Сергей Кара-Мурза - Крах СССР
Коренным образом изменились принципы социальной стратификации общества, оно стало структурироваться по новым для России основаниям… Исследования подтверждают, что существует тесная связь между расцветом высшего слоя, «новых русских» с их социокультурной маргинальностью, и репродукцией социальной нищеты, криминала, слабости правового государства» [45].
В перестройке демонтажу были подвергнуты прежде всего профессиональные общности, игравшие ключевую роль в поддержании политического порядка СССР. Таковыми были, например, промышленные рабочие («рабочий класс»), крестьяне, интеллигенция, офицерство.
Дезинтеграция российского общества — едва ли не главная тема современной социологии. Многие исследования по этой теме были начаты еще в середине 80-х годов XX в. и дают нам достаточно материала. Все типы воздействий на общество в этом процессе находятся в системном взаимодействии. Мы здесь кратко рассмотрим лишь одну сторону дела, более наглядную и измеримую, — воздействие на восприятие массовым сознанием разных социокультурных общностей посредством СМИ. В городском обществе, в котором резко ослаблены потоки информации об обществе через личные контакты, действует правило: «То, что не представлено в СМИ, не существует». А если какая-то социальная группа «не существует» в массовом сознании, она «угасает» и в реальной общественной жизни.71 Люди, входившие в эту группу, остаются, но группа как система распадается.
Эта операция вытеснения конкретных социокультурных групп из массового сознания, осуществленная в перестройке, есть все лишь видимая «верхушка айсберга» большой политической и экономической кампании (например, политическим инструментом разрушения самосознания и самоуважения профессиональных общностей стало резкое обеднение этих общностей, которое вызвало культурный шок и привело к сужению сознания людей). Но по этой верхушке можно судить о целом, как по симптому судят о болезни.
Во время перестройки были повреждены или ликвидированы инструменты, необходимые для поддержания самосознания общностей — необходимого средства для их сплочения. Одновременно их существование замалчивалось в СМИ или они дискредитировались.
О.А. Кармадонов измерял количественные и качественные индикаторы представления в самых популярных СМИ образа главных социокультурных групп начиная с 1984 г. В большой итоговой работе (2010) он так пишет об участии СМИ в «трансформации основных социально-профессиональных групп в годы перестройки и постсоветской трансформации»: «Как следует из представленного анализа, в тот период развенчивались не только партия и идеология. Входе «реформирования» отечественного социума советского человека убедили в том, что он живет в обществе тотальной лжи. Родная армия, «на самом деле» — сборище пьяниц, садистов и ворья, наши врачи, по меньшей мере, непрофессионалы, а по большей — просто вредители и убийцы, учителя — ретрограды и садисты, рабочие — пьяницы и лентяи, крестьяне — лентяи и пьяницы. Советское общество и советские люди описывались в терминах социальной тератологии — парадигмы социального уродства, которая якобы адекватно отображает реалии. Это, разумеется, не могло не пройти бесследно для самоощущения представителей этих общностей и для их социального настроения, избираемых ими адаптационных стратегий — от эскапизма до группового пафоса.
Происходила массированная дискредитация профессиональных сообществ, обессмысливание деятельности профессионалов» [76].
Рассмотрим подробнее, как происходил процесс демонтажа общности промышленных рабочих. Это может служить как учебный материал. Процессы дезинтеграции других общностей (крестьян, интеллигенции, офицерства и др.), в принципе, протекают сходным образом.
Утрата профессиональной общности промышленных рабочих как угроза деиндустриализации России с ее выпадением из числа индустриально развитых стран — проблема особой важности. В советском обществоведении образ этой общности рабочих формировался в понятиях классового подхода марксизма. Рабочий класс представлялся как носитель некоторых присущих ему качеств (пролетарской солидарности, пролетарского интернационализма, ненависти к эксплуатации и несправедливости и т.д.).
В советской государственной системе «группа уполномоченных представителей» рабочего класса каждодневно и успешно давала театральное представление «социальной реальности», в которой рабочие выглядели оплотом советского строя — сплоченной общностью с высоким классовым самосознанием. В действительности, и советские историки, и западные советологи, и неомарксисты уже накопили достаточно материала, чтобы увидеть под классовой риторикой революции совсем другое явление, нежели планировал К. Маркс, и совсем иные социальные акторы. Рабочий класс дореволюционной России был еще проникнут крестьянским мироощущением, которое и определяло и его мировоззрение, и образ действий в политической практике.
В советский период этот «рабоче-крестьянский народ» совсем утратил навыки классового мышления и практики (в понимании марксизма) и оказался совершенно не готов к обороне против политических технологий постмодерна. За послевоенное время эти технологии сделали на Западе огромный скачок, найдя подходы к разборке и сборке общностей разных типов. Советские рабочие с их «классовым сознанием» оказались беспомощны перед идеологической машиной перестройки. Они выглядели перед ней, как воины-махдисты Судана против англичан с пулеметами (в 1898 г. под Хартумом отряд англичан, вооруженный 6 пулеметами «Максим», уничтожил 11 тыс. воинов-махдистов, потеряв убитыми 21 человека).
Рабочие и стали бульдозером перестройки, который крушил советский строй. На тех, кто сидел за рычагами, здесь отвлекаться не будем. Б.И. Максимов, изучающий социологию рабочего движения во время перестройки и реформы, дает такую периодизацию этапов [100]:
— Первый: активное участие рабочих в действиях по «улучшению» советского строя под знаменем социализма и с риторикой идеологии рабочего класса.
— Второй: переход от «улучшения социализма» к критике советских порядков без отказа от «социализма» в целом, хотя рабочих и использовали в качестве разрушителей системы.
— Третий: рабочие поддержали «переход к рынку», но «молча». Они выступили в роли соисполнителей преобразований «сверху». Они следовали «иллюзиям народного капитализма», за прежнюю систему не держались, новая не пугала ввиду незнания и непонимания того, что происходило…
— Четвертый: кардинальный переход к протесту против новых порядков. Недовольство ими стало всеобщим, его усилило возмущение «большим обманом». Это восприятие не вело к практике, рабочие находились под гипнозом неотвратимости (необратимости) реформ, «входили в положение» руководства, лишения воспринимались как неизбежные, почти как стихийные бедствия.
Из всего этого видно, что ни на одном повороте хода этих событий рабочие не выступили как исторический субъект, как общность, сплоченная развитой информационной и организационной системами. Как только они лишились представительства в КПСС, профсоюзах, министерствах и СМИ, обрушились те связи, которые соединяли их в общность, дееспособную и даже могучую в советских условиях. Они вновь стали группой-в-себе — рабочие есть, а общность демонтирована.
Первый удар, нанесенный всей общности советских рабочих с целью ее демонтажа, состоял в ее дискредитации. Приведем большую выдержку из работы О.А. Кармадонова:
«В периоды глубоких социальных трансформаций реестры престижных и не престижных групп могут подвергаться своего рода конверсии. Группы, престижные в «спокойные» времена, могут утратить таковое качество в ходе изменений, а группы, пребывавшие в социальной тени, выходят в центр авансцены, и возврата к былому не предвидится…
Поощрения в данном типе стратификации включают, прежде всего, объем общественного внимания к группе и его оценочный характер. Общественное внимание можно измерить только одним способом — квантифицировать присутствие данной группы в дискурсе масс-медиа в тот или иной период жизни социума. Полное или частичное отсутствие группы в дискурсе означает присутствие ее в социальной тени. Постоянное присутствие в дискурсе означает, что на эту группу направлено общественное внимание…
Драматичны трансформации с группой рабочих — в референтной точке 1984 г. они занимают максимальные показатели по обоим количественным критериям. Частота упоминания — 26%, объем внимания — 35% относительно обследованных групп. Символические триады референтного года подчеркивают важную роль советских рабочих. Когнитивные символы (К-символы) — «коллектив», «молодежь» — говорят о сплоченности и привлекательности рабочих профессий в молодежной среде. Аффективные символы (А-символы) — «активные», «квалифицированные», «добросовестные» — фиксируют высокий социальный статус и моральные качества советских рабочих. Деятельностные символы (Д-символы) — «трудятся» «учатся» «премируются» — указывают на повседневность, на существующие поощрения и возможности роста…
