Борис Кагарлицкий - Политология революции
Разбуженные победой сандинистов ожидания масс неизбежно натолкнулись на пугливый прагматизм повзрослевших экс-революционеров. Однако на фоне всеобщего политического оживления даже самые умеренные левые Латинской Америки должны были что-то предложить массам. Спасительной идеей становилась экономическая интеграция. Под этим лозунгом можно было демонстрировать дружбу со все более популярным на континенте Чавесом, произносить антиамериканские речи, одновременно ничего не предпринимая для изменения жизни в собственной стране.
Революция ради интеграции?Идея латиноамериканского единства не нова. Симон Боливар, завоевывая независимость для латиноамериканских республик, верил, что на месте испанских колоний появится не множество разрозненных и часто враждующих между собой государств, а единая семья братских народов, строящих свою судьбу самостоятельно, но совместно. Уже в 1826 году по инициативе Боливара в Панаме собрался континентальный конгресс (Congreso Anfitrionico), где обсуждалась перспектива создания конфедерации иберо-американских народов. Этот , конгресс, как отмечает венесуэльский историк Ольмедо Белуче, «был одновременно кульминацией успехов Боливара и началом его поражения».[479] Мечтам Освободителя не суждено было воплотиться в жизнь, хотя, казалось бы, все предпосылки для этого были. Латинскую Америку объединяет испанский язык (за исключением португалоязычной Бразилии), католическая религия, общие исторические корни и сходная культура, в том числе политическая. Все страны региона на протяжении большей части своей истории находились под внешним влиянием – сначала это была европейская метрополия – Испания или Португалия, потом неформальное господство США, экономическое, а порой и политическое.
Попытки объединить континент тоже предпринимались неоднократно. Возникновение Европейского Союза во второй половине XX века оживило мечту об интеграции по тому же образцу Латинской Америки. Практические шаги тоже предпринимались. Наиболее важным из них было создание на юге континента сообщества Mercosur, общего рынка, объединяющего наиболее развитые страны региона – Бразилию, Аргентину, Уругвай и Чили.
Идею интеграции в своей версии предлагают и Соединенные Штаты. В середине 1990-х появилась на свет североамериканская зона свободной торговли NAFTA, а в начале правления Дж. Буша в Вашингтоне были серьезно увлечены идеей создать такую же зону свободной торговли в масштабах всей Америки, Северной и Южной. Правда, в Латинской Америке сразу почувствовали подвох. В конечном счете, идея американской зоны свободной торговли является современной версией пресловутой доктрины Монро, предполагавшей, что страны Западного полушария тесно интегрируются между собой, одновременно противопоставляя себя Старому Свету. На практике это означало монопольное господство североамериканских компаний на рынках менее развитых стран.
Сегодня идея латиноамериканской интеграции возвращается,под именем Боливарианской альтернативы, становясь одним из краеугольных камней стратегии венесуэльского президента Уго Чавеса.
В основе подхода Чавеса лежит трезвое понимание того, что «социализм в одной отдельно взятой стране» заведомо обречен, а революция должна выйти за пределы одного государства, превращаясь в фактор глобального общественного развития, иначе ей грозит вырождение. Президент Венесуэлы не зря, возвращаясь в 2004 году из Москвы, читал «Преданную революцию» Льва Троцкого (книгу, подаренную ему во время тура по Европе кем-то из западных активистов). Идеи Троцкого ложились на его собственную боливарианскую традицию и уроки революций недавнего прошлого – кубинской, чилийской, никарагуанской. Если Венесуэла всерьез собирается двигаться в сторону социализма, надо сделать что-то такое, что гарантирует от повторения советского опыта. Ответ видится в демократической интеграции континента.
Идея интеграции оказалась популярна как в верхах, так и в низах. Североамериканская концепция свободной торговли была отвергнута, но дискуссия вокруг нее спровоцировала интерес к объединительным процессам, поставила их на повестку дня. Никарагуа, Боливия, Эквадор получили руководство, с энтузиазмом поддерживающее идеи Чавеса, по крайней мере – в той части, когда речь идет о создании общих структур во имя экономического и социального развития. К тому же венесуэльская нефть была слишком важна для соседних стран. В условиях высоких энергетических цен она казалась тем экономическим фундаментом, на котором все может быть построено. В дополнение к единой энергетической системе (что, безусловно, выгодно) обсуждалось создание единой валюты, общего банка и совместных программ развития. Уже начала функционировать телекомпания Telesur, создается аналогичное континентальное радио.
