Сергей Кара-Мурза - Россия при смерти? Прямые и явные угрозы
В нашей проблеме роль судьи выполняет любой читатель, который «взвесит» убедительность аргументов на весах своего опыта, разума и совести. Поскольку в плане разума и совести наше общество расколото, единого суждения не возникнет. Постараемся, однако, ответственно подойти к отбору информации и контролировать совесть общими нормами логики. Это и сделает наши суждения полезными и для согласных, и для несогласных.
Рассуждения о субъектах угроз ведутся чаще всего в двух разных планах, которые, впрочем, то и дело переплетаются. Первый можно условно назвать рациональным. Озабоченный проблемой человек производит, исходя из имеющихся у него содержательных представлений, систематическую оценку известных ему субъектов политического (и, шире, социального) действия с точки зрения их возможной вовлеченности в козни против России. Пробегает, как радар, весь общественный горизонт, фиксирует потенциально угрожающие объекты.
Это «вовлеченность в козни» может и не иметь злонамеренной мотивации, а произойти вынужденно (по слабости) или по ошибке. Там, где исследователь видит признаки подозрительной активности, он «копает глубже» — читает литературу, обсуждает со знающими людьми, наблюдает и сопоставляет факты. На имеющуюся в его сознании (или в «папочке») «карту угроз» он накладывает «карту субъектов». Если он мыслит действительно рационально, он при этом «взвешивает» обоснованность своих подозрений и отыскивает противоречащие им факты. У него в сознание встроен «адвокат».
Второй план можно назвать анализом в рамках «теории заговора». Человек выбирает какую-то полюбившуюся ему версию (обычно предложенную талантливым публицистом), и концентрирует на ней свое внимание. Он гипертрофирует зловещий характер и возможности некоторых подозреваемых субъектов, а остальных считает или несущественными участниками событий, или марионетками этих главных злодеев. На первой стадии составления «карты» результаты двух подходов могут даже не различаться, но на каждом следующем витке анализа они расходятся все дальше друг от друга. Если первый исследователь старается собрать и беспристрастно оценить по возможности больше эмпирических и доступных проверке данных, то приверженец «теории заговора» ищет, скорее, подтверждения любимой версии у других авторов. Их убедительность определяется, в основном, литературным талантом в канонах жанра конспирологии. У такого «следователя» возникает презумпция виновности, и он в своем сознании подавляет «адвоката».
Но это — нейтральные описания двух подходов. Обычно в этих сюжетах возникают конфликты не столько когнитивные, сколько политические. В крайнем случае оппоненты сходу отрицают само наличие угроз и объявляют саму постановку темы приверженностью к «теории заговора». Какие там угрозы для России, всюду вам видятся заговоры! Все хотят как лучше! А уж если дело доходит до проблемы субъектов, то это классифицируется как маниакальный синдром.
Таким образом, сам термин «теория заговора» становится оценочным и во многих аудиториях он используется как безотказный способ заткнуть рот оппоненту. Мол, товарищу во всех поворотах нашей судьбы видится «рука мировой закулисы», а на самом деле ее образ создается его ущербным сознанием. Эх, не хотим мы искать причины наших бед в нас самих, легче найти виноватого на стороне!
Хорошего приема против такого ярлыка не придумано, и сообщества с разными политическими установками расходятся, потеряв шанс диалога.
Отметим, что рациональное зерно в этих обвинениях есть, но дело как раз не в ущербном сознании — идея заговора (типа «жидо-масонского») нагнетается в массовое сознание как средство отвлечь его от реальных противоречий. При этом тайная сила «масонов» специально преувеличивается, чтобы психологически подавить всякую мысль о сопротивлении. Куда там, все схвачено! Всегда имеется группа интеллектуалов с бойким пером, которые изобретают действительно параноидальные, но увлекательные сюжеты о «реальной подоплеке» важных событий нашей жизни. В результате разумные люди стараются отмежеваться от всех познавательных средств «теории заговора».
Но, как это бывает в манипуляции, одновременно нам внушают, что никаких заговоров и в помине нет, что вера в «закулису» — паранойя, что следовать «теории заговора» стыдно культурному человеку. Так расщепляют сознании и внедряют стереотип, который блокирует всякий диалог. Только начнешь анализировать влияние какого-то фактора на нашу жизнь, тебя одергивают: «А-а, ты веришь в теорию заговора!» Стыдно становится, каждому хочется выглядеть культурным.
