Маргарет Тэтчер - Искусство управления государством.
Есть, однако, и такие, которые считают, что доводы в поддержку британского членства в ЕС не стоит воспринимать как нечто реальное. Возможно, из-за того, что я родилась в семье лавочника, а может быть потому, что на посту премьер-министра привыкла отдавать предпочтение реальной действительности, я не могу согласиться с этим. Если мы сталкиваемся с неудовлетворительным отношением к себе, но не имеем реальной возможности изменить его, и если при этом постоянно урезают наше право на самоуправление, это, на мой взгляд, достаточное основание для отказа от дальнейшей интеграции с Европой.
С моей точки зрения, например, утверждения о том, что вхождение в состав более крупного образования, т. е. Европы, повышает авторитет Великобритании, совершенно неубедительны. Такое представление неверно потому, что опирается на три ошибочные посылки.
Во-первых, оно исходит из того, что слияние или, вернее, власть является самоцелью. Это не так. Расширение способности повелевать другими странами через объединение с многонациональным колоссом — крайне непривлекательный и абсолютно не соответствующий либеральным ценностям довод в пользу интеграции с Европой. Свобода всегда лучше несвободы. Политик, который утверждает обратное, должен вызывать подозрение.
Во-вторых, сторонники этого взгляда предполагают, что интересы Великобритании неизбежно и полностью совпадают с интересами других стран Европы. И вновь нет никаких оснований считать, что это так. Как я уже показывала, Великобритания действительно «другая». На самом деле я уверена: если бы политики европейских стран захотели разобраться в этом вопросе беспристрастно и с пониманием дела, они обнаружили бы, что интересы их стран также «различны» и существенным образом противоречат друг другу. Увы, на территории евро это не что иное, как ересь, и евро-инквизиция очень быстро разожгла бы политические погребальные костры. В любом случае, как это понял еще де Голль, британская экономика и геополитические интересы уникальны и уникальным образом отличаются от европейских. Не видеть этого и заниматься поисками наименьшего общего европейского знаменателя — глубокое заблуждение.
И, в-третьих, крайне сомнительно, чтобы Европу, когда она высказывает единое мнение» (в чем нас частенько пытаются убедить), кто-нибудь реально слушал. Репутация Европы как игрока на международной арене незавидна. Это колосс на глиняных ногах, чьи отчаянные попытки добиться серьезного отношения вызывают смех. У нее слабая валюта и инертная, негибкая экономика, в значительной мере опирающаяся на скрытый протекционизм. У нее сокращающееся, стареющее население и, за исключением Великобритании, вооруженные силы, которые нельзя назвать впечатляющими. Ну и, наконец, опять же за исключением Великобритании, — не имеющая системы дипломатия. Существуют намного более эффективные способы укрепления международного положения страны, чем участие в общей европейской внешней политике, не говоря уже об общей европейской системе обороны.
ВОЗМОЖНЫЕ ВЫХОДЫ
Что же нам следует делать? Очевидный путь — попытаться в максимальной мере сохранить существующий порядок вещей и, одновременно, отказаться от нынешних и будущих механизмов, которые наносят ущерб нашим интересам и ограничивают свободу действий. Такой подход должен дать результат с точки зрения любого здравомыслящего человека, особенно здравомыслящего члена Консервативной партии:
в конце концов, стремление избегать ненужных изменений — это традиционный атрибут консерватизма. Я высказала эту точку зрения, в частности, во время выступления в Гааге в 1992 году:
Обязательно ли участие всех без исключения членов Сообщества в каждой новой европейской инициативе? Вполне может случиться так, что, особенно после расширения, лишь часть из них пожелает перейти к следующему этапу интеграции…
Мы должны стремиться к многовариантной Европе, в которой группы стран, такие как шенгенская группа, могут находиться на различных уровнях кооперации и интеграции. Конечно, подобная структура будет лишена аккуратности миллиметровой бумаги. Однако она сможет вобрать в себя все многообразие посткоммунистической Европы[344].
