Владимир Брюханов - Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну
Увы, ум в России никогда особой ценностью не считался. Самый же крупный политический ум той эпохи, а именно – самого Тихомирова, после его скандального возвращения в Россию в 1888 году был как бы и вовсе положен на полку, с которой его только дважды ненадолго извлекали – сначала Зубатов, а потом – Столыпин. Тихомиров с горечью написал о себе в самом начале 1904 года: «Россия меня знать не хочет»[587].
Столь радикальная перемена, как удаление Витте, все же сопровождалась какими-то серьезными закулисными потрясениями, поскольку одновременно случился, как тогда формулировалось, «удар» (вероятно – инсульт) с великим князем Михаилом Николаевичем, сыном Николая I – председателем Государственного Совета с 1881 года. Новым председателем Государственного Совета стал граф Д.М.Сольский.
Отметим, что в эти дни не один Плеве интриговал против Витте и Зубатова. Сын Михаила Николаевича, великий князь Александр Михайлович, друг царя, женатый на его сестре Ксении, руководил Главным управлением торгового мореплавания и портов (т.е. был, по существу, министром торгового флота) и также был инициатором дальневосточной агрессии. Большой недруг Витте, он прямо доносил царю, что Одесская забастовка – дело рук самого Зубатова.
Судьба последнего, однако, скорее всего была решена в Саровской Пустыни: именно там Плеве мог воспользоваться благоприятной обстановкой и получить благословение Елизаветы Федоровны на изгнание прежнего любимца великого князя Сергея Александровича – как организатор помпезных торжеств Плеве явно превзошел Зубатова.
После пятницы 16 августа следующий удар Плеве нанес в ближайший понедельник. Описание происшедшего дадим в изложении Медникова, писавшего в письме к Спиридовичу:
«19 августа вызвал Орел [т.е. Плеве] Сер[гея] Вас[ильевича Зубатова] к себе на дачу, где и разыгралась драма. Началась же она с того, что Орел заявил Сер. Вас., что он ему не верит, а посему и принимает его с третьим лицом, т.е. в присутствии генерала ф[он] Валя, при котором прочитал три письма, отобранные по обыску у Шаевича в Одессе, одно Сер. Вас. к Шаевичу, другое М.Вильбушевич к Шаевичу и третье письмо Шаевича к какой-то бабе, из которых видно, что Шаевич неверный человек, и что Сер. Вас. очень много ему доверял, вот и все. И после этого добавил по адресу Сер. Вас.: надеюсь, больше служить не будешь. C.В. с своей стороны, вставил министру, что велась независимая партия не им единолично, а департаментом. Последние слова министру очень не понравились, и всему сразу конец: С.В. попросили сейчас же сдать особ[ый] отдел, кому прикажет ф. Валь, а последний показал Якова Григорьевича [Сазонова], и через 30 мин. приехал ф. Валь с Яков. Григ. в особый отдел, и через 5 минут все уже было передано, и сел Яков на стул Сергея, и стал принимать доклады, и теперь продолжает то же делать. Горе, конечно, неописуемое, тут и говорить не стоит, и затем неожиданность всех поразила, как громом, а через сутки Сер. Вас. приказано выехать из Питера, сборы коротки, и 20-го курьерским проводили в Москву. Проводить собрались самые близкие к Сергею, а челядь побоялась /.../»[588].
Уволен был Зубатов, таким образом, ни за что.
Письма, зачитанные в кабинете Плеве, позднее нигде не фигурировали и, очевидно, никакого криминала в отношении Зубатова не содержали. Фон Валь присутствовал как свидетель скандала, на который Зубатов был явно спровоцирован. Но скандал был необходим, чтобы в передаче фон Валя и самого Зубатова оправдать гнев министра перед всеми сотрудниками Департамента. Особенно обыгрывалось, что Зубатов хлопнул дверью так, что стекла чуть не посыпались! Потрясенные соратники Зубатова стали ждать возвращения Лопухина из-за границы и разрешения нелепой ситуации.
Вслед Зубатову полетело в Москву распоряжение вице-директора Департамента полиции Н.П.Зуева начальнику Московского Охранного отделения В.В.Ратко (сослуживцу и соратнику Зубатова) о запрещении Зубатову посещать отделение и вступать в контакты с прежними сотрудниками. В жизнеописания Зубатова вошла легенда, что Зубатов нарушил распоряжение, устанавливал какие-то таинственные связи, и за это подвергся последующей ссылке во Владимир. Легенда эта лишена оснований.