Так это простое обвинение парализует мысль, вырубает у нас целую сферу рационального сознания. Ведь очевидно, что «теневые» силы активно влияют на нашу жизнь, отрицать это было бы просто глупо. Нам надо было бы хладнокровно изучать реальность, как инженеры изучают машину, а мы пугаемся ярлыков. Раньше пугали другим: ты отклоняешься от марксизма. Никакого смысла в этом не было, но человека парализовал страх, и он замолкал.
Почему мысль о «заговоре» стала восприниматься как что-то неприличное, вроде веры в нечистую силу? Прежде всего потому, что в нашем мировоззрении много реликтовых наслоений. От ХIХ века мы унаследовали наивный «натурализм» — веру в то, что ход истории подчинен действию объективных законов, аналогичных законам природы. Какие могут быть масоны, какие заговоры! Их сила ничтожна по сравнению с неумолимой железной поступью объективных законов. Мы настолько уверовали в эту радостную догму, освобождающую нас от ответственности, что с облегчением приняли объяснение, которое объявило роспуск СССР действием «объективных законов». Уж тут-то, казалось бы, заговор был налицо, о нем с гордостью пишут в своих мемуарах его участники, но догмы, которые образованному человеку вдолбил в голову исторический материализм, сильнее очевидности.
В своей лекции в Мюнхене 8 марта 1992 г. М.С. Горбачев сказал: «Понимали ли те, кто начинал, кто осмелился поднять руку на тоталитарного монстра, что их ждет?.. Мои действия отражали рассчитанный план, нацеленный на обязательное достижение победы… Несмотря ни на что, историческую задачу мы решили: тоталитарный монстр рухнул».
Это учебный пример, а не рассуждения о Горбачеве. План Горбачева по сокрушению «тоталитарного монстра» (СССР) поддается эмпирическому рациональному исследованию, хотя в деле и остается много белых пятен. Разумнее, конечно, назвать это дело не заговором, а политическим проектом, который выполнялся несколько лет и привел к успеху. Одни это приветствуют, другие сокрушаются, это нормально в политической борьбе, и мы здесь оценки не выставляем. Но несомненно, что об этом своем плане Горбачев вплоть до конца 1991 г., будучи Президентом СССР, не обмолвился ни словом. Разумно предположить, что он его обсуждал с ближайшими соратниками, например, А.Н. Яковлевым и Э.А. Шеварднадзе. Но и они молчали. Строго говоря, они соблюдали конспирацию, а это специфический атрибут заговора.
А.Н. Яковлев вспоминает в 2003 г.: «Для пользы дела приходилось и отступать, и лукавить. Я сам грешен — лукавил не раз. Говорил про «обновление социализма», а сам знал, к чему дело идет… Есть документальное свидетельство — моя записка Горбачеву, написанная в декабре 1985 года, то есть в самом начале перестройки. В ней все расписано: альтернативные выборы, гласность, независимое судопроизводство, права человека, плюрализм форм собственности, интеграция со странами Запада… Михаил Сергеевич прочитал и сказал: рано. Мне кажется, он не думал, что с советским строем пора кончать».
Можно ли считать, что все эти сведения имеют смысл только в рамках «теории заговора», а при рациональном подходе мы не должны принимать их во внимание? Нет, это было бы глупо, хотя и такие признания не являются доказательством вины.[61] Но все же будет разумнее нанести на «карту субъектов» угрозы уничтожения СССР и значок, изображающий что-то вроде «партии Горбачева». Ведь нельзя не видеть, что из этой реализованной угрозы выросло множество потенциальных угроз и для нынешней России. Тот, кто действительно привержен «теории заговора», составит другую карту, главное отличие которой будет в том, что он резко преувеличит значение «партии Горбачева» (и, скажем, Мальтийского ордена), но недооценит другие важные субъекты.
Презрительно подшучивать над верой в «заговоры» нас также побуждает снобизм псевдонаучности. То, чего мы не видим и чего наука не описала в учебниках, для многих не существует. Мол, материя дана нам в ощущениях, а если мы чего-то не ощущаем, то это предмет суеверия. Плохо нам в школе объяснили, что наука берет как объект познания только то, что может воспроизвести в лаборатории и объяснить. Камни не могут падать с неба, поэтому метеоритов не существует, — постановила французская Академия наук и запретила впредь эту проблему обсуждать. Она была права, отложив вопрос до появления новых фактов и теорий. Но ведь не только наукой полнится знание, она до сих пор еще дает нам лишь небольшую его часть. Главное — опыт реальной жизни, а он как раз говорит, что заговоры существуют и составляют важную часть человеческих отношений — начиная с детей в песочнице и кончая мировыми войнами.