Либеральные эксперты тут же заявили, что «создать единую валюту в Латинской Америке нереально: уровень экономического развития у 33 стран региона слишком разный».[480] Однако проблема интеграционного проекта не только в различном уровне Экономического развития.
Практические условия региона далеко не Так просты, как кажется на первый взгляд. Историческое сходство между странами Латинской Америки дополняется не менее разительными различиями, которые часто ускользают от внимания даже самих местных жителей, но обнаруживаются в полном масштабе каждый раз, когда объединение континента встает на повестке дня.
Креольская культура белой элиты, представителем которой был Боливар, на деле всегда охватывала лишь меньшинство населения. Именно поэтому формально республиканские правительства на континенте то и дело сменялись авторитарными режимами, а когда эти режимы уступали место конституционным правительствам, сформированным в полном соответствии с европейскими нормами, реальная власть все равно оставалась в руках у олигархий. Политика Чавеса и других левых лидеров состоит как раз в том, чтобы вырвать власть у традиционных элит и перераспределить ее в пользу более широких слоев общества. Но чем более широкие слои вовлечены в политику, тем слабее традиционная боливарианская культура. Дело не только в том, что индейцы Боливии не слишком похожи на мулатов Карибского побережья Венесуэлы. Дело в том, что традиции и методы общественной самоорганизации в разных культурах разные.
К началу XXI века боливарианская альтернатива была всерьез поддержана лишь относительно бедными и отсталыми странами региона, для которых Венесуэла реально являлась лидером не только благодаря своей нефти, Но и благодаря своим экономическим достижениям. Напротив, с момента прихода к власти в Боливии президента Моралеса осложнились отношения этой страны с соседней Бразилией. Ведь иностранный капитал, от господства которого Моралес и его товарищи стремятся освободить страну, не только и не столько североамериканский, сколько бразильский.
В XIX веке различия интересов Между различными частями континента сорвали Осуществление идей Боливара. В XXI веке возникает реальная угроза того, что сообщество, формирующееся вокруг Венесуэлы, окажется не прообразом единой Латинской Америки, а узким экономическим и политическим блоком, замкнутым на государство-гегемон и противостоящим не только США, но и Другим странам того же континента – Бразилии, Аргентине, Чили, составляющим основу альянса Mercosur. В итоге мы увидим не более тесную интеграцию, а, напротив, более жесткое разделение Латинской Америки на соперничающие группировки.
На континенте, буквально пропитанном национализмом, традиции вражды между соседями ничуть не менее заметны, чем традиции антиколониальной или антиимпериалистической солидарности. Если противостояние политических принципов сведется к противостоянию претендующих на региональное влияние государств, шансы на прогрессивное развитие в любом из них будут сведены к минимуму.
В конце концов, и сталинская теория «социализма в одной отдельно взятой стране» не исключала создания стран-сателлитов, которые затем были провозглашены «мировой социалистической системой». Население этих стран тяготилось кремлевской опекой настолько, что позднее оказалось готово ради освобождения от нее пожертвовать даже бесплатным образованием, дешевым жильем, хорошей медициной и другими реальными достижениями советского периода.
Главная привлекательность революции, происходящей в Венесуэле сегодня, не в том, что она может привести к созданию единой валюты для трех или четырех бедных южноамериканских стран, не в том, что финансисты из нескольких национальных банков смогут выбрать из своего числа самого мудрого и авторитетного, чтобы руководить объединенным межгосударственным банком. Сила революции в том, что она, соблюдая все права и свободы, не прибегая к террору и репрессиям, смогла резко перераспределить власть и благосостояние в обществе, что благодаря ей в политическую жизнь были вовлечены миллионы людей, ранее из этой жизни исключенные, что они наконец начали уважать себя, обрели чувство собственного достоинства и веру в свои силы.
