Александр Казинцев - Имитаторы. Иллюзия «Великой России»
Первая часть посыла возражений не вызывает: глобальный кризис накренил не только экономику, но и сам образ жизни, цивилизационную основу современного мира, и в любой момент может обрушить ее в тартарары. Борьба будет, будут и «чрезвычайки».
Борьба за что? Прежде всего за знание. Чтобы заполучить контроль над ресурсами, территориями и пр., нужны знания. Сегодня особенно. Технологические. Управленческие. Прогностические. Нынешняя «чрезвычайка» — это «Рэнд корпорейшн». Или Институт в Санта-Фе, где разрабатывают «науку о сложности». Где глобальный мир — его проблемы, ресурсы, тенденции — раскладывают на составляющие, моделируют, компонуют вновь.
Разумеется, на подхвате Пентагон и частные охранные формирования, все шире применяющиеся в горячих точках вроде Ирака и Афганистана. Но именно — на подхвате: цели намечают интеллектуалы.
Где в этой схеме, реально действующей, в отличие от фантазий наших футурологов, видится место для опричника в сафьяновых сапожках и с аркебузой на плече?
О да, Фурсов подстраховывается. Он говорит: опричнина является условием «необходимым, но недостаточным». Упоминает об этом вскользь, «петитом». А надо бы выделить заглавными буквами! Что значит — условие «недостаточное»? Чего недостает? И как недостающее соотносится с наличным?
На первый вопрос автор отвечает. На последней странице! Там, где должно начаться самое важное, разговор обрывается. Да и что это за разговор? Деловитый и жесткий Фурсов вдруг растекается туманными словами о «тонких интеллектуальных и психоинформационных (психоисторических) струнах». Поясню: это о новом знании. Ну и кто будет на этих струнах наигрывать — Малюта Скуратов?
Между задачами сегодняшнего дня и примерами из прошлого возникает зазор, куда вытекает энергия работы. Кстати, о работе: что это — историческое исследование, пусть и написанное по принципу «Делай с нами, делай, как мы, делай лучше нас», или политический «эссей», элегантно сближающий «далековатые понятия» с помощью метафор?
Если исследование, то разговор один. И вести его следует по строгим законам исторической науки. Если «эссей» — дело другое. Даже не для политологов, а так — для любителей поговорить «за жизнь».
Беда в том, что Фурсов объединяет оба жанра. С одной стороны, у него «ЧК под названием опричнина». Метафора, беллетристический нарратив. С другой — хроника, хотя и не детализированная, событий 1565–1572 годов.
Выход из этой двойственности автор — отдадим ему должное — находит изящный: он провозглашает опричнину принципом государственного существования России. Этакая опричнина forever.
По существу, всю русскую историю Фурсов мыслит как черно-белую чересполосицу. Чередование нормальных периодов жизни и опричной «чрезвычайщины». Схема, не слишком отличающаяся от той, что навязывают нам советологи (А. Янов), говорящие о чередовании «реформ» и «контрреформ». Только, в отличие от них, Фурсов ставит знак «плюс» там, где они рисуют жирный «минус».
Но и тот, и другой вариант слишком схематичен, далеко не охватывает всего многообразия русской истории.
Фурсов вообще склонен к механистичности: «…С демонтажом — ремонтажом Третьего Рима». Сложнейшие исторические процессы сводятся к простейшим операциям, как при работе с кубиком Рубика или при решении компьютерной задачи. Надо — Третий Рим «демонтируем», надо — «ремонтируем». Это компьютерное мышление, которым грешат, как правило, западные исследователи. Видимо, оно проникает и в головы патриотов.
И все-таки разговоры об опричнине «как принципе» будут бессодержательны, пока мы, хотя бы вкратце, не скажем об исторической конкретике. Была ли опричнина Ивана Грозного «успешным проектом»? В чем ее успех? Применим ли ее опыт в наши дни?
Не пожалеем нескольких страниц, чтобы разобраться в этих вопросах. Не только ради спора с Андреем Ильичом Фурсовым, но и для вразумления немалого числа энтузиастов, ищущих в истории примеры простых решений сложных проблем наших дней.
Самое время обратиться к свидетельствам современников Грозного. Однако Фурсов нам это запрещает: «Опричнина — оболганное явление нашей истории». Дескать, основные источники — это воспоминания иностранцев, живших в Москве. Верить им нельзя. Согласен. Но почему же сохранились только писания иноземцев? Потому что московское летописание именно при Грозном — именно в годы опричнины — прерывается. Материалы затребовали в Александровскую слободу, да так и не вернули (Скрынников Р. Г. Третий Рим. СПб., 1994). Факт сам по себе предельно красноречивый!
