Джонатан Пауэлл - Новый Макиавелли

К чему мы не были готовы, так это к необходимости выбирать между Европой и США. По традиции, британский премьер должен пойти по одному из двух путей; Эдвард Хит был проевропейцем и антиамериканцем; Маргарет Тэтчер — наоборот. На самом деле ситуация давно является источником головной боли для британских премьеров. Тони как-то назвал Британию этаким мостом между Европой и Америкой; метафору не высмеивал только ленивый, а зря — она достаточно ярко характеризует положение британских лидеров. Мы хотели использовать свои отношения с Европой и Штатами для укрепления отношений между Европой и Штатами. В сентябре 2002 года Шрёдер попросил помочь ему с Бушем — и соответствующая попытка была нами предпринята. Аналогичным образом Ангела Меркель после победы на выборах в 2005 году ждала от нас содействия своим усилиям восстановить американо-германские отношения. Тони убедил Буша встретиться с Ангелой. Меркель предложила Бушу регулярно устраивать с ней видеоконференции вроде тех, что Буш устраивал с Тони. Правда, Буш не внял. И наоборот, мы пытались добиться от Буша шагов в сторону урегулирования отношений с европейцами после вторжения в Ирак. В сороковых годах XX века лорд Исмей определил цель НАТО следующим образом: «Держать русских подальше, американцев — поближе, а немцев — пониже». После войны в Ираке Генри Киссинджер перефразировал знаменитое высказывание лорда Исмея: «Французов наказать, немцев проигнорировать, русских перестрелять». То был его совет Бушу. Мы сочли такой подход ошибочным и уговорили Буша первым протянуть Европе руку; правда, убедиться в пользе нашего совета Буш так и не смог, ибо популярность его упала ниже плинтуса, никто в Европе не хотел с ним дружить.

С мостом все в порядке, пока два берега, им соединяемые, не начнут отдаляться. Латать дыры — занятие неприятное и неблагодарное; мы это поняли в ходе Иракской войны. К идее разделения Европы на Новую и Старую мы отношения не имели; зато это разделение показало, до какой степени жителям стран Центральной и Восточной Европы надоели французы и немцы. Впрочем, разделение на Новую и Старую Европу, равно как и разделение по принципу «Франция, Германия и Россия — против остальных» — ошибочно. Макиавелли на эту тему замечает: «Сомневаюсь, чтобы расколы когда-либо кончались добром; более того, если подойдет неприятель, поражение неминуемо»[206].

Соглашаясь выбирать между Штатами и Европой, британский премьер-министр делает ужасную ошибку. Британия рулит во многом потому, что знает, на какой рычаг и в какой момент нужно нажать; мы лидируем в Европе; в то же время к нам прислушиваются в США. Отказ от отношений с одной из сторон, а то и с обеими, обернется для Британии катастрофой. Стало быть, наша миссия — восстановить единство города, который подвергся расколу.

Глава одиннадцатая. «Верный друг и непримиримый враг»

Макиавелли убежден в следующем:

«Государя уважают также, когда он открыто заявляет себя врагом или другом, то есть когда он без колебаний выступает за одного против другого — это всегда лучше, чем стоять в стороне. Ибо когда двое сильных правителей вступают в схватку, то они могут быть таковы, что возможный победитель либо опасен для тебя, либо нет. В обоих случаях выгоднее открыто и решительно вступить в войну. Ибо в первом случае, не вступив в войну, ты станешь добычей победителя, к радости и удовлетворению побежденного, сам же ни у кого не сможешь получить защиты; победитель отвергнет союзника, бросившего его в несчастье, а побежденный не захочет принять к себе того, кто не пожелал с оружием в руках разделить его участь»[207].

