Павел Судоплатов - Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год

К донесению был прикреплен листок со сведениями об источнике сообщения. Им являлся офицер высокого ранга, бывший начальник разведбюро Эстонской армии. После присоединения Эстонии к СССР перешел на службу в финскую армию. В то время он служил офицером связи финского Генштаба при командующем немецкой группы армий «Север». Интересно, что он всегда восхищался Германией, твердо верил в ее победу, которая могла бы, по его мнению, способствовать восстановлению независимости Прибалтийских государств.

Наши разведчики Зоя и Борис Рыбкины, добывшие этот документ в Стокгольме, конечно, совершили большое дело. Но анализ, имевшийся в нем, был в высшей степени субъективным. Давалась явно завышенная оценка нашим возможностям развить успешно начатое в декабре контрнаступление под Москвой.

Но вот что интересно: Сталин на совещании в Ставке почти слово в слово повторил то, что содержалось в этом разведсообщении, предложив Генштабу разработать мероприятия по широкому зимнему наступлению Красной Армии против немцев на всех фронтах.

В период битвы под Москвой оттачивалась индивидуальная подготовка двух наиболее результативных спецагентов НКВД — НКГБ в годы Великой Отечественной войны — А. Демьянова (Гейне) и Н. Кузнецова (Колониста). Оба уже имели за плечами большой опыт агентурной работы. Однако теперь следовало перенацелить их на активную боевую «разработку» немецких спецслужб, выпестовать из них нелегалов-боевиков. Демьянов и Кузнецов в силу своих биографических данных и по своим способностям могли быть эффективно использованы в разных ролях.

Почему Кузнецов стал именно нелегалом-боевиком, успешно действовавшим в тылу противника? Дело в том, что для работы в этом качестве он соответствовал гораздо больше, чем Демьянов. Демьянов был безусловным авторитетом в эмиграции и проходил по учетам немецких спецслужб под своим реальным именем, так как происходил из известного в стране и за границей рода казачьего атамана Головатова. Кузнецов же никогда не находился за границей и потому не мог быть подставлен противнику в качестве офицера немецкой армии на условиях длительного пребывания или прохождения службы в его разведорганах, поскольку сразу же любая проверка, если бы он зачислялся на постоянную должность в штаб немецких спецслужб или комендантских подразделений, предполагала его провал. Мы планировали его использовать и в московском подполье не как офицера вермахта, а как обрусевшего немца Шмидта.

Он больше подходил для того, чтобы эпизодически появляться в форме немецкого офицера в тыловых учреждениях вермахта, в местах дислокации временного оккупационного персонала, где немецким контрразведывательным органам нет необходимости проводить спецпроверку на временно прикомандированного офицера, если он не допущен к секретным работам и документам.

Кузнецов, несмотря на существенный пробел в своей оперативной биографии — он не использовался как агент нашей внешней разведки внутри страны и за границей, не имел реального представления о жизни на Западе, — произвел на меня сильное впечатление своей сосредоточенностью и целеустремленностью. Он обладал мгновенной реакций на собеседника, буквально подчинял его себе. Все говорило о том, что он владеет каким-то секретом подхода к людям, умеет их расположить к себе, влюбить в себя. Тогда у меня и возникла мысль о том, что его целесообразнее подготавливать как спецагента-боевика. Такой человек мог своим внешним видом, уверенной манерой поведения проложить себе дорогу к видному представителю немецкой администрации, добиться личного приема. У меня сразу сложилось впечатление о громадном потенциале этой личности, о человеке, который может эффективно внедряться в стан противника. И тут интуиция меня не подвела.

Способности и громадный потенциал Кузнецова в полной мере правильно оценил позднее Д. Медведев (Тимофей), назначенный в начале 1942 года начальником отделения негласного штата нашей службы. Он остановил на нем выбор, как на перспективном спецагенте-боевике для своей оперативной группы «Победители» в тылу врага.

