Михаил Бакунин - Избранные сочинения Том I
Программа Маркса сделалась программой социально-демократической партии. В начале в ней повторяются некоторые из главных параграфов Интернациональной программы, утвержденной первым Женевским конгрессом; но потом, вдруг, совершается крутой переход к завоеванию политической власти" рекомендуемой немецким работникам, как ближайшая и непосредственная цель" новой партии, с прибавлением следующей знаменательной фразы: „Завоевание политических прав, (всенародное право избирательства, свобода печати, свобода ассоциаций и публичных собраний и т.д.), как необходимое предварительное условие экономического освобождения работников".
Эта фраза имеет вот какое значение: прежде чем приступить к социальной революции, работники должны совершить политическую революцию, или что более сообразно с природою немцев, завоевать, или еще проще, приобресть политическое право посредством мирной агитации. А так как всякое политическое движение не может быть другим, как движением буржуазным, то и выходит, что эта программа рекомендует немецким работникам усвоить себе прежде всего буржуазные интересы и цели и совершить политическое движение в пользу радикальной буржуазии, которая потом в благодарность не освободит народ, а подчинит его новой власти, новой эксплуатации.
На основании этой программы совершилось трогательное примирение немецких и австрийских работников с буржуазными радикалами „народной партии". По окончании Нюренбергского конгресса делегаты, избранные с этою целью конгрессом, отправились в Штутгарт, где и был заключен между представителями обманутых работников и коноводами буржуазно-радикальной партии, формальный оборонительный и наступательный союз.
Вследствие такого союза, как те так и другие явились вместе, как братья, на второй конгресс Лиги Мира и Свободы открывшийся в сентябре в Берне. Тут приключился довольно знаменательный факт. Если не все, то по крайней мере многие из наших читателей слышали о расколе, впервые обнаружившемся на этом конгрессе между буржуазными социалистами и демократами и революционными социалистами, принадлежавшими к партии так называемого Союза (Аллианс) или вступившими в него после этого.
Вопрос, который подал внешний повод к этому разрыву, сделавшемуся уже гораздо прежде неизбежным, был поставлен аллиансистами чрезвычайно определенно и ясно. Они хотели вывести наружу буржуазных демократов и социалистов, заставить их громко высказать не только их равнодушие, но положительно враждебное отношение к вопросу, который единственно может быть назван народным вопросом — к вопросу социальному.
Для этого они предложили „Лиге Мира и Свободы" признать за главную цель всех своих стремлений: „уравнение лиц" (не только в политическом или юридическом, но главным образом в экономическом отношении) „и классов" (в смысле совершенного уничтожения последних). Словом они пригласили Лигу принять программу социально-революционную.
Они дали нарочно самую умеренную форму своему предложению, дабы противники, большинство Лиги, не имели возможности маскировать своего отказа возражением против слишком резкой постановки вопроса. Им было сказано ясно: „Мы теперь еще не касаемся вопроса о средствах для достижения цели. Мы спрашиваем Вас, хотите-ли Вы осуществления этой цели? Признаете-ли Вы ее за законную и в настоящее время за главную, чтобы не сказать единую цель? Хотите-ли, желаете-ли Вы осуществления полнейшего равенства не физиологического и не этнографического, асоциально-экономического между всеми людьми, к какой бы части света, к какому бы народу и полу они не принадлежали. Мы убеждены и вся новейшая история служит подтверждением, пока человечество будет разделено на меньшинство эксплуататоров и большинство эксплуатируемых, свобода не мыслима и становится ложью. Если Вы хотите свободы для всех, то Вы должны хотеть вместе с нами всеобщего равенства. Хотите-ли Вы его, да или нет?"
Если бы господа буржуазные демократы и социалисты были умнее, они, для спасения своей чести, ответили бы да, но как люди практические отложили бы осуществление этой цели на очень далекие времена. Аллиансисты, опасаясь такого ответа, наперед условились между собою поставить в таком случае вопрос о путях и средствах, необходимых для достижения цели. Тогда выступил бы вперед вопрос о коллективной и индивидуальной собственности, об уничтожении юридического права и о государстве.
