Элизабет Хереш - Купленная революция. Тайное дело Парвуса
Далее отчет отображает деятельность других, задержанных во время обыска на квартире; некоторые из них получили только предупреждение, а восемь человек, среди них и Гельфанд, были высланы; в заключение отчета — прошение о задержании тех, кто занимается революционной деятельностью на русской территории.
Это был как раз тот момент, когда Гельфанд стал настолько осторожным, что решил больше не выступать против господствующего порядка со своими яркими статьями под таким броским псевдонимом, как «Unus». Он выдумал себе имя, умышленно контрастирующее с его внешностью, которое отныне должно было стать его alter ego: Парвус (малыш) — Александр Парвус. Отныне он хотел иметь это имя и никакое другое.
Enfant terrible Парвус
Начался период, когда он, Парвус, своими спорами разжигал внутрипартийные скандалы, не будучи ни агрессором, ни жертвой. Повод, казалось, при этом играл второстепенную роль и был не больше, чем предлог для дальнейшей спровоцированной атаки, которая каждый раз по силе должна была превосходить предыдущую.
Так, например, по случаю выборов в прусский ландтаг он выступил (тогда еще как «Unus») за то, чтобы социал-демократы, как предложил их предводитель в ссылке Эдуард Бернштейн, отказались, наконец, от традиционного бойкота и приняли участие в выборах. Его аргумент: воздержание от голосования не является принципом социалистической классовой борьбы. Это стало причиной переполоха в традиционно иначе думающей и действующей партии. Немного позже, уже как Парвус, Гельфанд выступил в прямо противоположном направлении, когда надо было подлить масла в огонь в споре за позицию социалистической партии в баварском ландтаге. Она одобрила бюджет правительства, что в глазах Гельфанда было политическим преступлением, это означало одобрение господствующего политического порядка, потому что он поддерживался именно на эти средства. Отклонение бюджета, напротив, было бы «сильнейшим политическим средством борьбы оппозиции…»
Это выступление вызвало интерес к Парвусу у главного редактора «Лейпцигер Фольксцайтунг», и он предложил Гельфанду постоянное место редактора. Но его деструктивный темперамент нуждался в большем удовлетворении, чем в потребности постоянного месячного заработка.
В другой раз его классово-ненавистническая позиция по отношению к крестьянскому сословию привела к конфликту. В то время обсуждалась позиция немецкой социал-демократии по отношению к этому сословию. Во всех партийных газетах поднимались актуальные внутриполитические вопросы — и хорошие аргументы ведущих публицистов вдохновляли социалистических депутатов.
В то время как издатель газеты, интересующей Парвуса, выступал за поддержку по защите мелких крестьян со стороны социалистической партии, сам Парвус боролся против компромисса в этом плане внутри партии. Его он полемически приравнивал к одобрению существующего строя и тем самым к задаче «социал-революционной борьбы». Таким образом, партия потерпела бы поражение, так как «не реформы, а социальная революция является ее целью», со всей уверенностью заявил Парвус.
Этот безграничный фанатизм надоел главному редактору Парвус был уволен. Его заманил к себе шеф газеты «Зексише Арбайтерцайтунг», который хотел поднять тираж своей вялой газеты, вдохнув в нее струю свежего воздуха. Парвус согласился. Так как прежний руководитель редакции покинул Лейпциг, Парвус смог занять его место и привлечь к редакционной работе своего друга, Юлиана Мархлевского-Карского. Кроме того, у него теперь появилась возможность публиковать статьи и других авторов, как, например, близкой ему Розы Люксембург.
Постоянная смена мест жительства и работы Парвуса затрудняла задачи русской разведки, которая, затаив дыхание, следила за ним издалека. Следующий внутренний отчет охранки от 17.08.1897 года, в котором в хронологической последовательности отслеживаются все прошлые годы жизни Гельфанда, явно слишком отстает от реальности. В сильно разбухшей папке «Гельфонд» — это прежняя манера написания его фамилии — зафиксировано: «Задержанный органами жандармерии санкт-петербургской губернии по подозрению в причастности к революционным кружкам за границей Давид Натанов Барад сообщил 2–3 июля следующую информацию для протокола:
«Гельфонд проживал со своей супругой Татьяной Берман с января 1887 года по август того же года в Цюрихе; затем он поехал в Россию и в декабре 1887 года вернулся обратно в Цюрих, где проживал до октября 1888 года. Он был противником народников, симпатизировал Плехановскому окружению, кроме того, он организовал литературный фонд, самостоятельно разработав его устав.