К тому времени, когда я добралась до детального анализа ситуации в Европе, примерно три года назад, меня очень сильно стало беспокоить направление развития событий. Я видела в попытке создать двухуровневую Европу (в которой Франция, Германия и некоторые другие страны могли бы быстрее других осуществлять интеграцию), уже прочно занявшей место в повестке дня, возможность для Великобритании пересмотреть некоторые условия ее участия в ЕС. Вместе с тем нужно было зорко следить за тем, чтобы попытки сформировать «ящ)о» не ущемляли наших основных интересов. Так, этим странам нельзя было позволять навязывать другим членам ЕС свои приоритеты, в частности в области регулирования единого рынка. Я настаивала на том, чтобы ценой согласия Великобритании на изменение Маастрихтского договора было индивидуальное изменение условий ряда положений, например размера нашего взноса по ЕСХП, которые в тот момент наносили нам ущерб[345].
Было ли это предложение реальным в тот момент, когда я его выдвигала? На этот вопрос трудно ответить. Маастрихт к тому времени уже приобрел статус закона, и было совершенно ясно, что разговоры о децентрализации в значительной мере не более чем сотрясение воздуха. Маастрихт, кроме того, заложил основу единой валюты, хотя Великобритания и отказалась от нее. С введением единой валюты будет сделан новый скачок в направлении европейского федерализма. Однако у власти в Великобритании пока еще консервативное правительство, и, несмотря на мои сомнения по поводу его здравомыслия в сфере европейских дел, я уверена, что партия приложит все силы, чтобы удержать его от движения к федерализму.
Так или иначе, я начала выдвигать альтернативные предложения, предусматривавшие еще более радикальные изменения в наших взаимоотношениях с ЕС и направленные на сохранение или (если вам так больше нравится) восстановление законного суверенитета Великобритании. Я, например, предложила нести поправку в Закон о европейских сообществах, которая устанавливает примат решений парламента над всеми законами Сообщества, с четкой оговоркой о том, что он может прямым постановлением не признавать законодательство Сообщества». В числе прочих предложений был и «перечень защищенных вопросов, по которым может принимать решение только парламент, включая вопросы конституционного устройства и обороны»[346].
Уверена, эти предложения, найди они поддержку, вполне могли составить основу полномасштабного пересмотра условий нашего участия в ЕС. Однако правительство Мейджора смотрело на вещи иначе, да и в парламенте не было необходимого большинства, чтобы одобрить хотя бы одно из них.
Положение изменилось, когда после всеобщих выборов 1997 года во главе Консервативной партии встал Уильям Хейг. Он сознавал необходимость переосмысления наших подходов и, в границах благоразумия, пытался сделать это. Увы, к тому времени Консервативная партия сдала свои позиции. Лейбористское правительство Тони Блэра пришло на Даунинстрит с твердым намерением идти по пути федерализма. В результате Великобритания приняла Социальный раздел Маастрихтского договора, от которого Джон Мейджор в свое время отказался. Г-на Блэр заявил о своем принципиальном согласии отказаться от фунта и перейти на евро, хотя и оставил дату этого события открытой. Опаснее всего то, что Великобритания, долгое время являвшаяся противницей европейской военной интеграции, теперь стала ее сторонницей. Договоры, подписанные в Амстердаме и Ницце, облегчают реализацию проекта федерализации. На ближайшее будущее Великобритания получила правительство, которое готово жертвовать суверенитетом в еще большей степени и резко возражает против любых попыток восстановить его.
В такой ситуации, принимая во внимание быстроту, с которой идет процесс федерализации в Брюсселе и других европейских столицах, у будущего консервативного правительства вряд ли будет возможность пересмотреть условия участия и одновременно сохранить членство Великобритании в ЕС. Даже сейчас создание альянса, способного остановить или хотя бы замедлить процесс (я уж не говорю о том, чтобы повернуть его вспять), требует полной трансформации взглядов Франции и Германии, а также беспрецедентного успеха британской дипломатии. Предполагать же, что это станет возможным лет, скажем, через пять, совершенно нет оснований. Именно поэтому я считаю, что на разговоры об изменяемой геометрии «уровняx», «многовариантности», гибких условияx» и т. п. не стоит более тратить времени. Переубедить никого не удастся. А впрочем, этого и не нужно делать.
