Марк Блиев - Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений
Когда грузинский Нерон расправлялся с Южной Осетией, вся Грузия была поставлена на ноги – аресты, выселение, закрытие газет, типографий, охота за осетинами – все это происходило по отлаженному плану. Во всем этом участвовала та самая аристократическая знать, которая, собственно, и творила грузинскую историю. Она имела свойство растекаться как ртуть, заполняя все видимые и невидимые социальные ниши. Среди тех же грузинских коммунистов, противостоявших партии Жордания, немало было представителей знати. Как писала газета «Коммунисти», «федералистическая революционная партия Грузии», «защищавшая рабочих и крестьян» и полемизировавшая по вопросу о Южной Осетии, состояла из «грузинских князей и дворян, грузинской буржуазии». Но ни одна из грузинских партий, считавших себя «революционно-демократическими», не пожелала дать гражданскую оценку кровавым злодеяниям полчищ Джугели. Не оказалось в Грузии также политических сил, способных приостановить геноцид осетинского народа и после похода грузинского каннибала. В этой связи стоит привести отрывки из «Заявления» осетин, работавших на различных предприятиях Тифлиса. «Мы, рабочие осетины г. Тифлиса, уже не знаем ни минуты душевного покоя... Это тягостное состояние усиливается еще тем, что в обществе и печати циркулируют самые разноречивые слухи, для возникновения и муссирования коих весьма удобную почву создают противоречивые заявления представителей правительства и ответственных вождей с.-д. партии Грузии. Так, в самый разгар событий, упорно говорили о решении правительства ликвидировать раз и навсегда всем надоевший осетинский вопрос – просто и радикально, путем поголовного истребления всего осетинского населения. Мы полагали, что участь истребленных осетин придется разделить и нам»... После 17 июня, когда опустела Южная Осетия, оставшиеся в живых не знали, что с ними будет. «Тогда пошли слухи, – писали осетины-рабочие, – о том, что осетин, всех без исключения, будут выселять в Барчало, Караязы и др. уезды, а на место их вселят грузин-горцев. Начавшееся насильственное выселение без всяких средств к жизни и передвижению, выселение предварительно обобранного и обращенного в нищенство населения с применением жестоких репрессий, давало повод думать, что и эти слухи имеют под собою почву. Но как раз в это время в Цхинвале появляется И.И. Рамишвили, который призывает оставшееся осетинское население вернуться в горные пепелища и заняться мирным трудом... Осетины верили... многие семьи стали возвращаться из своих лесных убежищ и возвращаться в покинутые села. Каково же было изумление наше, когда после заверения И.И. [Рамишвили] поверившие ему осетины подстреливались» грузинами «как куропатки, а остатки имущества их присваивались» теми же грузинами. Здесь прервем «Заявление» осетинских рабочих и вновь напомним страницы из истории Грузии: когда в 1795 году десятки тысяч грузин бежали из Восточной Грузии, где персидские войска Ага-Мухаммед-хана устроили резню, грузинские тавады совместно с отрядом персов устраивали засады, нападали на беженцев, убивали их и снимали с них нищенскую одежду... Прошло полтора столетия, но грузинских каннибалов не стало меньше. «С необычайными трудностями разыскав свои семьи, – продолжаем цитировать „Заявление“ рабочих, – в большинстве успевшие уже укрыться за перевалом, наши товарищи приводили их обратно. Но как только возвратились, агенты власти подвергли их нравственным и физическим истязаниям, а затем, отобрав остатки имущества, прогоняли из пределов» Южной Осетии. Тотальный геноцид продолжался не только в дни варварского нашествия восьми батальонов и одного конного полка, до зубов вооруженных, но и позже. Грузинские войска частью были выведены из Южной Осетии, но значительная их часть под командованием генерала Кониева, особенно усердствовавшего в геноциде своих соотечественников, продолжала оставаться в наиболее важных районах Южной Осетии. Задача их состояла в поджогах домов, уцелевших от пожаров, в расстрелах взрослого мужского населения. В середине июля 1920 года правительство Жордания приняло постановление, согласно которому создало комиссию для решения вопроса о дальнейшем выселении осетин из Южной Осетии. В пункте «1» постановления предписывалось: «В первую очередь немедленно принять меры к полному очищению с.