Сергей Кара-Мурза - Оппозиция: выбор есть
Прежде всего скажу о том ядре культурного основания общества, об антропологии. В России не произошло, как надеялись «архитекторы», варианта Реформации и не возникло «свободного индивида». Человек сохранил органический (общинный) тип солидарности. Это не хорошо и не плохо, это факт. Из этого вытекает много следствий. Антропология – фактор фундаментальный, ее действие носит «молекулярный» характер, его нельзя преодолеть идеологическими ухищрениями, реформами «вертикали власти» и даже репрессиями. Входя одновременно и в базис, и в надстройку общества, представление о человеке «переваривает» элементы идеологии и институты, наполняет их новым содержанием.
Повторю очевидное: сохранение бытия России как традиционного общества, главным критерием отнесения к которому и является антропология, вовсе не служит препятствием к быстрой модернизации и переносу (с необходимой адаптацией) многих западных институтов и технологий. Что же, должно будет измениться в нашем социализме после «глотка капитализма»? Вот как я это вижу.
В обозримый период не произойдет реставрации государственной власти соборного и самодержавного (советского) типа. В обществе созрел и обрел язык раскол по многим линиям раздела, который делает невозможным действие власти соборного типа, принимающей крупные решения через консенсус.
Если Россия избежит гражданской войны (а из этого я и исхожу), то государство должно сдвинуться от соборной демократии к представительной, парламентского типа с разделением властей. Этот сдвиг не является идеалом и в существенной мере противоречит антропологии нашего общества. Он – вынужденный ответ на общественный конфликт с примерно равной силой сторон. Напротив, на уровне местной власти и самоуправления можно ожидать сдвига от искусственно созданных органов типа муниципалитетов обратно к советскому типу. Решения масштаба местных проблем принимаются и реализуются лучше и дешевле советами и их исполкомами.
Думаю, однако, сдвиг к парламентаризму будет неполным, так что «советский» (или «думский») характер парламента во многом сохранится. Это значит, что не сложится равновесной системы партий, особенно в «правой» («капиталистической») части спектра. Стиль политики также не приобретет вполне рационального характера, в нем сохранится обращение к этике и к «мнению народному». Если наше сознание преодолеет, наконец, евроцентристские догмы истмата и либерализма и проникнется пониманием традиционных культурных норм, то «архаические» соборные черты российского парламента станут не обузой, а источником силы.
Будет у нас складываться и своеобразное гражданское общество. Это – внутренне противоречивое предположение, ибо по сути своей гражданское общество – продукт Реформации и буржуазной революции. Кажется, однако, что возможна «пересадка» ряда структур гражданского общества на культурную почву с общинной антропологией. Для успеха такой сложной операции требуется понимание строения и «физиологии» как современного, так и традиционного обществ. Вообще, от такого понимания в огромной степени зависит успех программы по восстановлению России.
Эти процессы сделают государство более рациональным и бесстрастным, менее патерналистским и идеократическим. Однако последние качества не исчезнут, не возникнет в России технократического «государства принятия решений». «Кухарка» потеснится, но не уступит государственную власть «экспертам».
На пути освоения либеральных институтов власть может впасть в соблазн, который станет фатальным для России – положить в основу господства манипуляцию сознанием. Эффективность и дешевизна этой технологии завели Запад на этом пути в такой тупик, что сегодня уже трудно даже представить себе неразрушительный выход. Манипуляция сознанием – наркотик, дозу которого приходится все время увеличивать. И этот наркотик действует на все общество, в том числе и на манипулирующую элиту. Сегодня в России интеллектуалы нашего «воровского капитализма» вынуждены применять самые жесткие, на грани преступного, средства манипуляции – чтобы как можно дольше продержать народ в оцепенении. Та духовная пытка, которой подвергло людей телевидение, поможет поставить вопрос ребром и в недалеком будущем отказаться от использования технологий манипуляции сознательно и категорически.
