Анатолий Вассерман - Сундук истории. Секреты денег и человеческих пороков
Другой нобелевский лауреат по экономике (1975) — также советский математик — Леонид Витальевич Канторович исследовал форму поверхности экономических решений. Там изобилуют локальные экстремумы, заметно — иной раз на порядок-два — худшие, нежели глобальный идеал. Приближённое централизованное решение неизбежно выйдет на один из локальных оптимумов. Свободный же рынок, где каждый оптимизирует личную стратегию, рассматривая всех прочих только как источники ограничений его собственных действий, даёт решения в среднем всего в несколько раз хуже теоретического максимума. То есть переход к централизованному управлению всей экономикой ухудшает её работу примерно на порядок.
Наконец, ещё один экономический нобелиат (1974) Фридрих Август Августович фон Хайек показал: значительная часть сведений, необходимых для формирования матрицы коэффициентов производственного баланса, выясняется только в самом процессе производства, а основная масса сведений, нужных для построения целевой функции поиска оптимума — и вовсе в процессе потребления. Гипотетический всепланирующий центр не может правильно построить план, ибо не обладает правильными исходными данными.
Исходя из вышеизложенного, я пришёл к выводу о неизбежности отставания плановой экономики от рыночной. Правда, на любом, наперёд избранном направлении план может сосредоточить больше сил и обеспечить прорыв, недоступный рынку. В годы Великой Отечественной войны Германия, располагая куда большей производственной мощью, чем СССР, производила в разы меньше оружия и боеприпасов, ибо наше производство управлялось централизованнее. Но на других направлениях возникают несоразмерно тяжкие потери. На лунный план президента Джона Фитцджералда Джозефовича Кеннеди потрачено $20 миллиардов (тогдашний доллар — несколько десятков нынешних). Но следующему президенту — Линдону Бэйнсу Сэмюэловичу Джонсону — пришлось объявлять войну с бедностью.
Увы, переизбранный президент Борис Николаевич Ельцин воевал с бедностью не успешнее Джонсона.
И прочие теоретические преимущества рынка проявлены у нас столь скромно, что многие даже считают наш народ неспособным выстроить настоящий рынок и жить в нём. Более того, недавно и мировой рынок — в полном соответствии с экономической теорией — провалился в очередную Великую депрессию. Но всё ещё казался мне меньшим злом.
Недавно я обратил внимание: в старой статье я оценивал трудоёмкость задачи балансировки плана для СССР образца 1976-го (где, поданным Глушкова, выпускалось 20 миллионов наименований продукции) в сотни лет, а оптимизации — в миллиарды. Причина очевидна: в 1996-м возможности мирового компьютерного парка были на многие порядки меньше нынешних. Причём эти возможности растут экспоненциально (и признаков замедления роста пока не видно), а сложность задачи планирования по степенному закону. Так что уже в ближайшие годы станет возможно из единого центра не только балансировать, но и оптимизировать план производства для всей мировой экономики в реальном времени — по мере поступления сведений об изменениях обстановки.
Тем самым снимается и проблема, вытекающая из трудов Канторовича. Точное решение задачи оптимизации гарантированно выходит на глобальный оптимум, избегая провалов в локальные. То есть при должной мощности компьютерного парка централизованный план окажется лучше рынка.[259]
С задачей фон Хайека частично разобрались американцы ещё в 1960-х. Они стали выпускать основные элементы сложных товаров — от холодильника до автомобиля — в нескольких вариантах. Потребитель по каталогу выбирает цвет дверей, обивку сидений, объём двигателя и т. п. Производитель заблаговременно получает часть информации, недоступной, по мнению Хайека. Компьютер подаёт на конвейер нужные в данный момент компоненты. Потребитель получает заказанную индивидуальную конфигурацию. В последние годы эта технология охватила почти весь спектр товаров благодаря поиску и торговле через Интернет. Сведения о предпочтениях потребителей становятся доступны задолго до того, как интерес выльется в решение о покупке.
Увы, этого недостаточно. Любой маркетолог знает, сколь велика доля спонтанных покупок. Казалось бы, вот источник хайековской стихии, неподвластной никакому компьютерному парку!
Ан нет. Те же маркетологи вместе с рекламистами давно умеют манипулировать спонтанностью. Технология подгонки спроса под предложение отработана достаточно, чтобы нестыковки оказывались куда меньше неизбежных шероховатостей свободного рынка.
Карл Генрихович Маркс рекомендовал английским пролетариям гарантировать былым эксплуататорам прежний уровень доходов, таким образом выкупить страну и процветать на разницу между доходами рыночной и плановой экономики. Тогда выгоды не получилось бы: планирование делало первые шаги. Теперь компьютеры и маркетинг позволяют осуществить старую мечту.