В чем состояла особенность подготовки Кузнецова? Прежде всего его обучали технике выхода на влиятельных людей среди офицеров вермахта и оккупационной администрации. Мы нацеливали его на изучение мельчайших деталей в поведении человека — объекта его индивидуальной разработки. Колониста тренировали по непредвиденным обстоятельствам, которые могут возникнуть, например он разрабатывается противником или находится в поле зрения наружного наблюдения. Учили его действовать в районах, где введено чрезвычайное положение по контролю всех транспортных средств, то есть ему создавались реальные оперативные ситуации в тылу противника. С. Окунь, Л. Сташко, Н. Крупенников и Ф. Бакин приучали его навыкам самостоятельно принимать решение в сложной оперативной обстановке. Причем главным в его тренировке была многовариантность ухода и отрыва от противника. Анализировались ситуации потенциального провала, захват противником радиста его оперативной группы, правила работы нелегальной резидентуры и т. д. Такая подготовка себя полностью оправдала. Кузнецов был отправлен в тыл врага настоящим специалистом, готовым к боевой работе в экстремальных ситуациях.

Но надо отметить, что спецагентов типа Кузнецова у нас было мало. Мы имели, правда, существенный спецрезерв из числа австрийских и немецких эмигрантов-антифашистов, среди которых блестяще проявил себя Ф. Кляйнинг и был представлен к званию Героя Советского Союза. Однако Кузнецов был человеком выдающимся, по своему уровню мышления и кругозору он значительно превосходил другие заметные фигуры в нашем агентурном аппарате. Это тем более удивительно, что высшего образования у него не было. Личная жизнь его не сложилась, но он прожил короткую, яркую, хотя и тяжелую, неровную жизнь. В наградном листе на присвоение посмертно звания Героя Советского Союза за моей подписью символично было указано, с одной стороны, отсутствие специального офицерского звания, с другой — указано и подчеркнуто его постоянное место работы и адрес — НКГБ СССР.

Мы до сих пор должны гордиться тем, что в Великой Отечественной войне немецкие спецслужбы и их пособники оказались не в состоянии противопоставить нам агентов и офицеров калибра Гейне и Колониста, таких разных, крупных выдающихся личностей в истории советской разведки.

Виюне 1992 года мы встретились в госпитале с моим старым знакомым, одним из руководителей охраны Сталина генерал-майором Д. Шадриным. Прогуливаясь в парке, мы как бы перенеслись с ним в события лета-осени 1941 года. За год до войны Шадрин был назначен начальником третьего спецотдела НКВД СССР.

Сразу после начала войны Берия перед ним поставил задачу: подобрать в Москве место, где Ставка могла бы, укрывшись от бомбежек, постоянно работать. Курировал этот вопрос И. Серов как заместитель наркома. Для запасного помещения Ставки Шадрин присмотрел на улице Кирова небольшое здание, теперь там находится приемная министра обороны. Шадрин еще раньше хотел его занять под специальную резидентуру. Несколько раз по этому поводу звонили наркому здравоохранения Митереву, в чьем ведении находился особняк. Но тот не уступал. Когда Шадрин вместе с Серовым пришли в очередной раз осматривать здание, они натолкнулись на коменданта, саркастически встретившего их: «Опять приехали!» Тем не менее они прошли внутрь, осмотрели все помещения.

Почему выбор пал на этот особняк? Мы знали, что прямо под ним был прорыт туннель с выходом на перрон станции метро «Кировская». Тогда его проход был завален какими-то мешками и ящиками. Здесь хранились запасы медикаментов. Дали команду за четыре часа все освободить. По тревоге подняли инженерные подразделения Московского военного округа и саперов. Доложить о работе нужно было немедленно. Серов отправился к Берии, но на месте того не оказалось. Он был у Сталина. Серов и Шадрин поехали в Кремль. Сталин, естественно, по такому мелкому вопросу их не принял, поручил все Поскребышеву.

Вопрос о здании Наркомздрава, который долгое время не сдвигался с места, немедленно был решен. Поскребышев позвонил Митереву и подтвердил, что по приказу Сталина необходимо немедленно освободить помещение к 4 часам дня 23 июня, а аппарат Красного Креста, там работавший, переселить в любой санаторий под Москвой. «Какой вам понравится, хоть из управления делами Совнаркома», — заключил Поскребышев.

К сроку все было готово — помещения освобождены, туннель расчищен. Шадрин доложил Берии: «Можно посмотреть, все подготовлено». И вот все члены Политбюро, кроме Сталина, Калинина и еще кого-то, приехали на улицу Кирова. Сначала их завели в особняк, потом на грузовом лифте члены Политбюро спустились в метро. Поезда на станции «Кировская» уже не останавливались. Всем место запасной Ставки понравилось. Можно было хорошо организовать работу. «Вот здесь между столбами, — указал рукой Берия на две колонны, — сделать кабинет Сталина и приемную». Распорядился, как лучше сделать.