Виктор Савченко - Авантюристы гражданской войны (историческое расследование)
В 1922 году чекисты решили "изъять" "генерала террора" из-за границы. В осуществлении этого плана чекистам помог арестованный при переходе границы адъютант Савинкова – Л. Шешеня, который был направлен в Россию для восстановления старой агентурной сети, но оказался слабым человеком и после ареста выдал все явки и связи. Чекисты, воспользовавшись этой информацией, создали мнимую подпольную организацию "Либеральные демократы", которая стала приманкой для не в меру активного Бориса Савинкова.
Агенты ЧК – ОГПУ распространяли легенды о силе и серьезной антибольшевистской деятельности псевдоорганизации, роль членов которой исполняли сами "птенцы Дзержинского". Первым одураченным стал руководитель "Народного союза" в Литве И. Фомичев, который, побывав у мнимых подпольщиков в столице, пришел к выводу о важности и активности московской группы. Именно Фомичев вместе с чекистом А. Федоровым, который играл роль руководителя московской группы, сумели заинтересовать Савинкова и склонить его к конспиративной поездке в Москву.
Ему было заявлено, что только он один, как "выдающийся организатор и конспиратор", может ликвидировать "разногласия", возникшие в мнимой группе "либеральных демократов".
Друзья удерживали Бориса от роковой поездки в СССР, но Борис Викторович сказал: "Я не могу оставаться позади. Я нужен нашим друзьям в России, чтобы вести их вперед! Настало время нанести удар! Сейчас! Колебания равносильны измене!"
15 августа 1924 года Савинков со своим ближайшим помощником Дикгоф-Деренталем, его женой и Фомичевым перешли польско-советскую границу, а уже на следующий день были арестованы чекистами в Минске. Через 13 дней после ареста Савинков предстал перед Военной коллегией Верховного Суда СССР. На суде он не отрицал большинства обвинений и рассказал некоторые подробности своей деятельности.
Самого опытного конспиратора России "подвели" легкомыслие и ностальгия. Два с половиной года "простоя" в Париже, вдали от бурных событий и боев, привели к тому, что Савинков заглотнул приманку. Роковую роль в его провале сыграло предательство единомышленников – полковника Павловского, поручика Шешени и Фомичева, которые зарабатывали в ЧК смягчение приговора.
В последнем слове на суде Савинков раскаялся в содеянном, признав бесперспективность своей борьбы. Во всяком случае об этом трубили советские газеты…
Сын Бориса Викторовича – Виктор носил фамилию матери – дочери писателя Глеба Успенского. Виктор Успенский приезжал в Ленинград на свидание с арестованным отцом. Тогда Савинков сказал сыну: "…услышишь, что я наложил на себя руки, – не верь". Вскоре и Виктор Успенский погиб в сталинских застенках. Уцелел только сын Савинкова – Лев, живший в Париже.
Суд объявил Бориса Савинкова виновным в 43 преступлениях против советской власти и приговорил его к расстрелу с конфискацией имущества. Однако, принимая во внимание отречение Савинкова от своих целей, его раскаяние и "его разоблачение интервенционистов", ЦИК СССР заменил ему высшую меру наказания лишением свободы сроком на 10 лет.
Мягкий приговор вызывал удивление, но он был частью сталинской "хитромудрой" иезуитской игры. Савинков обладал определенным политическим весом как в среде российской эмиграции, так и в кругах западноевропейских политиков. Капитуляция и отступничество едва ли не самого опасного заговорщика должны были серьезно повлиять на тех и других, показав мощь советской державы и притягательность идей ленинизма.
Тогда в "Известиях" появилась пространная статья редактора этой газеты Ю. Стеклова, назвавшего Савинкова "придатком интеллигентской среды, которая не верила в массы, которая хотела быть вождями, вести массы за собой, не спрашивая их и не интересуясь их волей. Под флагом любви к трудящимся, интересов, стремлений, желаний которых не знали, да и не хотели узнавать, шли на борьбу эти революционеры…"
В своих, возможно сфабрикованных чекистами покаянных письмах, Савинков убеждал бывших единомышленников прекратить борьбу против большевиков и задуматься о положительных сторонах советской власти.
Из тюремной камеры Савинков пишет о чекистах: "Я думал встретить палачей и уголовных преступников, а встретил убежденных и честных революционеров" (из письма Д. Пасманику); чекисты "напоминают мне мою молодость, – такого типа были мои товарищи по Боевой организации" (из письма сестре); "В ГПУ я встретился с людьми, которых я знаю и которым доверяю с юных лет, которые мне ближе, чем болтуны из "Национального центра" или члены зарубежной делегации социалистов-революционеров. Я встретил здесь убежденных революционеров" (из письма С. Рейли).