А те, кому скучно жить на ренту, кто наслаждается творческой предприимчивостью — не пропадут. Плановое хозяйство было негибким. Но если можно ежедневно оптимизировать производство — можно и внедрять любые новшества по мере их придумывания. Изученное Генрихом Сауловичем Альтшуллером — создателем теории решения изобретательских задач — сопротивление общества творчеству делается при компьютерном планировании даже меньше, чем в рыночной экономике, где любая перемена ущемляет интересы конкретных людей. И — согласно завету основоположников коммунизма — свободное развитие каждого становится условием свободного развития всех. Правда, творчество надо ещё и адекватно вознаграждать — но те же компьютеры, регистрируя спрос на результаты творчества, дают основу для наград.
Всё это не значит, что социалистическая эволюция случится немедленно. Слишком уж многие заинтересованы в нынешнем положении. Но перспектива есть. И куда более захватывающая, чем нынешняя конкуренция в режиме «война каждого против всех» или выжимание дохода из власти.
Когда-то математика и вычислительная техника привели меня к отрицанию социализма. Теперь — диалектически — к отрицанию былого отрицания.
Итоги и прогнозы[260]
Ещё в 1990-м я основательно втянулся в политику. С 1994-го ею в основном зарабатываю — как публицист, консультант, а то и самостоятельный деятель. Так что регулярно вспоминаю слова Уинстона Леонарда Спенсёра Черчилла: «Политик должен уметь предсказать, что произойдёт завтра, через неделю, через месяц и через год. А потом объяснить, почему этого не произошло».
Неудачных прогнозов у меня хватает. Так, доллар всё никак не провалится ниже плинтуса: действующий президент Соединённых Государств Америки делает для этого всё, что от него зависит — но зависит от него, по счастью, пока не всё. Да и нефть держится на заоблачных ценовых высотах уже на пару лет дольше ожидаемого мною минимального срока — хотя всё ещё не перевалила за максимальный.[261] Как видите, объяснять свои ошибки я уже умею.
Исходя из чёрчилловой формулы, я стараюсь быть осторожен в догадках. В том числе и совершенно не политических. Ведь представители других — куда более почтенных — профессий тоже снайперски попадают пальцем в небо.
Скажем, профессор Саймон Ньюкомб математически обосновал невозможность полёта тел тяжелее воздуха. Для этого у него были не только теоретические, но и экспериментальные основания. Его коллега — профессор Сэмюэл Лэнгли — уже много лет изводил казённые деньги на опытные «аэродромы» (этим греческим словом, означающим «воздухобежцы», он именовал то, что впоследствии назвали «аэроплан» — опирающийся на воздух плоскостями). Чарлз Мэнли — помощник Лэнгли — создал лучшие в ту эпоху паровые двигатели и превосходный ДВС: 50 л. с. при собственной массе 85 кг. Но машины Лэнгли даже под искусным управлением Мэнли падали через несколько метров после отрыва от Земли. После очередной катастрофы — 1903.12.08 — казённые $50 000 кончились, и программу Лэнгли закрыли с изрядным шумом в печати. А через 9 дней — 1903.12.17 — конструкция братьев Оруилла и Уилбёра Райтов успешно летит целую минуту. Потому что кроме мощности двигателя (не учтённой Ньюкомбом, бравшим в расчёт только паровые машины), нужна ещё техника управления аппаратом в трёх плоскостях (Лэнгли надеялся на аэродинамическую устойчивость самой конструкции).
Эрнест Рёзерфорд — первооткрыватель атомного ядра, естественного и искусственного превращения элементов — полагал использование внутриядерной энергии невозможным. Он экспериментально изучил, сколь сложны методы преобразования ядер, сколь высока необходимая для их раскола или слияния начальная энергия частиц. С учётом неидеальности КПД технических процессов расчёт лауреата Нобелевской премии был в целом точен: скажем, реакция ядерного синтеза всё ещё применяется только во взрывном режиме, а техника для её непрерывного протекания не вышла из стадии эксперимента. Наличие в природе ядер, легко делящихся под воздействием неэнергичных нейтронов, да ещё и выделяющих при распаде несколько новых нейтронов, можно счесть простым везением человечества. Хотя, конечно, нынче теория обосновала такую возможность. Но сама теория развилась не столько из умозрительных соображений, сколько после экспериментов Отто Хана и Фрица Штрассмана: когда Лиза Мейтнер поняла, что им удалось в 1938-м расколоть нейтронами ядро урана, определилось стратегическое направление физических исследований на годы вперёд — вплоть до хиросимского взрыва 1945.08.06.
