Юрий Жуков - Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933-1937 гг.
Решение от 2 июля безусловно дублирует решение от 28 июня, порожденное запиской Эйхе. Как же возникла такая взаимосвязь и последовательность?
Есть все основания полагать, что Р. И. Эйхе, обращаясь в ПБ, действовал не только от себя, лишь в своих интересах. Он выражал требования значительной группы первых секретарей, а может быть, и их абсолютного большинства, настаивал на том, что загодя обговорили члены широкого руководства в кулуарах пленума либо вечером после доклада Яковлева и речи Молотова. Трудно отказаться от предположения, что инициативная записка Эйхе являлась неким пробным шаром, способом проверить, пойдет ли сталинская группа им навстречу в данном вопросе и насколько, чтобы в противном случае предпринять адекватные меры. Например, поставить вопрос о дальнейшем пребывании в составе ЦК, в партии Яковлева, Стецкого, а может быть, еще и тех, кто стоял за их спиной, — Сталина, Молотова, Ворошилова, Жданова, Вышинского и других. Тех, кто не только откровенно угрожал им, членам ЦК, от которых, единственных, и зависели состав ПБ, секретариата, оргбюро, но и продемонстрировал весьма действенный способ борьбы с противниками, заставив пленум всего лишь тремя поднятиями рук сократить численность членов и кандидатов в члены ЦК практически на треть. В пользу такого предположения говорит косвенный, но заслуживающий самого пристального внимания факт — редкое, даже уникальное посещение руководителями региональных парторганизаций кремлевского кабинета Сталина в те самые дни, что и разделяют принятие двух решений ПБ. 1 июля со Сталиным и Молотовым встретились пять первых секретарей: Дальне-Восточного крайкома — И.М. Варейкис, Саратовского крайкома — А.И. Криницкий, ЦК КП(б) Азербайджана — М.-Д.А. Багиров, Горьковского обкома — А.Я. Столяр, Сталинградского обкома — Б.А. Семенов. 2 июля еще четверо: Омского обкома — Д.А. Булатов, Северного крайкома — Д.А. Конторин, Харьковского обкома — Н.Ф. Гикало, ЦК КП(б) Киргизии — М.К. Аммосов. Примечательно, что они заходили в кабинет Сталина не вместе, а последовательно, друг за другом, причем первые беседовали со Сталиным и Молотовым довольно долго — Варейкис более двух часов, Булатов около часа, остальные же выходили довольно быстро, через 40, 30, 15 минут[544].
Мы уже никогда не узнаем, о чем тогда шла речь. Возможно, о каких-либо конкретных проблемах отдельных регионов или об общем для них, например, о сельском хозяйстве, о котором шла речь на пленуме. Может быть, о подготовке к выборам, о разработке тактики выдвижения и поддержки кандидатов в депутаты от партии. Однако нельзя исключить и того, что разговоры с первыми секретарями 1 и 2 июля стали своеобразным опросом широкого руководства по поводу записки Эйхе. Столь же вероятно и то, что все эти посетители кабинета Сталина, начиная с Варейкиса и Булатова, ультимативно требовали наделения всех первых секретарей теми же правами, которые уже обрел руководитель Западно-Сибирской партийной организации. При этом могло оказаться и так, что Варейкис и Булатов излагали мнение большинства широкого руководства, а остальные лишь подтверждали это.
Но как бы то ни было, остается непреложным факт, что решение ПБ появилось именно 2 июля, после двухдневных переговоров с первыми секретарями. В тот самый день, в который зафиксирована рабочая встреча только двух членов узкого руководства, Сталина и Молотова, продолжавшаяся с 2 часов 40 минут дня до 7 часов 45 минут вечера. Небезынтересно и другое. 1 июля у Сталина побывал фактический руководитель КПК М.Ф. Шкирятов, а 2 июля — заведующий ОРПО Г.М. Маленков, то есть ответственные сотрудники аппарата ЦК, напрямую занимающиеся как постоянным контролем за всеми без исключениями членами партии, так и перемещением, назначением и снятием с должности тех, кто входил в номенклатуру ПБ.