с. Мхслеби, Джава с окрестностями: Безанда, Кашитаты, Жижойта, Габат-Рах, Земо-тонтобет, Квемо-тонтобет, Корсеви, Шушита, Ниния, Бузала и др. от осетин, для чего: а) через полевой штаб сделать соответствующие распоряжения стоящим в названных районах войсковым частям; б) спешно командировать 40 милиционеров с начальником милиции во главе для несения административной службы». Установив в Южной Осетии полицейский режим, «новые власти» аннулировали даже те редкие удостоверения, которые накануне были выданы отдельным жителям на право проживания в Южной Осетии. Впрочем, «Южная Осетия»» как географическая единица в грузинском делопроизводстве более не значилась. Новые удостоверения для южных осетин выдавались «на право проживания в пределах республики Грузия» и «только по распоряжению уполномоченного правительства по его особому усмотрению семьям тех осетин, которые: а) состоя на государственной или общественной службе в республике Грузии: в гвардии, милиции, на железной дороге, трамвае и др. со времени, не позже начала военных операций против осетин, до конца этих операций верно исполняли свой служебный долг; б) являются верными гражданами республики, имеющими особые заслуги перед нею». По удостоверению, выданному одному лицу, разрешалось жить семье в составе: «матери, отца и братьев не свыше 16 лет, сестер, дочерей, а также сыновей не выше 18 лет». Специальным пунктом «Б» указывалось, что в селах, обозначенных в пункте «1», «не должно быть оставлено ни одного осетина, даже из имеющих от уполномоченного правительства соответствующее удостоверение». Особо жестокие меры в отношении сел центрального района (к нему относилась Джава) и близко к нему расположенных населенных пунктов объяснялись тем, что здесь сосредоточились наиболее активные политические силы. Когда же последние теряли Цхинвали, то столицей Южной Осетии становилась Джава. При вторжении в Южную Осетию у Джугели было специальное поручение по поводу этого крупного югоосетинского села. В своем «Дневнике» грузинский Нерон писал: «Джава – южно-осетинская столица. Это очень богатая и живописная деревня. Она сердце Южной Осетии... И его сердце надо вырвать». Именно эта директива не совсем удалась Джугели – местное население заранее покинуло свои дома и ушло к Рокскому перевалу, некоторые же – просто в горы и на другие перевалы. Последние («8» и «9») пункты «Постановления» предусматривали заселение Южной Осетии грузинами. Для этого член комиссии Хубутия представил «проект передачи домов», предназначенных для новых жильцов. К последним переходило уцелевшее имущество и скот; «Постановление» предписывало «правильное распределение» между новыми поселенцами в Южной Осетии. Все происходило по варварским законам – вторжение, уничтожение людей, захват «трофеев» и их распределение. Кстати, особых трофеев грузинские поселенцы в Южной Осетии не застали, до них восемь батальонов и конный полк Джугели «подмели» все, что представляло интерес. «Постановление», нами приведенное, было подписано «уполномоченными» правительства Жордания – Л. Жгенти, генералом Кониевым, полковником Нарекелашвили и др. Весь июль, август и сентябрь грузинские войска совершали по Южной Осетии рейды и продолжали претворять в жизнь охватившую грузинское общество идею геноцида осетин. В. Санакоев, обычно находившийся в гуще всех событий, происходивших в Южной Осетии, в начале сентября 1920 года писал Раздену Козаеву, своему соратнику, что «в Южной Осетии грузинские меньшевистские войска чинили и чинят по сей день ужасные безобразия: расстреливают стариков и женщин, все посевы вытоптаны, масса сел сожжено, уцелевшие дома разрушаются, материал с разрушенных построек увозится вместе