Джеймс Голдгейер - Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны»
Через несколько месяцев Россия возобновила войну в Чечне, что привело к массовым проявлениям жестокости и нарушениям прав человека. Затем последовало подавление прессы, что еще больше ослабило хрупкие демократические институты России. Теперь уже казалось, что все шансы на экономические и демократические преобразования и объединение усилий в плане безопасности были окончательно потеряны.
К осени 1999-го российская политика Клинтона оказалась в тупике. Главный эксперт Клинтона по России Строуб Тэлботт призывал к «стратегическому терпению», но терпение иссякло. Эксперты по вопросам безопасности выражали все большую тревогу в связи с тем, что Россия продолжала продажу ядерных технологий Ирану. К тому же новый российский президент Владимир Путин отказывался заключить крупное соглашение по сокращению арсенала наступательных ядерных боеголовок при условии, что США сохранят за собой право вести работы по созданию ограниченной противоракетной обороны в соответствии с пересмотренным Договором о противоракетной обороне. Когда на завершающем этапе своей администрации Клинтон занялся поисками мира на Ближнем Востоке и попытками продвижения в решении проблем Корейского полуострова, Россия вообще отошла на задний план. Это стало разительным контрастом с тем серьезным акцентом на Россию, которым началось президентство Клинтона в 1993 году.
Джордж Уокер Буш: от реализма к выборочному либерализмуК началу американской президентской кампании 2000 года уже говорили не о том, как Россия была преобразована и интегрирована, а скорее о том, как она была потеряна. Если Клинтон жаловался, что Буш-старший сделал слишком мало, то новый Джордж Буш и его советники критиковали Клинтона и вице-президента Альберта Гора за то, что те пытались сделать слишком много, чтобы повлиять на внутренние дела России. Они утверждали, что подлинные интересы Америки лежали не в русле вильсонианства, а в возврате к реальной политике. Поскольку же сила была единственным фактором, имевшим значение, команда Буша пришла в Белый дом не с акцентом на Россию, как две предшествующие администрации, а с политикой, которая ставила во главу угла укрепление отношений прежде всего с союзниками в Северной Америке, Азии и Европе и только после этого — развитие связей с Россией. И хотя эта политика радикально расходилась с той, с чего начинала команда Клинтона, она не сильно отличалась от того, с чем Клинтон завершал свое пребывание в Белом доме в январе 2001 года. Было совершенно очевидно, что Россия отошла на периферию внешней политики Соединенных Штатов.
Новая команда Буша критиковала Клинтона и Гора в ходе избирательной кампании 2000 года за то, что в вопросах внешней политики они придавали слишком большое значение тесным личным взаимоотношениям с президентом Борисом Ельциным и премьер-министром Виктором Черномырдиным. По иронии судьбы Буша-старшего обвиняли в такой же привязанности к Михаилу Горбачеву. Но как бы ни пыталась новая команда Буша строить свою внешнюю политику с государствами, а не с индивидуальными политиками, она не могла игнорировать вопросы внутренней политики и персоналий в России. На первой же встрече с Путиным в Словении в июне 2001 года Буш уделил особое внимание установлению личных отношений со своим русским коллегой.
После террористических актов против США 11 сентября 2001 г. президент Буш неожиданно вышел на совершенно новый комплекс идей относительно внешней политики, который был гораздо ближе философии Рональда Рейгана и Вудро Вильсона, чем его собственного отца или Ричарда Никсона. В нескольких важных выступлениях он провел мысль о том, что является сторонником пересмотра системы международных отношений, а не их сохранения{21}. Опубликованная осенью 2002 года доктрина «национальной безопасности» Буша делает защиту свобод личности во всем мире четко провозглашенной целью американской внешней политики. Во многих регионах мира, объяснял президент, свобода личности может быть обеспечена только путем смены режима. После 11 сентября Буш, по крайней мере риторически, стал ближе к сторонникам преобразования режимов и дистанцировался от сторонников поддержания баланса сил{22}. До настоящего времени, однако, Буш старался избирательно продвигать вильсонианские идеалы. Если, например, на Ближнем Востоке Буш и сторонники преобразования режимов в его администрации были готовы укреплять демократию, даже если это означало применение силы, то они не проявили особого энтузиазма в использовании такой же стратегии в отношении России. После 11 сентября Буш еще более энергично стал сближаться с Путиным как с союзником в войне с терроризмом. Команда Буша была более чем счастлива перейти от политики игнорирования России к политике тесных связей с ней, тем более что Россия не препятствовала созданию американских военных баз в Средней Азии. Это сближение, однако, не было полным возвратом к ранним годам администрации Клинтона, и внутренние преобразования в России не стали предметом двусторонней заинтересованности. Вместо этого после 11 сентября на первое место вновь вышла международная роль России. Администрация Буша также уделила первостепенное внимание выработке новой повестки в вопросах стратегических ядерных вооружений (включая отмену Договора о противоракетной обороне), войне с терроризмом и стала уделять меньше внимания внутренним проблемам России, таким как поведение российской армии в Чечне или наступление Путина на независимость прессы.
