Социализм. История благих намерений - Александр Монович Станкевичюс
В справке от 25 февраля 1937 г. члена бюро КСК Москвина, посвященной состоянию оловянной промышленности, констатируется факт полного провала плана по развитию оной и обеспечению независимости страны от иностранных поставок: «Совнарком Союза ССР в своем постановлении от 29 октября 1930 г. наметил развернутую программу мероприятий по развитию оловянной промышленности. Этим постановлением были даны совершенно конкретные задания по развертыванию геолого-разведочных работ, по производству олова, по усилению хозяйственного и технического руководства оловянной промышленностью и по материально-техническому обеспечению работ по олову. Выполнение этого постановления означало создание собственной оловянной промышленности и освобождение СССР от иностранной зависимости по олову. Уже к концу 1934 г. выяснилось, что это важнейшее постановление СНКНКТпромом выполнено не было. Так, в 1934 г. почти полностью был сорван план добычи руды и концентратов. Программа по добыче руды была выполнена всего на 6 %, а по концентратам на 1,8 %. Основной Хапчерангинский комбинат добыл в 1934 г. лишь 2.650 тонн руды, вместо 50 тыс. тонн по заданию СНК. Последующая проверка показала, что, даже при полном отсутствии механизации, только ручным способом можно было добыть руды в 2–3 раза больше. Также было сорвано строительство обогатительной фабрики Хапчерангинского комбината, которая должна была быть закончена и введена в эксплуатацию, согласно постановлению СНК, еще в IV-м квартале 1933 г., фактически обогатительная фабрика была пущена лишь в августе 1934 г. Проектирование и строительство этой фабрики велось неправильно: все проектные, а также подготовительные работы велись сразу для пуска обеих очередей фабрики производительностью 150 тонн, вместо того, чтобы вначале сосредоточить основное внимание на пуске первой очереди фабрики мощностью в 50 тонн. Пущенная с большим опозданием первая очередь обогатительной фабрики имела ряд грубейших технических дефектов и недоделок и не давала той производительности, на которую была рассчитана (вместо 45–50 тонн концентрата в месяц фактически давала 11–12 тонн). Строительство электростанции, несмотря на обеспеченность необходимым электрооборудованием, также было сорвано. Отсутствие электроэнергии не давало возможности использовать имеющиеся компрессоры и обеспечить нормальную работу обогатительной фабрики» [338].
Но даже если провалам планов по оловянной промышленности или выполнению хлебозаготовок, развитие которых сопряжено с рядом трудностей, можно найти хоть какое-то объяснение, то как объяснить провалы госведомств по открытию элементарных ателье? Об этом мы узнаем из доклада от 16 июня 1932 г. «о выполнении постановления ЦК о развертывании сети мастерских по выполнению индивидуальных заказов одежды и обуви»: «ЦК констатирует, что: 1) Ведомства (НКЛегпром, Союзкож, Госшвейпром) и промкооперация не выполнили задания ЦК относительно открытия мастерских по индивидуальным заказам, а Центросоюз – по открытию приемочных пунктов, нарушив все установленные ЦК сроки: по обуви – госпро-мышленностью вместо намеченных к открытию 46 мастерских на 13. VI – открыто 22. по промкооперации из 339 на 7. VI открыто 243; по одежде – по госпромышленности вместо 66 намеченных по плану на 13. VI открыто 41, по промкооперации вместо 268 на 13. VI открыто 213. Потребкооперацией открыто приемочных пунктов по индивидуальным заказам одежды вместо 241 – 44, по обуви открыто 114 пунктов, из них 29 общих – по приему одежды и обуви» [235].
Аналогично обстояло дело в вопросе открытия государственных и кооперативных торговых точек для реализации продуктовой и промышленной продукции, призванных заменить частных торговцев, официально полностью запрещенных к 1936 г. «Большая часть магазинов находилась в исторических центрах городов, концентрировалась близ оживленных магистралей и вокзалов. Рабочие кварталы испытывали острую потребность в продуктовых магазинах, а еще более в промтоварных. Жители окраин обычно переносили покупки на выходной и ехали в центр, где пополняли ряды стоявших в очередях местных жителей и приезжих. В результате лучшая организация сервиса даже в специализированной сети… не являлась эффективной. Общее количество торговых предприятий было крайне недостаточным. По нашим подсчетам, в Ленинграде к 1940 г. на один магазин приходилось в среднем 987 человек (в то время как в США и Великобритании – 87–90 человек)… централизованная экономика заставляла практиковать покупки вынужденные, заблаговременные и спонтанные, а также закупки больших партий товаров» [362, с. 68]. Не работало не только централизованное производство, но и централизованное распределение.
Почти анекдотичной была ситуация в системе обеспечения населения продовольствием через карточки, периодически применяемые в СССР в особенно трудные периоды. «Система выдачи заборных листков и контроля за их выдачей оставалась неупорядоченной. Точных данных о снабжаемом населении не имелось ни в одной из заинтересованных организаций. По подсчетам Центросоюза, на 19 ноября 1930 г. в СССР было выдано около 1,5 млн лишних заборных листков. В Москве был выявлен ряд злоупотреблений с коллективными заборными книжками, выдаваемыми МОСПО столовым для получения дефицитных продуктов. Ряд пивных, никогда обедов не готовивших, бесконтрольно получали по ним продукты, львиную часть из них сбывая на рынок» [362, с. 57]. В годы войны комедия и трагедия шли рука об руку: «…в 1942 году только в г. Горьком было похищено 6700 карточек, а в целом по стране – около 100 тыс. Этому способствовала небрежная система хранения и учета, наблюдавшаяся повсеместно. Так, в Махачкалинском городском карточном бюро карточки на хлеб и сахар находились в хозяйственной кладовой вместе с дровами, там же уборщица хранила веники, самовар и чайную посуду. Кладовая закрывалась только на ночь. Дверь кладовой Куйбышевского областного карточного бюро, где ежемесячно складировалось до 2,5 млн карточек, подпиралась легкой доской. Хранилища в Волхове, Выборге, Сланцах не были снабжены замками, не сдавались охране под расписку, их наружные двери опечатывались пятикопеечной монетой» [362, с. 94].
Своего рода апофеозом социалистического хаоса была история «раскулаченного» крестьянина Николая Павленко. В годы войны он при помощи поддельных печатей и документов, вместе с подельниками, создал… целую военную часть, которой на самом деле никогда не существовало, – Участок военно-строительных работ Калининского фронта (УВСР). Организация стала получать подряды на работы, благодаря которым работники части получили довольствие, а их начальники – деньги. Например, были построены или улучшены землянки для калининского фронтового эвакуационного пункта. Впоследствии к УВСР пошли обращения от городских и сельских властей [234]. Заговорщики даже подделали документы, согласно которым их участок находился в прямом подчинении Сталину, а лично Павленко сделал себя, по бумагам, «полковником» и «военным инженером». Остальные получили различные офицерские должности.
К 1942 г. численность УВСР выросла с 10 до 200 человек. В том же году Павленко переименовал «свою» часть в Участок военных работ (УВР). Уже в ходе наступления в Германии члены организации Павленко за счет грабежа местного населения и полученного за взятки разрешения собирать трофейное имущество смогли обзавестись внушительным списком техники: грузовиками, мотоциклами, автомобилями и т. д., кроме этого, были получены продовольствие и скот. Все это имущество