с оставшимся скарбом». По данным Санакоева, в Северной Осетии на июль месяц «количество беженцев» составило «свыше 20 000 человек». Их количество увеличивалось с каждым днем, поскольку гонения в Южной Осетии и Грузии не прекращались. Серьезной проблемой для Северной Осетии, небольшой по масштабам и накануне разоренной деникинскими войсками, являлось размещение беженцев, оказание им материальной и медицинской помощи. Особенно переполнены беженцами были горные районы Северной Осетии – здесь разместились южные осетины, успевшие перегнать скот на северные склоны хребта. В Алагирском районе, во Владикавказе и окрестных селах осетинские и русские семьи принимали беженцев, сами не имея после войны сколько-нибудь сносных условий жизни. Недавно созданные североосетинские власти ничем другим столько не занимались, как проблемами беженцев. На помощь пришла Кабарда – вечный и, кажется, после России самый верный друг осетинского народа. В Большой Кабарде беженцам-осетинам отводились участки по реке Шалушке, в районе реки Куркужана, по реке Малке, между реками Гекуко, Баксаненок и Ямансу, между реками Урван и Баксан, между реками Урван и Череком; в Малой Кабарде группа участков в районе Куры и Терек, участки к югу от села Ахлово, группы участков по р. Ахбаш в районе Муртазово, по правую сторону реки Терека против селения Бороково. Три месяца для беженцев были самыми тяжелыми. Впрочем, не легче было тем, кто оставался в самой Южной Осетии, где психологическое состояние людей было критическим. Оказавшись среди сплошных разрушений, в окружении грузинских «меньшевиков», для которых каннибализм становился нормальным поведением, южные осетины, в основном пожилые, не сумевшие покинуть насиженные места, подвергаясь ежедневному террору, не выдерживали насилия и уходили из жизни, покончив с собой. Что касается взрослого населения – беженцев, мужчин и женщин, то, несмотря на нечеловеческие тяготы, они не были сломлены. Им не хватало жилья, недоставало солдатских мешков, чтобы спать в них на земле, они болели, многие из них умирали, но живые не только надеялись выжить, но и горели желанием вернуться на свою обетованную родину и расправиться с необычайным злом. Автор настоящих строк пролистал десятки тысяч исторических документов, знаком по первоисточникам с войнами на Кавказе, до незначительных деталей описал Кавказскую войну – одно из самых драматических противостояний, знаком с самыми разными проявлениями человеческой стойкости, но, узнавая (к сожалению, на склоне лет) историю южных осетин, поразился необычности человеческого «материала». Когда в Терской области южные осетины стали просить – нет, не военной помощи, а боеприпасов, чтобы двинуться в Южную Осетию и освободить ее от врага, они произносили слова не о мести, а о вооруженном походе и желании в мужском сражении отвоевать себе независимость. Терские областные власти им объясняли, что идет война с Врангелем – главным врагом Советской России, и боеприпасы все уходят на врангелевский фронт. Тогда южные осетины, которым пообещали оружие после поражения Врангеля, стали записываться в особую бригаду, чтобы освободить сначала Россию и только затем пойти походом на юг, чтобы вернуть себе свою историческую родину. На съезде народов Востока, состоявшемся в начале сентября 1920 года, делегаты из Южной Осетии, которым было стыдно за события в Южной Осетии, разъясняли: «На высотах Цхинвала завязался неравный бой, в результате чего Красные повстанцы Юго-Осетии, израсходовав свои патроны, не имели продовольствия, ни помощи откуда бы то ни было, с семьями своими под напором превосходящих сил противника принуждены были снять фронт и отступить в Терскую область». На этом же съезде осетинские делегаты Б. Кочиев и В Газзаев решительно заявили: «1. Юго-Осетия никогда не входила и не входит в состав меньшевистской Грузинской республики; 2. Юго-Осетия есть неотъемлемая часть РСФСР, в состав коей входит непосредственно; 3. Нет иной власти, кроме Советской, какую бы могла потерпеть у себя Юго-Осетия...»
