Андрей Кокошкин - Политико-военные и военно-стратегические проблемы национальной безопасности России и международной безопасности
Размышляя о стратегии, Клаузевиц решительно восстает против того, чтобы ее отождествляли с хитростью, поскольку стратегия «не включает, подобно обыденной жизни, отрасли деятельности, выражающейся словами, т. е. заверениями, объяснениями и пр.». В связи с этим он очень скептически относится к дезинформации противника: «Планы и приказы, отдаваемые только для вида, ложные сведения, умышленно сообщаемые противнику, слабо действуют… ими пользуются лишь в редких особо благоприятных случаях»[63].
Практика войн в новейшей истории, особенно Второй мировой войны, показала, что дезинформация и накануне войны, и в ходе ее стала играть огромную роль, чего Клаузевиц в свое время предвидеть не мог[64].
Формула Клаузевица о примате политики над военной стратегией неоднократно была предметом ревизии, в первую очередь со стороны видных военачальников. Это имело место и на родине Клаузевица, в Германии, и в других странах, в том числе в нашей стране.
Наиболее рельефную интерпретацию формулы Клаузевица дал в своих работах знаменитый Хельмут Мольтке – старший – с 1858 г. начальник прусского, а в 1871–1888 гг. – германского генштаба.
Признавая в общих чертах положение Клаузевица, Мольтке откровенно заявил, что для него это отнюдь не вдохновляющее положение: «Итак, политика, к сожалению, неотделима от стратегии». Однако сфера вмешательства политики в стратегию, по Мольтке, должна быть ограничена определенными рамками: «политика используется войною для достижения своих целей и имеет решающее влияние на ее начало и конец (курсив мой. – А.К.)». Правда, при этом Мольтке признавал за политикой право во время войны «повысить свои требования или довольствоваться меньшим успехом». Делая такое заключение, X. Мольтке, по-видимому, был далеко не искренен. Достаточно вспомнить его конфликты с Бисмарком по поводу того, как воспользоваться результатами побед немецкой армии в Австро-прусской войне 1866 г. и во Франкопрусской войне 1870–1871 гг.
По Мольтке, «политика не должна вмешиваться в операции»[65]. Как подчеркивал генерал-фельдмаршал, для хода войны руководящими являются главным образом военные соображения, политические же – лишь поскольку «они не требуют ничего с военной точки зрения недопустимого». Полководец же никогда не должен руководствоваться одними политическими побуждениями, а на первый план ставит успех в войне. Как политика воспользуется победами или поражениями, полководца «это не касается – это исключительно ее дело».
Близкую к этому формулу предлагал уже упоминавшийся видный российский и советский военный теоретик Е.И. Мартынов, который представил ее в заголовке одного из разделов своего труда «Обязанности политики по отношению к стратегии» (впервые увидевшего свет в 1899 г. в Санкт-Петербурге). Формула Мартынова гласит: «Политика должна установить политическую цель войны и затем предоставить стратегии полную свободу действий»[66].
Далее Мартынов пишет: «Кроме политической цели, изменяющейся в каждом частном случае, война имеет также и свою неизменную военную цель, сводящуюся к тому, чтобы сломить сопротивление противника и заставить его подчиниться нашей воле. Выбор способа действий для достижения этой второй цели (иначе – составление плана войны и приведение его в исполнение) лежит уже на обязанности стратегии, и политика не должна вмешиваться в эту специальную сферу»[67].
Данный тезис подверг убедительной критике военный историк А.Г. Кавтарадзе. Он обоснованно отмечает, что в ходе войны «политика не может устраняться от тесного взаимодействия» с военной стратегией, отдавая последней все на откуп; более того, «именно в ходе войны влияние политики на стратегию приобретает нередко чрезвычайно важное и даже решающее значение»[68].
Нельзя не отметить, что в первое советское издание книги Мольтке, вышедшее в 1938 г., главы «Войнаи мир» и «Война и политика», в которых он развивал свою теорию, включены не были. В предисловии же к этому изданию его теория подверглась резкой критике: «Взгляды Мольтке на войну и на связь между войной и политикой вдохновляли германскую военщину, что сказалось, в частности, на методах работы начальника генерального штаба фон Шлиффена перед империалистичской войной». От Мольтке проводилась линия к Э. Людендорфу, а от Людендорфа – к руководителям нацистской Германии: «В дальнейшем взгляды Мольтке получили новое выражение в требовании германской военщины, чтобы вся политика служила войне (Людендорф Э. Ведение войны и политики. Берлин, 1922). Отсюда еще шаг к фашистскому истолкованию лозунга тотальной войны, где стержнем и основой политики являются подготовка к ведению грабительской войны за новый передел мира и создание режима жесточайшего террора к народу»[69].