Именно этим принципом Тони Блэр руководствовался в построении отношений как с правительством Клинтона, так и с правительством Буша. Именно поэтому британские СМИ прицепили ему кличку «пудель Буша». Подобно Макиавелли, Тони не видел веских причин занимать двойственную позицию, освоенную Гарольдом Уилсоном или, к примеру, Тедом Хитом, бывшими у власти одновременно с успешными американскими правительствами. Имеет смысл дистанцироваться от действий американской администрации, если не считаешь эти действия правильными; имеет смысл и обнародовать свое искреннее «за». Не имеют смысла только метания между двух огней. По мнению Тони, Британии следовало делать ставку на Соединенные Штаты, ибо Штаты являются сверхдержавой, от них зависит безопасность во всем мире. Вот Тони и стремился «обнять их крепче»[208]. По Макиавелли, попытка услужить и нашим и вашим всегда оборачивается презрением и тех, и других. Нелогично быть членом Европейского Союза, но стоять в стороне и жаловаться на отсутствие политического веса. Так же и в отношениях с президентом США. Хочешь, чтобы он к тебе прислушивался, — убеди его в своей преданности. Когда Тони пришел к власти, он и не думал воевать; однако при нем Британия участвовала в пяти войнах. Такого ни при одном британском премьере в обозримом прошлом не бывало. Поэтому полезно проследить причины феномена.

Свежеизбранный премьер, как правило, не имеет намерения тратить время на внешнюю политику. Его цель — решить животрепещущие внутренние проблемы; именно они привели его в политику и в премьерское кресло. И однако все премьеры, подобно всем президентам США, как-то незаметно втягиваются во внешнюю политику, причем обычно — уже на первом сроке. Более того — постепенно они увлекаются внешней политикой, а политика внутренняя отходит на второй план. Неудивительно: ведь внешние проблемы, как бы ни были сложны, все-таки поддаются решению сравнительно быстро. Это вам не систему соцобеспечения реформировать и не с бюджетным дефицитом бороться. Дипломатические связи развиваются изрядными скачками — социальная реформа еле ползет, как какой-нибудь ледник. Вдобавок внешняя политика оставляет место для маневра при принятии решений — чего не скажешь о политике внутренней, по крайней мере о большей части ее областей.

Тони, пока не стал премьером, не слишком много путешествовал и маловато знал о происходящем в других странах. На считанных официальных встречах с иностранными лидерами, что имели место в нашу бытность в оппозиции, мы в подробности не углублялись; один раз Тони даже изрядно опростоволосился, заявив российскому премьеру Черномырдину, что «жаждет посетить его дивную страну». Однако, едва заняв премьерское кресло, Тони стал проявлять интерес к другим странам и формулировать собственные цели в их отношении. Почти сразу, в июне 1997 года, он был приглашен на саммит Большой семерки в Денвере[209]. Мы арендовали для этой цели «конкорд» у «Бритиш эйрвейз»; пресса, конечно, летела с нами. Прочие лидеры радушно встретили Тони, внимательно выслушали все, что он имел сообщить. К микрофону он вышел под одобрительный гул. В перерыве мы с Тони и Алистером вздумали размяться в ближайшем парке. То был период переговоров относительно передачи Гонконга под юрисдикцию КНР; Тони вдруг, без вступления, заявил, что Британия — страна слишком маленькая для ведущей роли в современном мире, а значит, нечего территориями разбрасываться. Ни пяди больше! Мы с Алистером так и прыснули и сразу окрестили подход политикой «более обширной Британии». На самом деле Тони просто выразил желание вернуть Британии политический вес. Дуглас Херд и другие члены предыдущего правительства неоднократно говорили, что Британия «выступает не в своей весовой категории, а в более тяжелой», даром что мы «стояли с краю» в Европе и практически не влияли на администрацию Клинтона. Не в последнюю очередь причиной были попытки консерваторов поддержать усилия Буша в выборной кампании 1992 года посредством дискредитации Клинтона, в частности, припомнили шалости Клинтона во время учебы в Оксфорде. Когда премьерское кресло занял Тони, мы вновь стали котироваться в Европе и в Штатах.

Внешняя политика в обязательном порядке делится на «открытую» и «закрытую». По одну сторону «разделительной полосы» находятся интернационалисты, полагающие, что их страна должна участвовать во всех мировых процессах, распахивать двери свободной торговле и иммигрантам и совать нос в дела других стран. По другую сторону — поборники протекционизма, изоляционизма и нативизма. Фундаментальный раскол усугубляется «боковыми трещинами» — например, расколом между поборниками реальной политики и идеалистами. Киссинджер, без сомнения, является ангелом-хранителем поборников реальной политики, уверенных, что национальные интересы лучше всего защищать посредством заключения союзов даже с теми странами, режимы которых не одобряешь; национальные ценности тут ни при чем. Вторая группа, идеалисты, наоборот, готова сражаться за национальные ценности. Во время войны в Испании против режима Франко добровольцы вступали в Интернациональную бригаду, ведомые именно этим чувством.