Возможно, что Зубатов в Москве действительно что-то предпринимал, хотелось бы знать – что именно. Но очевидно, что оба человека, которые ему реально могли бы помочь – Лопухин и Азеф, находились очень далеко, и никакая конспиративная связь с ними в данной ситуации Зубатову была не доступна. Достоверно известно только, что Зубатов в это время готовил подробнейший оправдательный доклад к возвращению Лопухина. Пауза между высылкой Зубатова из Питера и последующей ссылкой во Владимир объясняется тем формальным обстоятельством, что ни снять его официально с должности, ни отправить в административную ссылку было невозможно ввиду отсутствия его непосредственного начальника – Лопухина. Возвращения последнего, следовательно, должен был теперь дожидаться и Плеве.
Одновременно с отправкой Зубатова из Петербурга был пущен слух, что причина этого – Одесская забастовка. Широкой публике было невдомек, что возражение Зубатова министру было вполне резонным: Зубатов не должен был нести исключительную ответственность за политику всего Департамента, официально одобренную самим министром.
Об отставке Витте писали газеты всей Европы. О снятии Зубатова пока ничего не сообщалось.
Потрясенный Лопухин в письме из Парижа к Зубатову от 21 августа задавал вопрос о Витте: «Что сие значит? Это может иметь огромное политическое значение»[589]. Не получив ответа, Лопухин пишет 2 сентября: «Многоуважаемый Сергей Васильевич! Неужели вы мне ни разу не писали? /.../ Я не только от вас, но и вообще из департамента ни строчки не получил»[590], – Лопухину было от чего дергаться, не имея вестей.
Ближе к середине сентября Ратаева и Лопухина известили, наконец, что Зубатов отстранен от должности, а тут в Париж пожаловал и сам Витте.
Характерная деталь: Витте от Петербурга плотно сопровождали филеры Департамента полиции. Не будучи профессионалом в этой сфере, Витте ничего не замечал, пока ему об этом не сообщили сначала И.Ф.Манасевич-Мануйлов (журналист в Париже и резидент Департамента полиции), а затем и французская полиция.
Манасевич-Мануйлов был сыном еврея Манасевича – мелкого жулика, сосланного в Сибирь за подделку документов. Там яркого и способного ребенка усыновил богатый сибирский купец Мануйлов. Это, а также принятие христианства, позволило Манасевичу-Мануйлову получить образование в Петербурге. Здесь он стал сексуальным партнером князя Мещерского, покровительство которого позволило ему начать бурную политическую карьеру.
В Париже Ратаев и Мануйлов вдвоем заменили уволенного в 1902 году Рачковского: первый – по чисто розыскной линии, второй – по политической. И Мануйлов, и французы стремились сохранить хорошие отношения с Витте и подчеркивали свою лояльность, отводя от себя его возможные подозрения.
Лопухин явился к Витте – прямо узнать, не нескромность ли в хранении секретов последним привела к краху Зубатова. Витте, как мы помним, категорически это отрицал и сообщил, что Зубатов снят из-за Одессы. Лопухин отверг эту возможность, объяснив, как и Зубатов в кабинете Плеве, что Зубатов не должен был персонально отвечать за политику, проводимую всем Департаментом.
По-видимому это объяснение в сочетании со сложившимся у Витте впечатлением, что и не Лопухин предал Зубатова, и привело Витте к уверенности в вине Мещерского; пока же о ней не было произнесено ни слова.
Прошедшая часть беседы удостоверила обоим, что каждый из них в курсе неизвестных нам прежних планов и намерений Зубатова. Поэтому Витте рискнул поднять новую тему. Лопухин через двадцать лет вспоминал об этом так: «Речь Витте, облеченная в форму двусмысленных намеков, приняла такой смысл: у директора департамента полиции, ведь, в сущности находится в руках жизнь и смерть всякого, в том числе и царя, так нельзя ли дать какой-нибудь террористической организации возможность покончить с ним; престол достанется его брату (тогда еще сына у Николая II не было), у которого я, С.Ю.Витте, пользуюсь фавором и перед которым могу оправдать протекцию и тебе. /.../ речь С.Ю.Витте могла вызвать только отвращение. Я ушел от него, и на этот раз на целые три года»[591].
Отвращение Лопухина вполне понятно. Можно только поспорить о том, кто же заслуживал большего отвращения: царедворец Витте, мечтающий убить царя; держиморда Плеве, ненавидимый всей Россией; или, наконец, сам царь, поддерживающий порядок, при котором его ближайшие помощники стремятся уничтожить и друг друга, и его самого.
