Дмитрий Волкогонов - Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

За десятилетия сотни миллионов рублей были истраче­ны на сохранение ленинских мощей. Для советских руково­дителей не имело большого значения, что останки тысяч воинов до сих пор не захоронены после второй мировой войны, судьба множества пропавших „без вести" до сих пор неизвестна, что инвалиды войны и труда — победители — живут во много раз хуже, чем побежденные. Тысячи ране­ных воинов-афганцев не могут получить квалифицирован­ной медицинской помощи, жилья, инвалидных колясок… Но всегда находились средства, огромные средства на содержа­ние мумии вождя, мавзолея, лаборатории…

Следует сказать, что, кроме всеобщего затмения созна­ния, раздавались, хотя и очень редко, слабые сигналы об абсурдности мавзолея. Уже в послевоенное время несколько раз на Красной площади было обнаружено небольшое коли­чество листовок, выражавших протест против нахождения у святого Кремля „главного богохульника России". Были ак­ции и радикального характера: 20 марта 1959 года один из посетителей музея бросил в саркофаг молоток .и разбил стекло. Был задержан. Дальнейшая судьба неизвестна. Воз­можно, умер в психушке. Другой случай: 1 сентября 1973 года один из посетителей, находясь в траурном зале, взорвал себя вместе с укрепленным под одеждой взрывным устройством. Покушавшийся на мертвого Ленина погиб.

Эти случаи выглядят аномальными, ибо советское обще­ство за многие десятилетия приучили видеть в мумии Лени­на идеологическую святыню.

Однако это одна сторона истории с мумией. Еще в 1925 году по решению Политбюро была создана специаль­ная лаборатория по изучению мозга В.И.Ленина*. Больше­вистские лидеры хотели доказать миру, что „великие идеи" рождены в „необыкновенном мозгу", что подтверждает их исключительность и абсолютную верность. В 1927 году ла­боратория была преобразована в Институт мозга. Первона­чально директором института был известный немецкий про­фессор О.Фогт, затем профессор С.А.Саркисов, другие уче­ные. В мае 1936 года председатель Комитета по заведова­нию учеными и учебными заведениями докладывал в ЦК ВКП(б), что за десять лет „закончена основная, величайшей важности задача, для каковой и был создан институт — изучение мозга Ленина". Труд содержит 153 страницы ма­шинописного текста и 15 альбомов с 750 микрофотография­ми, таблицами и диаграммами.

Конечно, научное значение изучения человеческого моз­га вообще не вызывает сомнений. Но очевидно стремление партийного руководства получить некие результаты, кото­рые подтверждали бы уникальность, а точнее, своеобразное превосходство мозга Ленина по сравнению с мозгом других людей. (Но ведь это был мозг больного человека!) В мае 1936 года директор Института мозга Саркисов докладывает большой секретной запиской Сталину о ходе изучения моз­га Ленина. Отмечу лишь несколько моментов из этого сооб­щения.

Директор института напоминает, что еще в 1927 году в узком кругу членов правительства Фогт сделал доклад о мозге В.И.Ленина. Директор сообщает, что можно говорить об „исключительно высокой организации мозга В.ИЛенина" по целому ряду признаков (качество борозд и извилин и т.д.). Мозг Ленина сравнивался, как пишет Саркисов, с деся­тью полушариями „средних людей", а также мозгом Сквор– цова-Степанова, Маяковского, известного философа Богда­нова. Мозг Ленина, говорится в докладе, „фиксирован в формалине и спирту, разделен на блоки и залит в парафин. Блоки разложены на 30 963 среза, полностью сохраняющие­ся в институте". Автор доклада утверждает, что в мозгу Ленина более высокий процент борозд лобной доли по сравнению с мозгом Куйбышева, Луначарского, Менжинско­го, Богданова, Мичурина, Маяковского, академика Павлова, Клары Цеткин, академика Лулевича, Циолковского…

Не буду утомлять читателя результатами научных изы­сков коллектива института. Возможно, все это имеет нема­лую научную ценность. Но вызывает протест, что вся мето­дология (как явствует из архивных документов) сводилась в то время к поискам преимуществ, превосходства, особых отличий мозга Ленина от мозга остальных людей. Может, поэту Маяковскому нужны были по качеству совсем другие „борозды" и извилины, и с этой точки зрения мозг Владими­ра Владимировича имел явное „превосходство" над мозгом вождя?