Близких к Мольтке-старшему взглядов на соотношение политики и военной стратегии придерживались в период гражданской войны М.Н. Тухачевский и ряд группировавшихся вокруг него командиров Красной Армии.
Двадцатисемилетний Михаил Николаевич Тухачевский, который только что отличился, командуя армиями на Восточном, а затем Южном фронтах, откровенно заявил в январе 1920 г. о своем неприятии вмешательства политики в военную стратегию: «Вмешательство политики в дела стратегии – чрезвычайно большое зло. Для успеха военных операций Главнокомандующему должна быть предоставлена полная мощь. Политика должна ему безусловно доверять». Весьма критически высказывался Тухачевский и в адрес инструментов прямого и повседневного политического контроля над командующими в виде реввоенсоветов: «Реввоенсоветы – это бельмо на глазу нашей стратегии, сами себя изживают в доказательство того, что существование их противоречит сути дела»[70] (позднее аналогичных взглядов на роль военных советов, точнее – политорганов, военных комиссаров, придерживался, судя по многим сведетельствам очевидцев, и Г.К. Жуков).
Публичное высказывание этих взглядов не помешало Тухачевскому, как ни странно, получить в командование Западный фронт и возглавить поход против «панской Польши».
В дальнейшем Тухачевский с подобными откровениями не выступал. Однако есть все основания считать, что они не были забыты и сыграли свою роль при фабрикации «дела Тухачевского», кончившегося физическим уничтожением большой группы высшего командного состава РККА во главе с ним в 1937–1938 гг.
В своем отрицании реввоенсоветов Тухачевский был не одинок: он выражал распространенные в армии настроения. Об этом свидетельствует статья, опубликованная под псевдонимом «Альфа» в ведущем в то время печатном органе «Военное дело», в которой автор, опираясь на свой личный опыт работы в реввоенсовете одной из армий фронта, подверг его деятельность резкой критике. «Альфа» указывал прежде всего на то, как члены реввоенсовета, обладавшие большими полномочиями, своими распоряжениями нередко запутывали работу командующих[71].
В то же время Тухачевский выступал за единый высший орган по руководству войной для обеспечения оптимального взаимодействия между политикой и стратегией: «Выгоднее всего достигается гармония между политикой и стратегией тогда, когда руководство ими принадлежит одному лицу. У нас роль этого лица должен играть Совет обороны»[72].
Среди советских авторов 1920– 1930-х годов наиболее яркий след в истории изучения вопросов, касающихся соотношения политики и военной стратегии, оставили Б.М. Шапошников и А.А. Свечин.
Б.М. Шапошников весьма критически отозвался о воззрениях Мольтке-старшего, тем самым разойдясь во взглядах и с «ранним Тухачевским». Шапошников однозначно заявил, что Мольтке-старший пошел «на искажение теории Клаузевица»[73]. Для Мольтке-старшего, признававшего решающее значение политики на начало и конец войны, это было, по справедливой оценке Шапошникова, «лишь некой уступкой политике»[74].
По словам Шапошникова, сославшись на авторитет Клаузевица, Мольтке-старший выдвинул на первый план «дух войны» и на этом, по сути, строил свою теорию «независимости» войны и политики. Его позиция служила теоретическим обоснованием для обеспечения независимой роли германского генерального штаба при Мольтке-старшем и в последующие годы, вплоть до Первой мировой войны. Отсюда возникла и идея борьбы генштаба за власть политическую – те все более жесткие требования, которые военная стратегия предъявляла внешней политике, дипломатии[75].
Весьма любопытную оценку в связи с этим дает Б.М. Шапошников начальнику генштаба Австро-Венгерской империи периода Первой мировой войны Ф. Конраду фон Хетцендорфу. Конрад в теоретических выступлениях признавал господство политики над стратегией. В практических своих же действиях начальник австро-венгерского генштаба был «апостолом Мольтке-старшего и не только уверенной рукой набрасывал политические линии для высших дипломатов, но давал им и обоснование, исходя из природы войны». Таким образом, «Конрад не отмежевывался от политики, а уходил в нее с головой»[76].