Изменяющиеся параметры силы и угроз
Понимание важности преобразования режимов в отличие от поддержания баланса сил оказало прямое влияние на формирование политики США в отношении России после 1991 года. Однако на протяжении десятилетия два других фактора, действовавших за пределами границ США, приобретали все более серьезное значение для творцов американской политики. Особенно важным стало более глубокое понимание тенденции нарастания асимметрии в соотношении сил между Россией и США. В начале десятилетия мощь России с трудом поддавалась оценке. Поскольку Россия не потерпела военного поражения, многие российские внешнеполитические эксперты все еще продолжали считать ее ведущей мировой державой, а многие американцы запаздывали с пониманием того, как быстро менялся мир[10]. Первоначально неясность относительно реального соотношения сил сдерживала осторожную администрацию Клинтона{23}. Понимание этой асимметрии менялось медленнее, чем само соотношение сил, но со временем реальное распределение мощи прояснилось. К концу 90-х годов вашингтонские лидеры верно считали, что Россия располагает минимальными возможностями для оказания влияния на американскую внешнюю политику даже в таких традиционных сферах российского влияния, как Балканы. Это актуализированное представление придало смелости деятелям администрации Клинтона. Они стали проводить внешнюю политику, которая включала расширение НАТО и войну против Сербии, что еще десять лет назад, безусловно, вызвало бы конфликт между двумя великими державами.
Во-вторых, со временем неопределенность относительно курса российской революции ослабла. В начале десятилетия конечная точка перехода России от коммунизма к новому состоянию представлялась весьма туманно. Те, кто считал, что тип режима имеет значение и что интересам Соединенных Штатов отвечает возникновение демократической, а не коммунистической или фашистской России, стояли перед грандиозной задачей выработки такой политики, которая поощряла бы развитие демократии и рыночной экономики в самой крупной стране мира, история которой являла собой непрерывное автократическое правление и семидесятилетний эксперимент с командной экономикой. Оказание помощи в трансформации подобной системы в направлении рыночной экономики и демократической формы правления, которая могла бы торговать с Западом и участвовать в западных институтах, не имело прецедентов.
В конце десятилетия развитие России по наихудшим сценариям уже представлялось маловероятным{24}. В конце 90-х годов в России возник весьма далекий от совершенства капитализм и еще более далекая от совершенства демократия, что вызывало в команде Клинтона чувство фрустрации. Вместе с тем опасения по поводу установления в России фашизма или возврата коммунизма рассеялись, и такое развитие событий несколько успокоило администрацию уже Джорджа Буша-мл. относительно отрицательных последствий внутреннего развития России для интересов национальной безопасности США. Отмеченные два фактора со временем стали оказывать существенное влияние на формирование американской внешней политики, хотя ее общая направленность складывалась под воздействием обстановки в мире в целом. Осознание увеличивающейся асимметрии соотношения сил между Соединенными Штатами и Россией позволило американским представителям предпринимать односторонние политические инициативы без особой оглядки на реакцию России. Завершение российской революции позволило США уделять меньше внимания развитию внутриполитической обстановки в России. В то же время растущая асимметрия в соотношении сил между этими когда-то равными державами, а также неоднозначный в политическом плане характер преобразований в России оказывали в целом отрицательное влияние на состояние двусторонних отношений. Российские лидеры устали от проявления американской бесцеремонности в международных делах и с тревогой следили за попытками США повлиять на развитие внутриполитической обстановки в России. Только сочетание новых идеологических ориентиров в Белом доме и глубокий шок, который испытало мировое сообщество 11 сентября, смогли изменить обстановку в американо-российских отношениях.