Помимо этого, он входил в группу (Ганелин, Слепцова и др.), которая выпускала анкету и распространяла ее в кругу русских, чтобы выявить господствующие направления в кружках.
Из Цюриха Гельфонд переехал в Базель, где он получил степень доктора юридических наук. В настоящее время он, по слухам, находится в Штутгарте, где работает в рабочем секретариате…»
Таким образом, русская разведслужба отстала от реальности на три города. Парвус уже давно был шефом одной из газет в Дрездене.
Самостоятельность позволила Парвусу развить и свои деловые качества. Он финансировал за счет профсоюзных и спонсорских пожертвований собственную типографию, которая хорошо поддерживала газету материально. Казалось, что с развитием коммерческого инстинкта его журналистский талант начал погибать. После довольно короткого периода оживления общественного интереса все меньше и меньше читателей могли следить за длинными теоретическими рассуждениями и проявлять интерес к газете, необходимый для ее длительного успеха.
На помощь пришла никогда не ослабевающая агрессивная энергия Парвуса. Когда начали распространяться слухи о пересмотре избирательного права, Парвус стал откровенно агитировать за революцию посредством «массовой пролетарской забастовки». Такая управляемая дезорганизующая забастовка должна была остановить государственную машину, парализовав в стране передвижение и связь.
Европейскому социализму не позволительно пассивно дожидаться гибели капитализма, напротив, нужно брать штурмом один бастион капитализма за другим. Профсоюзы при этом должны рассматриваться как боевые пролетарские организации, поддерживающие политическую деятельность партии.
Если раньше такая забастовка могла служить всего лишь протестом, направленным на сохранение права рабочих контролировать производство, наподобие «Тактики отчаяния», как поэтически сформулировал Жан Жорес, то Парвус уже хотел рассматривать ее в качестве средства к достижению цели революции. Он пояснил, что произошедший в результате этого паралич государства вынудит партию раскрыть свои карты, то есть перейти к открытой борьбе за государственную власть.
Внутри редакции эта теория Парвуса оспаривалась, а разногласия выражались не только словами, но и кулаками. Когда же Парвус напал на почитаемого немецкой партией в далекой ссылке марксиста Бернштейна, который отважился выразить сомнение в предстоящем крахе капитализма, за что получил поддержку немецких товарищей, словесная битва подошла к финалу. А когда до Парвуса долетели слова «еще не хватало, чтобы партийный съезд торжественно провозгласил своей целью социальную революцию», он дал волю всему накопившемуся у него агрессивному потенциалу, после чего почти все члены партии стали его врагами.
Немного меньшее сопротивление Парвус вызвал, выступив с анализом международного экономического положения и вытекающим из этого прогнозом на будущее — по его мнению, созданы предпосылки кризиса капитализма. Он придерживался точки зрения, что экономика в конце XIX столетия вышла за границы национального государства. Только свободная торговля при ликвидации национальных границ могла предоставить государству шанс на выживание; но этому препятствовал крупный капитал. Поэтому предстоящий кризис капитализма должен иметь форму политических и военных разногласий, которыми должен воспользоваться рабочий класс.
Из-за последних публикаций на эту тему саксонские власти выдворили Парвуса и Мархлевского-Карского. Пребывание в княжестве Гера было не больше коротких гастролей. Для выбора у Парвуса оставалось не так много мест: можно было попытаться устроиться в Баварии. Там ему удалось, разумеется с помощью друга, раздобыть вид на жительство. Новое столетие он встретил в Мюнхене.
На примере своей личной жизни Парвус доказал, что никакое личное событие, а у него в это время родился сын, не могло уменьшить его боевого революционного духа. Своему сыну Парвус дал имя Лазар, или по-немецки Лазарус, как звали его собственного отца, позднее, Да, ему дали еще одно имя, Евгений, которое в семейном кругу превратилось просто в Женю. Позже, когда Парвус оставит жену и ребенка, сын возьмет фамилию своей матери — Гнедин; о нем еще будет рассказано дальше. В объявлении о рождении сына, написанном Парвусом, просматривается мало сентиментальности, но зато оно проникнуто воинственным духом. Воинственным — ведь его только что изгнали из Саксонии, и одновременно с этим он потерял место главного редактора в Лейпцигской рабочей газете. Его преемнице Розе Люксембург было поручено опубликовать объявление 1 декабря 1898 года:
