Сергей Кургинян - Русский вопрос и институт будущего

Этот "лавовый фонтан", неся шар в головную часть (рис. 46), раскаляет его и в конце выплавляет оружие {условно – "клюв дракона"), которым вскрывается запечатанная горловина. Затем той же лавой вскрытая горловина продувается (условно "огненное дыхание дракона").

"Крылья" цивилизационных институтов для восточного типа имеют, помимо основной функции, побочную – сопротивление сжатию.

Конец комментария.

Трагедия российской истории состоит в том, что институт будущего не формируется как обособленный контур того или иного типа, а выплавляется каждый раз заново из самой субстанции истории в ее критические периоды. Я могу подтвердить это свое утверждение большим числом примеров как философского, так и духовно-символического плана, но ограничусь лишь всем знакомой "Сказкой о Коньке-Горбунке", где этот механизм описан достаточно подробно. Чем чревата подобная игра в историческую рулетку? Прежде всего тем, что при максимальном сжатии при минимальных сроках прохода через горловины формируется экстремальный институт будущего, рассчитанный на катастрофичность ситуации, который располагает такими технологиями и ведет к таким издержкам, что становится враждебен основной исторической субстанции, которая, получив родовую травму, настолько истончается, что для существования в горловине оказывается вынужденной втянуть институт будущего и растворить в себе для своего константного воспроизводства (уже воспринимая его при этом как супостата и еще раз самотравмируясь). Тем самым информационные гены, несущие знание о горловинах, частью тают, переваренные необходимостью линейного функционирования основной субстанции, и память, опыт исчезают, а часть оставшихся субстратов института будущего в силу его экстремальности воспринимается резко отрицательно и отторгается как угроза для жизни. Полуразложившийся остов института будущего заполняется презирающими детьми. В результате складывается такой новый исторический контур, который не способен включить в себя понятие новой горловины и тем более рассчитать траекторию полета. В этой ситуации каждая новая горловина требует от исторического субъекта такой степени саморазрушения, которая, во-первых, снимет запрет на ненавидимый институт будущего, а во-вторых – высвободит достаточно" энергии и для формирования механизма прошибания двери в будущее, и для самого этого прошибания.

Комментарий. Особенность этого последнего цивилизационного типа заключается, во-первых, в аморфности и рыхлости самой субстанции (рис. 5а), о чем постоянно твердят геоглобалисты и все, кому не лень, и, во-вторых, в наличии "мешков" отработанных исторических шлаков. Это хранилище отработанного материала, иначе "лавка старьевщика", превращается в колыбель "бесов", которые поедают пространство современного и последующих циклов, создавая внутреннего агрессора. Этим объясняется необходимость перегородки в виде пломбы революционной идеологии. Такое ее использование цивилизацией делает совершенно неизбежным ее окостенение при бетонировании "дыры в преисподнюю", где начинается брожение закупоренных отходов. Износ нереформируемого идеологического блока приводит к его смещению, а затем просто к слому под давлением подводных течений и времени (в его активных формах); постисторическое вещество из отстойников вторгается в цикл и давит на цивилизационное тело, тесни его к горловине. Изолинии сдавленного циви-лизационного тела сминаются, и там, где при первом толчке было просто их скопление (рис. 5а), теперь появляется затемнение (рис. 5б). При следующих толчках (рис. 5в) оно превращается в небольшой пузырь (еще не ядро/, а затемнение распространяется передачей по пикам флюктуации, образуя флюктуативные ленты.

Поскольку давление растет, а жизненное пространство сокращается (рис. 5г), то возникает наконец ядро института будущего (перерожденная сверхплотная масса), которое уже существующими ремнями (бывшими лентообразными затемнениями, уже оформившимися в вытянутые плотные сгустки) удерживает телесную массу, быстро формируя новые крепления.

К тому моменту, когда давление становится критическим, ядро этими уже стянутыми ремнями выжимает из массы тела строительное вещество для себя, одновременно уменьшая его объем и проталкивая в горловину (рис. 5д). (Существенно необходимо, чтобы внутреннее давление повышалось быстрее внешнего.) Однако довести соотношение объемов тела и института будущего до оптимума цивилизация не успевает, так как процесс переходит в стадию временного взрыва, когда сами стенки контура приходят в движение и смыкаются в воронку с поворотом стрелы времени (рис. 5е). Под угрозой немедленного затягивания институт будущего успевает только развернуться и, войдя в горловину, открыть шлюз, пронося как бы "в когтях" удерживающих оснований, расположенных в тыловой части сгустка – в следующий цикл лохмотья плотно схваченной части цивилизационного организма. Оставшаяся значительная часть срывается и уходит в воронку, пополняя полости захоронения субстанциональных отходов.

В этом историческом процессе активно действует время, более активно, чем в других цивилизациях (в западной оно – циклично, а в восточной играет роль пассивного катализатора). Здесь оно импульсивно, взрывно, и в этом смысле можно говорить об исторических дельта-функциях времени применительно к данному типу цивилизации.

Собственно субстанциональная рыхлость цивилизации заключает в себе, с одной стороны, опасность оборотничества, химеричности принимаемых форм, а с другой преимущество выбора и самовыращивания скелета института будущего в соответствии с духом времени.

Конец комментария.

Такой метод движения в будущее заставляет цивилизацию не только не избегать разрушений и дискомфортов при сжатии "горловины", но в каком-то смысле "ждать" такого давления, такой степени раскалённости своей массы, при которой наконец гром грянет, и в хаотическом верчении сплющенной массы возникнет вероятность флюктуации, близкая к единице. Эта бесконечная эксплуатация создания института будущего в отсутствие ядра методом достижения флюктуации за счет усиленных потрясений неизбежно ведет к тому, что каждый новый институт будущего и каждая новая горловина все более дорого стоят цивилизационному субъекту, поскольку при глобальном истощении требуют все большей жертвы при стремительно убыстряющемся времени. И сказать здесь что-то в упрек оппозиции, как современной, так и прошедшей столыпинской, было бы огромной несправедливостью, ее роль – ведение боев в арьергарде истории; ибо ее усилиями, как и усилиями Столыпина у порога прошлой горловины, или – Алексея Михайловича Романова у порога горловины пред-предшествующей, замедляется темп сжатия субстанции у порога истории, т.е. в преддверии очередной исторической горловины.

Мы, таким образом, начинаем находить некий смысл в кажущейся бессмысленности и абсурдности действий нашей политической оппозиции. Все эти кривлянья, гримасы, все эти разрывы, гротески и несоответствия – не только комичны, но и трагичны, не только абсурдны – но и осмысленны, потому что представляют собой как бы "страдания умирающей ткани". Я не хочу смеяться над этим, не хочу надменничать в микроне от катастрофы. Если старая оппозиция, если все наше "старое" выдержит "бои в арьергарде истории" – честь ему и хвала.

Важно, чтобы старое не задушило в объятиях формирующийся институт будущего. Задача-минимум – не допустить этого и, помогая арьергардным боям, внося хоть какой-то порядок в их хаотичность и хоть какую-то пластику в их неудержимую судорожность, вести основную работу над институтом будущего. Задача-максимум – сформировать институт и обеспечить прорыв уже в первом десятилетии XXI в.

Сверхзадача – добиться совместимости нового института с исторической субстанцией, снять антагонизм, сохраняя способ исторического движения – трансформировать его, спасти тем самым от очередной катастрофы просто людей, то главное, ради чего мы мыслим и существуем и над чем не смеем приподыматься, становясь в надменную позу неких экспериментаторов и знатоков. Хотим мы или нет, но, отдавая дань Алексею Михайловичу, мы должны видеть при всех аномалиях и отклонениях роковое и вместе с тем просветленное историческое величие Петра I. Хотим мы или нет, но, отдавая дань Столыпину, Витте и даже Деникину, мы должны без патетики, трезво и в чем-то даже жестоко анализируя фигуру Ленина, видеть его историческое величие, причем величие иное, нежели у его антагонистов. Здесь не может быть смешения авангардистов с арьергардиетами, чем пробавляется сегодня эклектическая старая оппозиция.