Суперагент Сидней Рейли тогда высказал свою версию судьбы Савинкова. Реальный Савинков, по его мнению, был убит при переходе границы, а Лже-Савинков, что предстал на процессе и писал письма раскаяния, это умело подобранный двойник.
Вторя словам Рейли, некоторые западные газеты подхватили эту сенсацию. Вообще тема "двойников" была в ходу у журналистов, описывавших фантасмагории сталинских судилищ.
Через 8 месяцев после вынесения приговора Борис Викторович обратился к Дзержинскому с письмом, в котором просил немедленного освободить его из заключения. Савинков взывал: "Дайте мне возможность работать!" и туманно намекал, что может "пригодиться" ЧК как "подпольщик" и "борец за революцию". Не собирался ли Савинков стать консультантом ЧК по "раздуванию мирового пожара" или по созданию подпольной разведывательно-террористической сети по всему миру?
И кто знает, может быть, Дзержинский оперативно откликнулся на призыв "великого конспиратора". Можно предположить, что Савинков вовсе и не погиб, а, под другой фамилией, дослужился до генерала ЧК – ОГПУ. Чекисты были мастаки устраивать ложные похороны своим агентам и распространять эту информацию по всему миру. Дзержинский мог "убить" "старого Савинкова", с тем чтобы создать нового агента, с новой фамилией!
Так или иначе, 8 мая 1925 года Борис Савинков, как писала газета "Правда", воспользовавшись отсутствием оконной решетки в комнате, где он находился после возвращения с прогулки, выбросился из окна пятого этажа во двор тюрьмы и разбился. Это самоубийство напоминало хорошо спланированное убийство некогда опасного врага.
Есть предположения, что инсценировкой самоубийства или псевдосамоубийства Савинкова занимался чекист Блюмкин. Этот чекист литератор и террорист, возможно, стал и автором знаменитого письма-раскаяния Бориса Савинкова.
Александр Солженицын в знаменитом "Архипелаге ГУЛАГе" приводит рассказы "лагерных сидельцев" о том, что Блюмкин был автором "писем Савинкова", а чекист А. Шлюбель "собственноручно" выбросил Савинкова из окна.
Савинков все еще оставался не только символом сопротивления, но и авантюристом, "хозяином своего слова", и его покаяние, если оно и было им написано, ровным счетом ничего не означало, хотя оно и вызвало бурное негодование большей части эмиграции.
"Нет человека – нет проблемы", – любил говаривать Сталин, выражая общебольшевистские воззрения.
Борис Савинков остался в истории революции и гражданской войны загадочной фигурой заговорщика, считавшего, что от его воли зависит весь ход истории. Он силился подчинить себе время и пространство, был необычайно импульсивен, пытался, как говорится, лбом прошибить стену. Живя в мире своих наркотических видений, жизнью героев своих книг, он часто не мог здраво анализировать политическую ситуацию.
Российская история – сплошная литературщина, а действия писателя террориста отчасти были попыткой подражания литературным героям детства.
Черчилль, друживший с Борисом Савинковым, посвятил ему несколько страниц в своей книги "Великие современники". Борис Савинков, писал Черчилль, сочетал в себе "мудрость государственного деятеля, качества полководца, отвагу героя и стойкость мученика". Весьма возможно, что англичане хотели видеть его "либеральным диктатором России".
А вот Дмитрий Философов, разочаровавшись после раскаяния Савинкова в своем друге, писал, что решил считать его "человеком конченым в политическом и моральном отношении…". "Вы мертвый лев!" – восклицал вчерашний друг. Тот же Философов писал о Борисе Викторовиче: "В нем виден обыкновенный честолюбец в тоне дешевого ницшеанца… Он должен властвовать и быть "во главе".
Весьма известный в начале века писатель Михаил Арцыбашев заметил тогда о Савинкове: "…все-таки он не был подлинным пророком и вождем. Он боролся честно и храбро, но не во имя своего внутреннего чувства, своего свободного "я", а во имя идеи, не им созданной, не им поставленной".
Скорее всего, Арцыбашев был прав. Савинков толком не разобрался ни в своих убеждениях, ни в своих чувствах. Он одновременно восхищался террором и ужасался его губительности… Он, казалось, жил только для революции, но постоянно тратил огромные деньги, что брались под "прямые действия", на себя… Он боролся с "правыми" и, одновременно, прокладывал им дорогу… Он боролся с абсолютизмом и сам стремился стать диктатором… Он был убийцей и поэтом… В нем уживалось несколько человек-антиподов во всем.
