Вера в свободу. Практики психиатрии и принципы либертарианства - Томас Сас
Нозик утверждает, что нам следует наделить животных правами. Он не говорит, что нам следует наделить правами людей, которых психиатры диагностируют как психически больных. Его страстные переживания насчет прав животных в сочетании с хладнокровным принятием статуса психиатрических пациентов как объектов, лишенных права, симптоматичны для его глубоких покровительственно-государственнических побуждений, очевидных в его последующих трудах.
«Философские объяснения»
В 1981 г. Нозик опубликовал 764-страничный том «Философские объяснения». В этом тексте он комментирует широкий круг малопонятных вопросов и предлагает фантастические спекуляции скорее для того, чтобы впечатлить читателя, нежели чтобы просветить его. Так, он посвящает две страницы обсуждению идей математика Георга Кантора о диагональных числах, действительных числах и целых положительных числах510. Немного найдется нематематиков, которые смогут понять, что у Нозика есть что сказать по этому вопросу.
Не то чтобы Нозик смущался перед высказыванием наблюдений о работе человеческого ума. Например, он предлагает следующее научно-фантастическое объяснение сна, сновидений и «отождествления себя»: «Некоторые авторы предполагали, что, когда люди спят и видят сны, астральное тело в действительности отделяется от спящего тела и в некоторой области совершает действие, видимое во сне»511.
Обсуждение Нозиком свободы воли столь же бестолково. Он утверждает: «Моя озабоченность свободой воли, однако, не коренится [sic] в желании наказывать людей, или возлагать на них ответственность, или даже быть ответственным самому»512. Понятие свободной воли предполагает ответственность и возможности наказывать или прощать людей за поступки, которые мы считаем плохими или преступными. Согласно психиатрической правовой доктрине, душевно здоровые люди обладают свободой воли и заслуживают наказания за совершенные преступления, а «тяжелые» психически больные (психотики) не имеют свободы воли и заслуживают «лечения» психических заболеваний, которые заставили их совершить преступление. Я подчеркиваю это простое данное потому, что эксперты по разуму регулярно приписывают ограничение или утрату свободы воли психическому заболеванию, навлекая на «пациента» ужасающие последствия.
Избегание Нозиком обращения к тесной связи между ответственностью и психиатрией было намеренным. Он подготовил объемистую главу для философского сборника, даже не упомянув законов или правил о психиатрии. Вместо этого он говорит об ответственности следующее:
• «То, что быть принужденным не делать А, — недостаточное условие, чтобы быть несвободным делать А, иллюстрируется следующим примером: вы угрожаете уволить меня с работы, если я сделаю А, и я воздерживаюсь от совершения А из-за этой угрозы, так что я вынужден не делать А. Однако, не делая это мне известным, вы блефуете…»513
• «P угрожает сделать что-то, если Q сделает А (и P знает о том, что он угрожает). Эта угроза делает совершение А со стороны Q возможным куда меньше, чем несовершение А»514.
Людвиг фон Мизес, выдающийся ученый, убежденный антикоммунист и антинацист, был изгоем в академических кругах. Роберт Нозик, профессор, который мог «подробно высказываться о теории относительности и квантовой теории, космологии, модальной логике, топологии, эволюционной биологии, нейронауках, когнитивной психологии, теории принятия решений, экономике и даже истории СССР» (Колин Макгинн), был академической сверхзвездой. Опасаюсь, что либертарианцы обожают цитировать его труды скорее из-за отблеска славы в слове «Гарвард» и в надежде на то, что она отразится на либертарианстве в целом, а не вследствие ценности вклада Нозика в философию свободы и ответственности. На мой взгляд, рассуждать о личной ответственности, игнорируя психиатрию, — все равно что обсуждать Гражданскую войну [в США], игнорируя рабство. Пожалуй, именно это ожидается сегодня от философа из Гарварда. Известный британский социолог Дэвид Мартин мудро отмечает: «Состояние дел в современной философии таково, что действительно важные гуманитарные вопросы должна рассматривать теология»515. К сожалению, связь между ответственностью и психиатрией — проблема, касаться которой боится даже теология.
Нозик одобрительно отзывается об австрийском авторитарно-принудительном психиатре Викторе Франкле516. Он не упоминает того, что Франкл одобрял и проводил наиболее отвратительные психиатрические практики, включая лоботомию, которую он делал лично, хотя и не был нейрохирургом517. Он гордо писал: «Я подписывал разрешения на лоботомию и не имел причин сожалеть об этом. Несколько раз я даже сам проводил трансорбитальную лоботомию. Однако я обещаю Вам, что человеческое достоинство наших пациентов таким образом не нарушается… что здесь имеет значение не метод терапевтического подхода как таковой, будь это лечение препаратами или шоком, а дух, с которым его проводят»518. Наконец, утверждение Франкла о том, что он был узником Освенцима, представляется открытым для сомнений. Рауль Хильберг, крупнейший исследователь Холокоста, относит «Человека в поисках смысла» Виктора Франкла к одной категории с печально известными «Мемуарами» Биньямина Вилькомирского519 и сообщает: «Приблизительное датирование его [Франкла] пребывания в Терезиенштадте и Аушвице выводится из его книги… музей гетто в Терезиенштадте не смог отыскать записей о прибытии и отбытии Франкла»520.
«Исследованная жизнь»
В 1989 г. Нозик выпустил «Исследованную жизнь: философские размышления» — сборник из двадцати семи эссе по разнообразным вопросам, включая творчество, зло, счастье, Холокост и любовь. Эта книга не оставляет сомнений в обширном знакомстве Нозика с психиатрией. Он с уважением ссылается на идеи Зигмунда Фрейда, Эрика Эриксона, Абрахама Маслоу и Дэвида Шапиро и даже цитирует весьма специальную работу последнего «Невротические стили»521.
«Исследованная жизнь» самая личная среди книг Нозика, и она весьма любопытна. Во введении Нозик объявляет, что он намерен исправить ошибки: он не либертарианец и не желает, чтобы его так идентифицировали: «Мы не хотим быть преданными какому-либо одному особенному пониманию или быть к нему привязаны. Такая опасность поджидает каждого писателя. В представлении общества или в своем собственном он легко может идентифицироваться с определенной «позицией». Я сам, ранее написав книгу по политической философии, в которой излагалась определенная точка зрения, которая теперь мне представляется весьма неадекватной… особенно глубоко понимаю трудности проживания интеллектуального прошлого или бегства от него»522.
Первая глава «Исследованной жизни» озаглавлена «Умирание». После нескольких страниц незначительной, но возвышенной риторики Нозик предлагает «радикальное предложение о том, что в смерти организованная энергия личности — кто-то мог бы сказать, душа — становится управляющей структурой новой вселенной, которая вырывается под прямым углом прямо здесь и сейчас в момент ее смерти. Природа новой вселенной, ныне созданной, будет определяться уровнем реальности, стабильности, безмятежности и т.д., которого она сумела достичь за время жизни. И пожалуй, она продолжает далее вечно пребывать в роли Бога [siс] той вселенной»523. Нозик называет это
