что это было очень хорошо для нас. Они представили все жесткие ответы на эти обвинения.
Н: Указывают ли они на то, что президент…
К: Нет, в качестве руководящей роли.
Н: Они потратили полчаса… Не индивидуально. Соберите всю компанию в комнате и скажите, что вы в первую очередь американцы, и члены американской еврейской общины, и интересуетесь Израилем. Кто спасет Израиль и кто спасет его в будущем?
К: Я сделаю все возможное, чтобы сделать это завтра.
Н: Вы проделали классную работу.
В пятницу, 26 октября, мы с Добрыниным препирались из-за численности советско-американского контингента наблюдателей. Наконец, была достигнута договоренность о контингентах американских и советских наблюдателей по тридцать шесть человек с каждой стороны. Это было бесполезным усилием, поскольку Египет быстро изменил свое мнение о желательности присутствия вообще каких-либо наблюдателей. Новый исполняющий обязанности министра иностранных дел Египта Исмаил Фахми заявил в Каире, что Египту не требуются и не нужны наблюдатели. Советский замысел по созданию специального американо-советского контингента так и не был никогда реализован, и этот вопрос был похоронен в дипломатических мерах, которые последовали за этим.
Во второй половине дня была принята резолюция 34 °Cовета Безопасности. Она повторяла призыв к возвращению к линиям первоначального прекращения огня от 22 октября; нам удалось заменить изначальное слово «вывод» более нейтральным словом «возврат». Она учреждала международные вооруженные силы, состоящие из членов ООН, за исключением великих держав.
Мы достигли трех из наших четырех основных целей в разгар худшего конституционного кризиса века: 1) мы помогли обеспечить безопасность Израиля, нашего союзника; 2) мы не дрогнули перед угрозой советской военной интервенции – хотя мы оставались чувствительными, чтобы не оскорбить самолюбие Советов, и 3) мы сохранили возможность улучшения отношений с арабским миром.
Но оставалась четвертая проблема, породившая кризис. Третья армия Египта все еще пребывала в ловушке; она не подвергалась нападениям, но ее медленно брали на измор. Медицинский конвой, который мы пытались организовать на сутки, был остановлен израильтянами под тем или иным предлогом на окраинах города Суэц. Израиль утверждал, что он напрямую переправляет медикаменты. У нас не было средств проверки. Во всяком случае, это тоже было сделано, чтобы унизить египтян, подчеркнув их зависимость от израильских вооруженных сил. Это не было тем обстоятельством, с которым Садат мог мириться бесконечно.
И он не стал этого делать. Вскоре после 9:30 утра в пятницу, 25 октября, Садат направил Никсону срочное сообщение, в котором обвинил израильтян в том, что они пользуются этой ситуацией, «чтобы утвердиться непосредственно на линиях коммуникаций Третьей армии Египта в попытке изолировать ее и заставить ее сдаться». И в том, что израильтяне продолжали препятствовать сотрудникам ООН в их попытках попасть в этот район. Садат пригрозил односторонними действиями по возобновлению поставок. Он сказал нам, что он также проинформировал Советы. Далее он предположил, что продление тупика поставит под угрозу атмосферу для «конструктивных» переговоров со мной. «Я хотел бы проинформировать Вас, – написал он, – что в рамках подготовки к этому визиту мы разрабатываем всеобъемлющие предложения, которые, как мы надеемся, станут поворотным моментом на пути к окончательному мирному урегулированию».
Мы поддерживали Израиль на протяжении всей войны по многим историческим, моральным и стратегическим причинам. И мы только что столкнулись с риском войны с Советским Союзом во время внутреннего уотергейтского кризиса. Уничтожение египетской армии после прекращения огня также не отвечало бы долгосрочным интересам Израиля. Обезумевшие от того факта, что их застали врасплох, будучи вне себя от горя по поводу высоких потерь, до глубины души не доверяя Садату, который нанес им поражение, руководители Израиля хотели положить конец войне его уничтожением. Их эмоции были понятны. Но одним из наших интересов было побудить арабских лидеров к проявлению сдержанности. Наши обмены с Каиром убедили нас в том, что Анвар Садат представляет собой наилучший шанс для умеренного мира на Ближнем Востоке.
Теперь, когда мы предотвратили советское вмешательство, было необходимо начать мирный процесс. Это потребовало оказания немедленной помощи Третьей армии – сложная тактическая проблема. В нашем правительстве имело место единодушие по поводу целей, но существовали разногласия по поводу методов. Министерство обороны предложило наладить снабжение Третьей армии как сугубо американское мероприятие, используя самолеты «С-130». Также было сильное давление с тем, чтобы перекрыть наш воздушный лифт с Израилем. Меня не устраивали обе идеи. Мы не могли в течение двух недель задействовать воздушный лифт для двух противоборствующих сторон в войне на Ближнем Востоке. В то же время резкое прекращение воздушных поставок в Израиль было чревато риском быть истолкованным как разобщение с нашим союзником и, таким образом, вызвало бы обострение непримиримости со стороны арабов и, возможно, возобновление советской интервенции.
Поэтому мы потратили пятницу, 26 октября, на попытки взамен убедить Израиль добровольно оказать помощь Третьей армии и, таким образом, избежать принуждения нас к открытому противостоянию. Эта миссия оказалась невыполнимой. Колючего, гордого и несколько перевозбужденного союзника нужно было убедить не продолжать курс, обещающий большие внутренние выгоды в подготовке к выборам в стране[24], и мы должны были достичь цели, сохраняя при этом для публики позицию тесного сотрудничества. Мы должны были сохранить доверие Египта к нам в течение мучительных часов, необходимых для того, чтобы убедить Израиль. Это была упорная борьба с равными шансами между нашей убедительностью и жизнестойкостью Третьей армии, а вместе с ней и перспективой умеренного правительства в Египте. И, только что уговорив и загнав русского медведя обратно в клетку, мы должны были быть осторожными, чтобы он не передумал и не бросился снова.
Это оказался еще один долгий день. Особых стимулов нам не требовалось. Все более неистовые призывы Садата не оставляли сомнений в том, что время было на исходе, если Третья армия собиралась выжить. Мы не хотели, чтобы Египет снова вернулся в советский лагерь, но мы также не считали желательным подталкивать Москву на второй раунд противостояния. Начиная с утра 26 октября мы стали призывать Израиль предлагать некоторые решения этой непростой ситуации. Это оказалось невозможным и, в конце концов, заставило нас предъявить Израилю эквивалент дипломатического ультиматума.
Через несколько минут после получения сообщения Садата я связался с Диницем. Тем временем Третья армия попыталась вырваться из израильского окружения