Надо подчеркнуть, что социализм (после родовых мук), благодаря отказу от манипуляции и устранению антагонистических противоречий, дает человеку несравненно больше свободы, нежели капитализм, все жизненное пространство которого буквально напичкано охраной и запретами. Другое дело, что структура свобод и несвобод при социализме иная, чем при капитализме, а в чужом рту кусок кажется слаще. Но только ребенок думает, что можно получить лакомый кусок соседа, не потеряв своего.
В обозримом будущем государство России не будет опираться на «тотализирующую» идеологию типа советской. Сдвиг к парламентской демократии с этим не совместим, культурные и социальные различия в обществе резко усилились, Россия переживает волну этногенеза с бурным всплеском национального мифотворчества – все это исключает морально-политическое единство, необходимое для укоренения тотальной идеологии. Кроме того, индустриальная цивилизация в целом переживает кризис идеологий, связанный с изменением научной картины мира. Мы входим в этап идеологического хаоса и нового большого идеологического строительства.
Но это – общий фон, на котором мы должны решить наши особые проблемы. Отсутствие общепринятой идеологии вовсе не означает, что общество и государство могут существовать без ядра коллективных представлений о Добре и зле, о человеке и государстве, об их взаимных правах и обязанностях и т.д. – без понятных всем системы идей и «универсума символов». Вся эта система в нашем обществе полуразрушена. Мы должны провести основательную расчистку, чтобы начать ремонт и новое строительство. В чем будет отличие нового здания?
Прежде всего, будет разрешено одно из противоречий надстройки советского общества, в которой ядро коллективных представлений было втиснуто в неадекватный ей свод понятий истмата. Выросший из механицизма науки XIX века, учения о «правильной» смене формаций и политэкономии капитализма, истмат (к тому же сильно вульгаризированный по сравнению с Марксом) не соответствовал ни реальности культуры и хозяйства советского общества, ни сложности общего кризиса индустриализма, который натолкнулся на препятствия, исключенные истматом из рассмотрения. Советские люди «не знали общества, в котором живут» (да и мира, в котором живут) и это было одной из важных причин поражения СССР.
Необходимым условием для принятия обществом новой программы социалистического строительства будет возникновение нового обществознания, методологические основания которого соответствовали бы реальной сложности мира, природе нашего общества и динамике происходящих процессов. В это обществознание вернется очищенный от вульгаризаторских наслоений диалектический метод Маркса, его всечеловечность, гуманистический и освободительный пафос. Но это не будет уже марксизм Суслова или Ципко.
Советский проект потерпел поражение как выражение крестьянского мессианизма в уже городском обществе «среднего класса». Сконцентрированный на идее «сокращения страданий», в осуществлении которой советский строй достиг замечательных успехов, он авторитарными способами нормировал «структуру потребностей». Быстрая смена в ходе урбанизации «универсума символов» и потребностей (особенно в среде молодежи) вошла в конфликт с идеологически предписанными нормами. Узость этих норм при резком увеличении разнообразия потребностей сделала «частично обездоленными» едва ли не большинство граждан. Крамольное недовольство общественным строем стало массовым. Хотя это недовольство не означало антисоветизма и не приводило к требованию сменить его фундаментальные основания, его смогли использовать те социальные группы, которые были заинтересованы именно в ликвидации советского строя (прежде всего ради присвоения собственности).
У нас уже преобладают люди сложного городского общества. Новый социализм, если удастся миновать катастрофу, будет строиться с пониманием той роли, которую играет в жизни общества разнообразие. Спектр морально оправданных и экономически обеспеченных потребностей будет не просто расширен, он станет регулироваться иными и гораздо более гибкими нормами. Принципиального конфликта с базисом социализма это не создает. Жесткость заданного в СССР образа жизни была унаследована от длительной жизни в мобилизационных условиях (общинная деревня, а затем «казарменный социализм») и не вытекает ни из принципов социализма, ни из типа культуры. Реформа была травмирующим и разрушительным выходом из мобилизационного состояния – но выходом.