Я бы назвал стремление найти, обязательно найти пре­восходящие особенности мозга Ленина, как это просматри­валось в прошлом, своеобразным „физиологическим" расиз­мом. Пусть не обижаются на меня ученые-специалисты, но каждый мозг нормального человека уникален и поэтому, вероятно, может иметь свои неповторимые особенности, ко­торыми не располагают другие. И это естественно.

Известно, например, что средний вес нормального чело­веческого мозга 1300—1400 граммов. У Ленина — 1340 граммов. Едва дотягивал до нормы. В докладе Саркисова совсем не отмечены те аномалии в мозгу Ленина, кото­рые были вызваны долгой болезнью. То и дело подчеркива­ется, что „мозг В.И. обладал столь высокой организацией, что даже во время болезни, несмотря на большие разруше­ния, он стоял на очень большой высоте". Читая простран­ный доклад, нельзя отделаться от мысли о его политической заданности и предопределенности.

Не знаю, как у других, у меня вызвал внутренний про­тест доклад ученого о том, что в институте „накоплен бога­тейший анатомический материал". В числе их мозг (кроме упоминавшихся выше) Сэн Катая мы, Барбюса, Андрея Бело­го, Багрицкого, Собинова, Ипполитова-Иванова и других известных людей. Если с мозгом экспериментируют с разре­шения бывших „владельцев" — это одно дело. И другое — если он нужен лишь для сравнения с гениальным серым веществом вождя.

Если бы Ленин мог проследить свою судьбу после смер­ти, то отметил бы с удовлетворением, что его идеи, выра­женные в его самой последней статье, написанной в этой бренной жизни, материализовались в действительность. На­помню: тогда Ленин писал, что соединение партийного и советского начал является „источником чрезвычайной силы в нашей политике". Он считает необходимым осуществить также и слияние „контрольного партийного учреждения с контрольным советским". По сути, Ленин предлагает (но так уже было при нем и будет еще больше после него) партийную диктатуру. Однако диктатура немыслима без во­ждя. Сам Ленин оказался первым вождем этой партийной диктатуры. Поэтому посмертное его обожествление не было „перегибом", „извращением", субъективной абсолюти­зацией роли вождя. Это было закономерным следствием господства уже сформировавшейся партийной диктатуры. Свое уродливое мавзолейное бессмертие, по большому сче­ту, Ленин сотворил сам. Вероятно, помимо своей воли и личных амбиций, которых у него, видимо, не было.

Если допустить теперь уже невозможное, что в январе 1924 года на съезде Советов кроме фракции большевиков были бы и фракции меньшевиков, эсеров, кадетов, то разве бы стала возможной вся та эпидемия траурных торжеств, связанная со смертью главы правительства? Разве появился бы мавзолей и тысячи музеев и памятников? Нет и еще раз нет. Но все дело как раз в том и состоит, что умер не просто председатель правительственного кабинета, но чело­век, олицетворяющий высшую партийную власть, кроме ко­торой в стране уже ничего не было…

Возможно, идея мумифицирования родилась спонтанно, даже случайно. Но превращение вождя партийной диктату­ры в идеологического идола — не случайно. Это выражение тоталитарной закономерности. „Ленин — живее всех жи­вых" — этот пропагандистский лозунг, похоже, восприни­мался почти буквально. Судите сами. На заседании Полит­бюро 16 февраля 1973 года обсуждается: "K вопросу о начале обмена партийных документов". Оказывается, этот „вопрос" нужен только для того, чтобы принять следующее постановление:

„Партийный билет № 00000001 образца 1973 года выпи­сать на имя основателя Коммунистической партии Совет­ского Союза и Советского государства В.И.Ленина.

Подписание билета поручить Генеральному секретарю ЦК КПСС т. Брежневу Л.И. При подписании присутство­вать членам Политбюро ЦК КПСС, кандидатам в члены Политбюро ЦК КПСС и секретарям ЦК КПСС.."

Это уже не символический ритуал, а партийное священ­нодействие, очередное поклонение мумии. Естественно, би­лет № 00000002 предназначался другому „Ильичу" — Бреж­неву.

Почти ровно за год до своей смерти, 17 января 1923 года, Ленин продиктовал очень откровенную фразу: „Помнится, Наполеон писал: „On s'engage et puis… on voit". В вольном русском переводе это значит: „Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет". Вот и мы ввязались сначала в октябре 1917 года в серьезный бой, а там уже увидели такие детали развития…"

Ленин ввязывался в бой с абсолютно ясной, главной це­лью: захватить власть. Но сам характер этой цели, словно неумолимый закон, продиктовал все последующие действия вождя и следующего за ним партийного ордена.