Генри Адамс - Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия
— Это в честь Гарольда Гриффитса, — сказала Люси. — Он уезжает на Тихоокеанский фронт… военным корреспондентом.
— Я знаю. — На этот раз Фредерика опоздала с репликой; новость ошеломила ее, она растерялась и ответила невпопад. Но Люси Шэттак уже ушла.
Фредерика повернулась к Питеру.
— Теперь все зависит от тебя, — сказала она, благословляя на бой его, свою опору и защиту. — Ты должен вразумить Инид.
Но Инид не нуждалась в том, чтобы ее вразумляли. Во-первых, она больше не пила. Во-вторых, она была счастлива. Она горячо обняла брата.
— Ты похудел! Наконец-то!
Она стала показывать ему свой новый дом, небольшой, но уютно обставленный. У нее был талант декоратора, и она поговаривала о том, чтобы найти ему коммерческое применение. Она всегда мечтала о собственном заведении с горсточкой преданных служащих и большой бухгалтерской книгой, в которую можно вносить всякие счеты-расчеты или что там еще вносят в бухгалтерские книги. Как сказал Гарольд Гриффитс: «Каждый старается забыть о своем купеческом происхождении, и только Инид тянется к прошлому. Она хочет вернуться к фамильным истокам и завести лавку, она хочет знать, что всякий раз, когда раздается звонок кассового аппарата, это не для кого-нибудь, а для нее».
— Все хорошо, — сказала она, садясь на софу в эркере, смотрящем на обнесенный стеною сад. — На этой неделе ко мне приедут фотографы из «Дома и сада» — делать снимки, это будет хорошая реклама. Я совершенно серьезно настроена работать. У меня даже визитная карточка есть. — Карточка лежала на кофейном столике, под который были приспособлены детские санки прошлого века. «Инид Сэнфорд, декоратор».
— Почему Сэнфорд, а не фамилия по мужу?
Инид нахмурилась:
— Я ее не ношу. С этим покончено. Да, вот что еще: я снова занялась живописью.
— Клей приезжает в отпуск. Он писал матери.
Инид отхлебнула кока-колы.
— Я намерена развестись с ним.
— Из-за какой-то истории с латиноамериканкой?
— Это еще что! Я наслушалась потом такого! Ты знаешь, как это бывает: никто ничего не скажет, пока что-нибудь не случится, но уж если случится — такого наговорят, что только держись. Впрочем, мы, в сущности, совсем не подходим друг другу. Перед тем как уйти в армию, он хотел помириться, и я согласилась, но просила дать торжественное обещание, что он никогда больше не поставит меня в такое положение. Так вот, он отказался.
— Отказался? — Питер смотрел на нее скептически. Мужчины всегда щедры на обещания.
— Ну ладно, не будем об этом. Оставайся обедать. Я пригласила нескольких друзей. Ты не знаком с ними. Вашингтон сильно изменился. Очень много новых интересных людей.
Г ости были действительно новые, но неинтересные: бригадный генерал авиации с женой, военно-морской капитан (женатый, но с подругой), а также Джо Бейли, тоже военно-морской капитан, разведенный, любовник Инид. Все пили сверх меры, кроме Питера (он пил пиво) и Инид (она пила кока-колу). Разговор, который, как Питер и предполагал, вначале был совершенно банальным, к полуночи вдруг принял фантастический поворот.
— Нет ничего проще. — Бригадный генерал, по натуре отличавшийся тяжеловесностью, от спиртного и подавно словно налился свинцом; его жена, по большей части помалкивавшая, время от времени разнообразила замедленную речь супруга пронзительными вскриками не то одобрения, не то отчаяния. — Для этого за глаза хватит полка военной полиции.
— А я, с вашего позволения, использовал бы морскую пехоту, — сказал Джо Бейли. — Крепкие ребята и не задают лишних вопросов.
— Возможно, вы правы. Проведение этой части операции мы поручим вам. Пришлете нам морских пехотинцев! — прокаркала генеральская жена в стакан с виски. У капитана и его подруги был очень довольный вид.
— Но ведь это только Белый дом, — сказала Инид. — А как быть со всей страной?
— Нет ничего проще. Видишь ли, у нас своя иерархическая лестница, — ответил ее любовник. — Каждый приучен получать приказания от вышестоящего начальника и не задавать при этом вопросов. Поэтому, когда мы накроем Белый дом и Пентагон…
— Вот тут-то нам и понадобится ваш второй полк, — сказал бригадный генерал. — Мы выступим в воскресенье. Пока мы будем сажать под арест начальников штабов, вы надежно упрячете президента. Потом, в понедельник, с утра пораньше, мы устроим пресс-конференцию в Белом доме, объясним, что произошло, и выиграем войну.
