Борис Кагарлицкий - Политология революции
В эпоху телевидения и компьютеров борьба ведется не только в реальном, но и в виртуальном пространстве. Именно здесь традиционные левые оказались совершенно беспомощны. Напротив, повстанцы из Чьяпаса сумели переломить ход событий. Вооруженные акции создавали совершенно новую информационную ситуацию. Стало невозможно просто замалчивать события.
Информационное пространство хорошо освоено капитализмом. Рынок постоянно требует новой и разнообразной информации. Ложь становится политически безнаказанной: даже если через несколько недель и даже дней она будет опровергнута, это уже не имеет значения, поскольку общественное сознание будет занято другими, более свежими сюжетами. Память телезрителя постоянно промывается, внимание рассеивается, прошлое утрачивает всякий смысл. Правда, этот же эффект забывания снижает и эффективность пропаганды. Вбить готовые стереотипы в голову телезрителя начала XXI века труднее, чем в сознание радиослушателя века XX. Мелькание брэндов и рекламных слоганов так замусоривает сознание, что идеологические формулы начинают смешиваться с информацией о достоинствах нового шампуня.
Тактика Маркоса состояла в том, чтобы перенести борьбу на поле противника, подорвать господство правящих кругов в виртуальном пространстве. Своими действиями в реальном мире сапатисты парализовали машину виртуальной пропаганды. Их действия были не только вооруженной агитацией. События развивались таким образом, что врать по телевидению стало невыгодно и даже невозможно. Любая ложь опровергалась дальнейшим ходом событий не через несколько дней и недель, а через несколько часов, пока про нее не успевали забыть, Кроме того, передавать правду стало выгодно. Правда была зрелищна и значительна, а ложь – уныла и бессмысленна. Краткосрочный коммерческий интерес телевидения Вступил в противоречие с социальным заказом. Информационный фронт власти был прорван.
В то время как левые по всему миру жаловались на враждебность средств массовой информации, сапатисты стремились заставить прессу и телевидение работать на себя даже вопреки господствовавшей там идеологии. Вождь повстанцев стал популярен по всему миру. «Герильеро или суперзвезда? – вопрошал известный французский публицист Режи Дебре. – Ни то, ни другое. Творческий активист». Для Маркоса «публичный успех не цель, а средство. Для него медиа-борьба это то же, что и любая другая борьба, в соответствии с принципом Клаузевица (только теперь применяемым по отношению к газетам) – политика, осуществляемая другими средствами».[434]
Сапатизм успешно достиг своих «промежуточных» целей, когда однопартийный режим в Мексике, не без участия повстанцев, сменился многопартийной демократией в президентство Висенте Фокса. Но изменение политической системы не означало пересмотра социальной и экономической политики мексиканского правительства. Сапатизм оказался перед необходимостью не просто продолжить борьбу, а находить тактические и стратегические решения в постоянно меняющейся и усложняющейся обстановке. Это был новый, «объективный» вызов, к которому движение далеко не в полной мере было готово.
Неолиберальный курс Висенте Фокса закономерно подрывал популярность его администрации. ПРД вновь вышла на передний план в качестве ведущей оппозиционной силы. «Звездой» мексиканской политики стал Лопес Обрадор, лидер ПРД, которому его сторонники прочили роль «мексиканского Лулы». Учитывая то, что к середине 2000-х годов консервативный смысл политики Лулы был достаточно очевиден, это не могло вызвать энтузиазма среди радикальных левых.
Сапатизм является лишь одним из новых радикальных движений, поднявшихся в Латинской Америке во второй половине 1990-х годов. В 1997 году известный политолог Джеймс Петрас заметил на страницах «New Left Review», что «левые силы в Латинской Америке возвращаются на политическую сцену. Однако это происходит не через развитие политических партий, а через «возникновение новых социально-политических движений».[435] Причем, по мнению Петраса, не случайно, что эти движения являются по преимуществу крестьянскими. Наряду с сапатистами огромную роль в политической жизни континента играет Движение, безземельных крестьян (MST) в Бразилии, осуществляющее захват пустующих земель, принадлежащих латифундистам, а также крестьянское движение в Боливии. В течение большей части ХХ века сельское население постоянно мигрировало в города ft поисках работы и лучших условий жизни. В итоге деревня теряла наиболее активных и образованных молодых людей. Неолиберальная политика привела к упадку промышленности, ориентированной на внутренний рынок, и создала массовую безработицу среди традиционных отрядов рабочего класса. В результате, впервые за столетие началась миграция горожан в деревню, поскольку в странах со слабым развитием систем социальной защиты только таким образом люди могли гарантировать свое физическое выживание. Эта масса бывших рабочих принесла в деревню «пролетарские» формы борьбы и организации, равно как и марксистскую идеологию. Таким образом, марксистский социализм, потерпевший поражение в городах, неожиданно возродился в качестве идеологии многомиллионной крестьянской массы.
