Александр Казинцев - Имитаторы. Иллюзия «Великой России»
Русские были друг другу — свои. Готовясь обрушить репрессии на одну часть общества, царь должен был разделить его. Что он и сделал, образовав опричнину. Но разделения было мало: требовалось натравить одну часть общества на другую, заставить русских истреблять своих соплеменников. И не каких-нибудь новгородцев, живших на окраине земли своим особым миром и говоривших на своем диалекте, а таких же, как они сами — москвичей, ярославцев, ростовцев. Кровных!
Иван резонно сомневался в успехе затеи. Тем более ему пришлись ко двору инородцы, для которых русские — чужие. Кичливые инородцы, презиравшие коренное население, его обычаи и культуру.
Показательно: саму идею опричнины, по мнению историков, царю подсказали Мария Темрюковна и ее братья; «одним из инициаторов опричнины» А. Зимин называет Михаила Черкасского.
Впоследствии на инородцев опирались и другие реформаторы. Петр, на первом этапе преобразований окруживший себя немцами.
Ленин с еврейско-польско-латышским ЧК.
Ельцин, в 1991-м году опиравшийся на финансистов «Бнай Брит» (Полторанин Михаил. Власть в тротиловом эквиваленте. М., 2010), а в 1993-м использовавший для борьбы с защитниками Дома Советов отряды «Бейтара».
Российским обывателям, вздыхающим об опричнине в чаянии наведения порядка на улицах и в стране, следовало бы помнить об уроках истории. А новейшим теоретикам опричнины честнее было бы сказать полную правду о грядущих «чрезвычайках». Они, как и их предшественницы, станут не органами защиты коренных жителей, а органами их преследования со стороны чужаков. В этом смысле, безусловно, не прав А. Фурсов, а прав П. Пряников, сулящий нам отряды кавказцев в крупных городах…
Другой опорой режима призваны были стать худородные местные жители. Те самые «Иваны, не помнящие родства».
«Некоторые иностранные очевидцы, — пишет А. Зимин, — сообщают, что царь набирал опричников из «подонков, из дерзких и жестоких головорезов» очень низкого происхождения» (Зимин А. А. Опричнина…).
Свидетельствам иностранцев позволительно не верить. Однако сам Иван в переписке с одним из главных опричников Василием Грязным немилосердно колол ему глаза низким происхождением: «А что сказываешься великой человек — ино по грехом моим учинилось (и как нам того утаити?), что отца нашего и наши князи и бояре нам учали изменять, и мы вас страдников (холопов. — А. К.) приближали… А помянул бы ти свое величество и отца своего в Олексине… Ти в станице… был мало что не в охотникех с собаками…» («Послание Ивана Грозного Василию Грязному». В кн.: «Изборник». Сборник произведений литературы Древней Руси. М., 1969).
Выразительно еще одно обстоятельство, связанное с письмом. Адресат — Василий Грязной — томился в крымском плену и молил обменять его на какого-нибудь знатного татарина. В ответ Грозный с мстительным удовольствием превозносит военную доблесть крымчаков и уничижительно отзывается о своих воинах («крымцы так не спят, как вы…»).
Очевидно, царь был невысокого мнения о народе, которым управлял.
Здесь уместно вспомнить эпизод, рассказанный английским путешественником Дж. Флетчером. Беседуя с иноземным ремесленником, Грозный сказал ему: «Русские мои все воры». Ремесленник улыбнулся, и царь спросил, чему тот смеется. «Ваше величество изволили сказать, что русские все воры, а между тем забыли, что вы сами русский», — пояснил ремесленник.
На что Грозный ответил: «Я не русский, предки мои германцы» (Флетчер Дж. О государстве Российском. В кн.: Накануне смуты. М., 1990).
Мысль об иноземном происхождении, неважно, реальном или мнимом — Грозный возводил свой род к мифическому Прусу, грела сердца и других русских самодержцев. Она давала основание смотреть на подданных как людей другой крови. Это облегчало задачу их подавления: чужих не жалко!
И все было бы замечательно (для царей, а не для подданных!), если бы не одно «но». Впрочем, обстоятельство это столь значимо, что противительный союз впору выписать заглавными буквами: НО.
Инородцы, не имевшие корней в России, без зазрения совести рубили русские головы, но так же легко изменяли приблизившему их государю. Отмена первой опричнины связана с тем, что Грозный заподозрил в измене Михаила Черкасского, брата Марии Темрюковны. Назначенный главнокомандующим опричным войском князь не защитил Москву в 1571-м году во время набега крымского хана Девлет-Гирея. По утверждению современников, это произошло потому, что в походе Гирея принимал участие отец Михаила — кабардинский князь Темрюк (Зимин А. А. Опричнина…).