— И как же вы это объясните? — Питер спрашивал себя, уж не сходит ли он с ума.
— Скажем, что мы спасли страну, — спокойно ответил генерал. — От ваших комми, сторонников Нового курса.
— Мы должны это сделать! — Инид была неподражаема. — Мы, и только мы.
Джо Бейли кивнул.
— Видишь ли, Питер, — он быстрым движением взболтал виски со льдом, — дело в том, что настоящие наши враги не немцы, а японцы. В сущности говоря, у нас с немцами общие интересы, потому что они против комми и мы тоже, кроме кучки сторонников Нового курса.
— Да, им придется убраться восвояси. — Собрат Бейли по флоту сказал это с очень суровым видом.
— Расскажи ему про донесение, которое твой друг разведчик получил из Швейцарии! — Питер впервые видел Инид в таком ажиотаже. Интересно, подумал он про себя, от любви это или от перспективы измены.
— Если мы поможем Гитлеру в России, он поможет нам против японцев. При глобальном разделе мира мы получим Азию, а он оставит за собой Европу, и все будут довольны.
— Видите ли, — с трудом сказал генерал, словно его язык вдруг распух и занял весь рот, — как только вся эта шайка уберется из Белого дома, страна снова станет такой, какой была прежде, — настоящей страной с настоящими ценностями.
Его жена одобрительно вскрикнула.
Тут Джо Бейли набросился на рояль и стал наигрывать романтические баллады; Инид пела вместе с ним громким контральто.
Когда Питер уходил, гости все еще пили. Он задержался в дверях.
— Эти шутники — всерьез?
— Что — всерьез?
— Ну, о том, чтобы захватить Пентагон, упрятать президента.
— Но ведь надо же что-то делать! — Она была на грани неистовства. — Это каждому ясно. Я хочу сказать, дальше так продолжаться не может. Ты понимаешь, что мы проигрываем войну? Ну, да где тебе знать, ведь это скрывают от народа — цензура и все такое прочее. Но мы проигрываем войну, это точно, и есть лишь один человек, который может нас спасти.
— Твой друг капитан Бейли?
— Ты недооцениваешь его. Факт, он сильная личность среди всех этих слабаков. Ноя говорю не о Джо. Я говорю о Макартуре.
— А что, он тоже заодно с вами?
— Тебе скажешь, ты всем разболтаешь. Ты никогда не умел хранить секреты. Ну ладно, увидимся завтра. Я даю прием в честь Гарольда. Он уезжает на фронт. — Она поцеловала его в щеку.
— Хорошо. — Питер хотел еще порасспросить ее про заговор, но пронзительное карканье генеральской жены отбило у него охоту. — Спокойной ночи, — сказал он. — А что думает о «сильной личности» отец? — Он задержался на пороге.
— Мы с ним не разговариваем, — ответила Инид. — Спроси у него сам. В конце концов, он твой отец.
— И твой тоже.
Инид невесело усмехнулась:
— Я не так уж в этом уверена.
— Дура!
— А как можно быть уверенным, если ты при сем не присутствовал?
VАлой дугой на фоне зелени кардинал стремительно ринулся к земле. По саду летали пчелы. Из лесистой глубины парка тянул свежий ветерок.
— Да, времена нынче пошли нелегкие, отнюдь нелегкие. — В самом легком расположении духа Бэрден сидел в шезлонге — ноги задраны кверху, голова прикрыта от жаркого июньского солнца шапочкой для гольфа. Рядом с ним сидел в кресле Сэм Бирман, вашингтонский корреспондент главной республиканской газеты его штата. Они были знакомы давно, и в их отношениях часто бывали трудные моменты. Редакторы партийной газеты сплошь и рядом безжалостно кромсали корреспонденции Сэма и вымарывали самые важные пассажи, в которых пелись славословия сенатору Дэю; случалось даже, они перекраивали оригинал таким образом, чтобы бросить на Дэя тень. Бэрдену ничего не оставалось, как принимать извинения Сэма: у него не было выбора, Сэм был ему нужен. Но он часто задавал себе вопрос, до какой степени тот действительно преклоняется перед ним. Если бы Сэм поменьше льстил, он доверял бы ему больше.
Сэм носил узкие галстуки и жевал сигары желтыми зубами — такими же желтыми, как и лосиный зуб, который болтался на его цепочке для часов и всех изрядно раздражал.
— Предвидите ли вы затруднения на первичных выборах в сорок четвертом году, сенатор?
Во время интервью Сэм всегда обращался к Бэрдену официально — это служило постоянным напоминанием о том, что все слова сенатора ложатся на бумагу. Потом они переходили на непринужденную болтовню и называли друг друга просто по имени.