По мере того, как Партия трудящихся сдвигалась вправо, MST превращалась в ведущую антикапиталистическую силу Бразилии. Логика борьбы развела активистов MST и Лулу по jf разные стороны баррикады. Крестьянские активисты захватывали земли латифундистов и создавали на них кооперативы, а правительство защищало «законные интересы» собственников. Лидеры MST объявили, что они «с болью в сердце» вынуждены отказаться от сотрудничества с властью и возобновить борьбу.[436]
Массовые крестьянские выступления под леворадикальными лозунгами изменили политический климат в Боливии и Эквадоре. Если активисты MST основные силы бросали на борьбу за землю, то в Эквадоре, как и в Боливии, крестьянские движения активно вмешались в борьбу за. власть, выдвигая общенациональные политические требования (отставка президента, национализация газовой промышленности и т.д.).. Под их ударами падали правительства но недостаточно было научиться свергать власть. Необходимо было научиться брать ее. И взяв, распорядиться в интересах трудящихся классов, не отдавая победу в руки бюрократических карьеристов из «левого» лагеря.
Торжество «нового реализма» среди «официальной левой» вызвало определенный кризис стратегий как у сапатистов, так и у MST. Одно дело – быть радикальным крылом широкого Движения, рядом с которым находятся и менее умеренные силы, а другое дело – когда никаких умеренных сил, никаких реформистов нет, а есть только беспринципные политиканы и предатели, представляющие интересы правящего класса.
Это новое понимание ситуации отразилось в «Шестой декларации Лакандонской сельвы», обнародованной Маркосом от имени Сапатистской армии национального освобождения. Декларация не оставляла никаких иллюзий относительно возможности примирения с ПРД или «критической поддержки» ее кандидата. Напротив, сапатисты жестко и однозначно заявляли, что опорой неолиберального проекта являются «все сейчас существующие политические партии, безо всякого исключения».[437] В другом месте Маркос иронично заметил, что ПРД – это «левая рука правых».[438] Сапатисты не сумели за 12 лет установить подлинно демократический режим в Мексике. Но они оказались в состоянии создать органы самоуправления в своих общинах. В этих сообществах выросло новое поколение, обладающее «технической и культурной подготовкой, которой у нас не было, когда мы начинали сапатистское движение. Эта молодежь не только пополняет наши отряды, но и занимает лидирующие позиции в нашей организации».[439]
«Шестая декларация Лакандонской сельвы» не предлагала сколько-нибудь ясного стратегического проекта, если не считать призывов продолжать борьбу по возможности мирными средствами и вести разъяснительную работу среди мексиканцев, поднимая их на выступления против системы. САНО выражал солидарность с бразильским MST, с крестьянскими движениями в Боливии и Эквадоре, с аргентинскими piqueteros, намекая на возможность формирования чего-то вроде континентального интернационала социальных движений.
Особое внимание декларация уделяла анализу современного состояния общества. Ее текст не оставлял никакой двусмысленности: источником бед Мексики является не только неолиберальная модель, но и капиталистическая система как таковая. А потому и борьба левых сил должна быть направлена не только на изменение правительственного курса, но и против системы. По существу, Маркос обращался к своим сторонникам на хорошо знакомом марксистском языке, на языке классовой борьбы.
Логичным выводом из декларации стало объявленное в скором времени решение о роспуске Сапатистского фронта национального освобождения (СФНО), взамен которого должна была создаваться массовая политическая организация, действующая на общенациональном уровне и способная принимать участие в президентских выборах 2006 года, составив конкуренцию трем официально зарегистрированным партиям. Сапатистское движение просто не могло устраниться от электоральной борьбы, оставив это поле оппортунистам и представителям неолиберальной «левой». Сапатизм должен был завоевать поддержку в больших городах, среди самых разных групп населения, в том числе среди индустриальных рабочих.