Но на этом поле для большинства конгресса было бы гораздо удобнее принять сражение чем на первом. Ясность первого вопроса была такова, что не допускала никаких уверток. Второй же вопрос гораздо сложнее и дает повод к бесчисленному множеству толков, так, что при некоторой ловкости, можно говорить и вотировать против народного социализма и все-таки казаться социалистом и другом народа. В этом отношении школа Маркса дала нам много примеров, и немецкий диктатор так гостеприимен (под непременным условием, чтобы ему кланялись), что он в настоящее время прикрывает своим знаменем огромное количество с ног до головы буржуазных социалистов и демократов, и Лига Мира и Свободы, могла бы приютиться под ним, если бы только согласилась признать его за первого человека.
Если бы буржуазный конгресс поступил таким образом, то положение аллиансистов стало бы несравненно труднее; между Лигою и ими произошла бы та же самая борьба, которая существует ныне между ими и Марксом. Но Лига оказалась глупее и вместе с тем честнее марксистов; она приняла сражение на первом ей предложенном поле, и на вопрос: «хочет-ли она экономического равенства, да или нет?» — огромным большинством ответила „нет". Этим окончательно отрезала себя от пролетариата и обрекла на близкую смерть. Она умерла, и оставила только две блуждающие и горько жалующиеся тени: Арманд Гег и сенсимонист-миллионер, Лемонье.
Теперь возвратимся к странному факту, случившемуся на этом конгрессе, а именно: делегаты, приехавшие из Нюренберга и Штутгардта, т. е. работники, отряженные Нюренбергским конгрессом новой социально-демократической партией немецких рабочих и буржуазные швабы „народной партии", вместе с большинством Лиги, вотировали единодушно против равенства. Что так вотировали буржуа, удивляться нечего, на то они и буржуа. Никакой буржуа будь он самый красный революционер, экономического равенства хотеть не может, потому что это равенство его смерть.
Но каким образом работники, члены социально-демократической партии, могли вотировать против равенства? Не доказывает-ли это, что программа, которой они ныне подчинены, прямо ведет их к цели совершенно противоположной той, которая поставлена им их социальным положением и инстинктом: и что их союз с буржуазными радикалами, заключенный ради политических видов, основан не на поглощении буржуазии пролетариатом, а напротив, на подчинении последнего первой.
Замечателен еще другой факт. Брюссельский конгресс Интернационала, закрывший свои заседания за несколько дней перед Бернским, отверг всякую солидарность с последним, и все марксисты, участвовавшие в Брюссельском конгрессе, говорили и вотировали в этом смысле. Каким же образом другие марксисты, действовавшие, как и первые, под прямым влиянием Маркса могли прийти к такому трогательному единодушию с большинством Бернского конгресса?
Все это осталось загадкою, до сих пор не разгаданною. Тоже противоречие в продолжении целого 1868 даже после 1869 г. оказалось в Volksstaat'e главном, можно сказать, оффициальном органе социально-демократической партии немецких работников, издаваемом гг. Бебелем и Либкнехтом. Иногда печатались в нем довольно сильные статьи против буржуазной Лиги; но за ними следовали несомненные заявления нежности, иногда дружеские упреки. Орган, долженствовавший представлять чисто народные интересы, как бы умолял Лигу укротить свои слишком ярые заявления буржуазных инстинктов, компромеировавшие защитников Лиги перед работниками.
Такое колебание в партии г. Маркса продолжалось до сентября 1869 г., т. е. до Базельского конгресса. Этот конгресс составляет эпоху в развитии Интернационала.
Прежде всего немцы принимали самое слабое участие в конгрессах Интернационала. Главную роль играли в нем работники Франции, Бельгии, Швейцарии и отчасти Англии. Теперь же немцы, организовавшие партию, на основании вышесказанной, более буржуазно-политической чем народно-социальной программы, явились на Базельский конгресс, как хорошо вымуштрованная рота, и вотировали, как один человек, под строгим надзором одного из своих коноводов, г. Либкнехта.
Первым их делом было, разумеется, внесение своей программы, с предложением поставить политический вопрос во главе всех других вопросов. Произошло горячее сражение, в котором немцы потерпели решительное поражение. Базельский конгресс сохранил чистоту Интернациональной программы, не позволил немцам ее исказить, внесением в нее буржуазной политики.