И все же история никогда не остается немой. Зажмут рот, но рано или поздно хватка ослабеет — она и заговорит. В данном случае это произошло в начале XVII века, спустя 20–30 лет после смерти Грозного. Его деяния были еще на слуху.
Оценки эпохи опричнины находим в Пискаревском летописце, в «Летописной книге» С. И. Шаховского, народных песнях. И все они отрицательные. Царя народ не трогал, но главный опричник остался в его памяти как «Малюта Стенька вор Скурлатов сын» («Гнев Ивана Грозного на сына» в кн.: Народные исторические песни, М.—Л., 1962).
Столичные публицисты дерзали изобличать и царя: «…Наполнися гнева и ярости, — писал о Грозном С. И. Шаховской, — и нача подовластных своих, сущих раб, зле и немилостиво гонить и кровь их напрасно проливать. И царство свое, порученное ему от Бога, раздели на две части: часть едину себе отдели, другую ж часть — царю Симеону Казаньскому поручи, и устрои ево Москве царем» (Памятники литературы Древней Руси. Конец XVI — начало XVII веков. М., 1987).
Примечательна контаминация событий первой и второй опричнины. В сознании современников вся затея оказалась связана с недолгим пребыванием на русском троне инородца — татарского царя Симеона Бекбулатовича. Случай для православного царства, действительно, небывалый! Особенно если помнить о многовековой борьбе Руси с Ордой, а затем и с Казанью. Об этом мы еще поговорим.
Но самое выразительное осуждение опричнины принадлежит… царю Иоанну. Оценивая события своей жизни, он с сокрушением отмечал: «В разбойники впаде мысленные и чувственные, сего ради всеми ненавидим есть» (цит. по: Зимин А. А. Опричнина. М., 2001).
Впрочем, Иван был многоречив и «многомятежен». Чего он только не наговорил, в том числе и на самого себя!
Обратимся к историческим фактам. К самому надежному, а зачастую и красноречивому свидетельству.
Царствование Ивана IV принято разделять на два периода — до и после опричнины. До 1565-го года Россия под управлением молодого царя одержала немало славных побед. 1552-й год — взятие Казани. 1556-й — покорение Астрахани. 1558-й — вступление русских войск в Ливонию. 1563-й — взятие Полоцка. В 1550-м году созывается первый Земский собор, орган сословного представительства. Тогда же начинается военная реформа. В 1551-м году вводится земское самоуправление: власть на местах получают выбранные населением люди. В том же году составляют поземельный кадастр. 1553-й — начало переговоров об устройстве в Москве типографии.
С середины 60-х начинается полоса военных неудач, самая крупная из которых — сожжение московского посада крымским ханом Девлет-Гиреем, что стало поводом к отмене первой опричнины в 1572-м году. Утрата приобретений в Ливонии — 1579—1581-й годы. Два светлых пятна за весь период — разгром крымского войска в битве при Молодях (1572-й год) и покорение Сибирского царства Ермаком (1581–1582 гг.). Но в первом случае лавры победы делят с опричниками земские войска. Ко второму царь вообще не имел никакого отношения. Он не только не посылал Ермака в Сибирь, но и пытался его остановить! «Ввиду неудач на западных границах, — пишет Скрынников, — Иван IV пытался избежать войны с Кучумом и послал вслед Ермаку приказ прекратить поход за Урал. Однако приказ запоздал» (Скрынников Р. Г. Третий Рим…).
Еще более трагичны экономические последствия опричнины. Новое административное деление страны, обмен земель между опричными и земскими, содержание опричного войска — все это требовало колоссальных расходов. Только в 1565-м году царь взыскал с земщины 100 тысяч рублей — сумму для того времени фантастическую. Подати росли. И крестьяне отвечали на это доступным им способом — сокращали запашку. Это уменьшало размер податей, но до минимума сводило количество выращенного хлеба.
Новые владельцы земли, опричники, оказались плохими хозяевами. Они запустили полученные от земцев владения. Зато отыгрывались на крестьянах. А. Зимин приводит множество случаев, когда сбор податей завершался гибелью землепашца: «Митрошку Офремова опричные на правежи замучили, дети з голода примерли…».
Положение крестьянства осложняли и неблагоприятные условия среды. Неурожаи, нашествия грызунов, моровые поветрия — в эти годы несчастья следовали одно за другим.
Накануне отмены опричнины, в 1571-м году, земли Северо-Запада запустели на две трети. Зимин приводит свидетельство историка В. Ф. Загорского о том, что писцовые книги Шелонской пятины за 1571-й и 1576-й годы «походят на громадные кладбища, среди которых кое-где бродят еще живые люди». Ненамного лучше дело обстояло и в Центральной России, к примеру, в Рузском уезде (Зимин А. А. Опричнина…).