И еще одно настораживающее совпадение, если это можно назвать совпадением: шестеро из девяти первых секретарей, посетивших Сталина в его кремлевском кабинете 1 и 2 июля, — Варейкис, Криницкий, Багиров, Столяр, Семенов, Булатов — оказались в числе первых, направивших в Москву на утверждение состав «троек» и число подлежащих расстрелу и высылке. Зачем же Эйхе и его коллегам, если требование о проведении массовых репрессий исходило также и от них, вдруг потребовались не когда-либо, а именно в середине 1937 г. столь жесткие, крайние меры? Объяснение пока может быть лишь одно, то, что исходит из классического положения римского права: «Ищи, кому выгодно». Ну, а широкомасштабные репрессии, да еще направленные против десятков и сотен тысяч крестьян, были выгодны прежде всего первым секретарям обкомов и крайкомов. Тем, кто в годы коллективизации восстановил против себя большую часть населения, которую и составляли колхозники и рабочие совхозов: верующих — бессмысленным закрытием церквей; рабочих и служащих — отвратительной организацией снабжения продовольствием, предметами широкого потребления в годы первой и второй пятилеток с их карточной системой.
Именно местным партийным руководителям, и именно теперь, в ходе всеобщих равных, прямых, тайных, да еще и альтернативных выборов, грозило самое страшное — потеря одного из двух постов, советского, обеспечивавшего им пребывание в широком руководстве, гарантировавшего обладание неограниченной властью. Ведь по сложившейся за истекшее десятилетие практике первые секретари крайкомов и обкомов обязательно избирались сначала депутатами всесоюзных съездов советов, а уже на них и членами ЦИК СССР, как бы подтверждая тем полную и едино-душную поддержку всего населения края, области. Потеря же депутатства, теперь уже в Верховном Совете СССР, означала утрату доверия со стороны как беспартийных, так и членов партии. А в таком случае чуть ли не автоматически мог возникнуть вопрос о дальнейшем пребывании данного первого секретаря и на его основном посту, партийном. Решением ПБ по представлению ОРПО его могли утвердить на иной должности, вполне возможно, на хозяйственной, требующей образования, знаний, опыта — всего того, чем он не обладал.
Столь же выгодными массовые репрессии оказывались и для НКВД, карательной в основе организации, существование которой после фактического завершения «разоблачений» и арестов подлинных или мнимых сторонников Троцкого, Зиновьева, Бухарина теряло смысл. И потому вполне возможно, что Ежов, сам выходец из партократии, в недавнем прошлом секретарь Марийского обкома, Семипалатинского губкома, Казахского крайкома, не утратив чувства корпоративности, легко нашел общий язык с Эйхе, со многими первыми секретарями и согласился с необходимостью как можно скорее устранить тех, кто непременно проголосовал бы против них, а может быть, и провел бы собственных депутатов.
Если это так, то становится понятным отсутствие Ежова в кремлевском кабинете Сталина 1 и 2 июля. Именно ему, вероятно, и пришлось готовить проект решения ПБ от 2 июля, которым НКВД отводилась столь существенная, но пока не основная роль — взятие на учет «кулаков и уголовников», иными словами, тех крестьян, которым благодаря А.Я. Вышинскому возвратили избирательные права; разделение их на две группы — подлежащих расстрелу либо высылке; определение места ссылки, вернее — создание многочисленных исправительно-трудовых лагерей в соответствии с нуждами экономики.
После появления на свет решения ПБ от 2 июля, разосланного циркулярно во все крайкомы, обкомы и ЦК нацкомпартий в тот же день[545], уже не было ничего удивительного в том, как прошли незамедлительно созванные традиционные и в большой степени рутинные партактивы для обсуждения итогов июньского пленума, какие резолюции были на них приняты. Первые партактивы провели в Москве и Ленинграде уже 4 — 5 июля, где не говорили ни о сути и особенностях новой избирательной системы, ни о подготовке агитаторов и пропагандистов к выборам. Внимание было сосредоточено на другом, не имевшем отношения к пленуму, но готовившем членов партии к тому, что должно было неизбежно вскоре произойти.
«Каждый партийный и непартийный большевик, — отмечалось в резолюции московского актива, на котором с докладом выступил Н.С. Хрущев, — должен помнить, что враги народа, подонки эксплуататорских классов — японо-германские фашистские агенты, троцкисты, зиновьевцы, правые, эти шпионы, диверсанты и убийцы, будут всячески пытаться использовать выборы для своих вражеских контрреволюционных целей… Разоблачение, выкорчевывание и разгром всех врагов народа являются важнейшим условием успешного проведения выборов в советы, осуществления сталинской конституции и дальнейшего победоносного продвижения нашей страны к коммунизму»[546].
Столь же агрессивной оказалась и резолюция, принятая ленинградским партактивом. Она директивно определяла:
«Боевая задача ленинградской партийной организации заключается в том, чтобы выкорчевать до конца из партийных, советских, профсоюзных и комсомольских организаций вредителей, шпионов, контрреволюционных троцкистско-зиновьевско-бухаринских выродков и поставить на все участки работы преданных делу социализма воинствующих партийных и беспартийных большевиков, верных сынов партии и родины»[547].