А как вы хотели? Сердце иностранца — в его стране. Он может служить чужому государю, но нельзя рассчитывать на то, что будет жертвовать ради него своей жизнью и даже своими родственными связями.
Разумеется, возможно иное поведение: человек наделен свободой выбора. Однако пример Михаила Черкасского типичен. Так же повел себя в битве под Нарвой герцог де Кроа, назначенный Петром командовать русским войском. Фактически изменой обернулась политика канцлера Карла Нессельроде, которому слепо доверился Николай I. Случай Берии разобран нами в середине главы.
Под стать инородцам оказались безродные Иваны. Приближая их, Грозный полагал, что он станет им дороже отца родного. Жестокий эксперимент царь провел с одним из инициаторов введения опричнины — Алексеем Басмановым и его сыном. Он приказал сыну убить отца, а затем казнил и его самого (Скрынников Р. Г. Третий Рим…).
В традиционном обществе убийство отца — не просто тягчайшее преступление. Это — вызов пятой заповеди: «Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет, и да долголетен будеши на земли». Она следует прямо за теми четырьмя, что определяют отношения человека с Богом. И в этом смысле отцеубийство — прямой вызов Создателю. Грех, который невозможно «раскаять», заведомо обрекающий душу на гибель.
Вот чего требовал «благочестивый» царь в обмен на видное место в своем окружении. И что получил — вместе с предательством!
Казнь Басмановых была наказанием за их связи с новгородцами, противниками Грозного. По делу о «новгородской измене» было казнено 14 виднейших опричников. «Те, кто затеял опричный террор, сами стали его жертвами», — подводит итог историк (Скрынников Р. Г. Третий Рим…).
В 1572 году опричнину отменяют. А. Фурсов оспаривает этот факт на том основании, что об отмене сообщали иностранные источники. Но о том же говорят факты — земли, переданные ранее опричникам, возвращают их владельцам. Кроме того, царь велел «подобрать жалобы» на преступления опричников (там же).
Об этом Фурсов не говорит ни слова. Так же как и о второй опричнине — 1575 — 1576-го годов. Понятно: такое «инструментальное» использование опричнины камня на камне не оставляет от тезиса Фурсова об ее «онтологичности». Какой же это извечный признак русской истории? Скорее, режим ЧС.
Между тем, со второй опричниной связан драматический казус русской истории — возведение на московский престол татарского царя Симеона Бекбулатовича.
Я всегда недоумевал — зачем понадобилась Грозному эта садистская инверсия? Первое побуждение очевидно: еще больше унизить и напугать русских. Давно ли они окончательно освободились от татарского ига? Всего-то чуть больше полувека назад — при деде Грозного Иване III. И вот — татарин на московском столе.
Но даже такой эксцентричный правитель как Иван не мог производить столь значимые перемены лишь из желания досадить подданным.
Историки разъяснили: царь, опасаясь заговоров, решил снова ввести опричнину.
Однако по закону он не имел на это права без санкции Боярской думы. А после казней первой опричнины было бесполезно даже обращаться к ней с такой просьбой. И Грозный проводит многоходовую комбинацию: отрекается от трона, передает власть Симеону и просит у него разрешения выкроить себе «удел» и «перебрать людишек».
Но — внимание! — в удел попадают не те земли, что были в первой опричнине. Скрынников комментирует: «Отбор земель в удел выразил недоверие царя к бывшим опричникам» (Скрынников Р. Г. Третий Рим…).
Вот мы и подошли к дилемме, встающей перед создателями всех «чрезвычаек». Опираясь на них в борьбе с оппозицией, властители оказываются в опасной зависимости от своего сомнительного окружения. Склонного, как выясняется, к измене не менее, если не более, простых подданных. Тогда для контроля над первой «опричниной» приходится создавать вторую и т. д. Так поступил Петр, продублировавший карательные функции гвардии созданием ведомства Генерального прокурора — «ока государева». Так поступил Ленин, в конце жизни призвавший установить рабочий контроль над ЦК и ЧК. Ту же линию проводил Сталин, искусно разжигавший соперничество между МВД и МГБ: арест министра МГБ В. Абакумова в 1951-м году и опала Берии в начале 1953-го.
Но смерти «красных вождей», последовавшие сразу после того, как они попытались проконтролировать контролеров, как и скоропалительная отмена второй опричнины за четыре века до этого, показывают: в эти игры нельзя играть до бесконечности.
