Алан Гринспен - Карта и территория. Риск, человеческая природа и проблемы прогнозирования
Танку Abrams, главной ударной силе нашей армии, уже более 30 лет, так же, как и БМП Bradley. Все же значительная часть нашего вооружения новая, разработанная в основном для операций в Ираке и Афганистане. Часть его, например большие специальные грузовики, сконструированные таким образом, чтобы выдерживать взрывы мин на дорогах в зонах боевых конфликтов, могут не пригодиться в будущем.
Не совсем понятно, однако, насколько критичен нынешний возраст вооружения для нашей национальной безопасности. Все это зависит от того, кто будет нашим предполагаемым противником через 5–15 лет. Многие аналитики считают, что вероятность столкновения сверхдержав, которая существовала в течение четырех десятилетий после Второй мировой войны, очень мала, но утверждать это с уверенностью никто не берется. Наша военная структура существенно не изменится — слишком много времени нужно для этого. Но типы военного снаряжения, которые мы будем закупать в ближайшие годы, сильно зависят от долгосрочного баланса сил.
Проблема устаревания техники служит камнем преткновения для военных и политических тактиков, и, похоже, такая ситуация сохранится и в ближайшем будущем. Очень надеюсь, что их спор разрешится, не дожидаясь очередного конфликта, в котором американским вооруженным силам придется демонстрировать свои возможности.
То же про частный сектор
Проблема старения инфраструктуры не может не касаться частного сектора. С 1970-х гг. средний возраст производственных фондов вырос с без малого 10 лет почти до 13 лет. Эта тенденция еще более заметна в оптовой торговле, в коммунальной сфере и воздушном транспорте.
Доля частной нежилой недвижимости в реальном ВВП постоянно снижалась с 1981 г., и эти здания не заменялись, отражая, вероятно, как замедление роста населения трудоспособного возраста (меньше рабочих, меньше зданий), так и недавнее, после 2008 г., увеличение дисконтирования ожидаемых прибылей от очень долгосрочных активов.
Предстоящая задача
Вряд ли можно сомневаться в том, что модернизация нашей инфраструктуры назрела уже давно. Не сложно показать, сколько времени и топлива тратится впустую в автомобильных пробках из-за того, что рост пропускной способности дорог не успевает за ростом числа автомобилей. Однако поддержание инфраструктуры в должном состоянии — задача не из простых. Главное препятствие — финансирование. Наша денежно-кредитная политика не сулит ничего хорошего. Чтобы сбалансировать бюджет, необходимо либо увеличить доходы на две пятых, либо уменьшить на четверть текущие расходы, либо сделать и то и другое. Вряд ли нам удастся получить сбалансированный бюджет даже через 10 лет. Повышение федеральных расходов на инфраструктуру увеличит дефицит (отрицательные сбережения) и должно сопровождаться, ex post, сравнимым ростом сбережений домохозяйств и частного бизнеса за вычетом капиталовложений либо увеличением объема заимствований за границей. В той мере, в которой рост дефицитного расходования сокращает капиталовложения, подавляется экономический рост в краткосрочной перспективе и производительность — в долгосрочной. Нужно, конечно, учитывать влияние инфраструктуры на производительность. Рост расходов на инфраструктуру, безусловно, увеличивает номинальный ВВП, что, в свою очередь, должно повысить уровень валовых внутренних частных сбережений, но этого далеко не достаточно.
США уже не та страна, которая после окончания Второй мировой войны создала функционирующую инфраструктуру, государственную и частную, хотя и направляла часть ВВП на нужды холодной войны. Тогда нам это удалось потому, что норма сбережений составляла 10 % дохода домохозяйств. Теперь, как я уже говорил, эта норма близка к 5 %.
Более масштабный вопрос
Недостатки инфраструктуры являются лишь частью более глобальной проблемы, стоящей перед США, — количества ресурсов, зарезервированных на непредвиденный случай. Существуют, конечно, запасы, не используемые много лет, например Стратегический нефтяной резерв. Некоторые запасы, которые мы создаем, лежат без движения длительные сроки и могут вообще никогда не потребоваться: запасы вакцин на случай эпидемий, которые так и не случатся, дамбы на случай наводнений, которые так и не произойдут. И конечно же, наш главный резервный актив — это вооруженные силы.
Подобные активы нужны как гарантия на случай, например, иностранного вторжения, эпидемии, цунами, урагана — того, что нельзя наверняка предсказать и что может никогда не произойти. Тем не менее это требует создания определенных запасов, которые не участвуют в производстве потребительских товаров и услуг. Они используются только в критических ситуациях. Эти буферные запасы связаны с непредвиденными событиями, которые варьируют от непредсказуемых, но повторяющихся, до непредсказуемых и редких. Первые могут быть предметом страхования, так как предлагают довольно устойчивую доходность страховщикам. Последние — нет.
Так, пожары предсказать нельзя. Но они случаются везде достаточно регулярно, чтобы создать и финансировать пожарные части, и по стоимости это равнозначно страховым премиям. Мы не можем также предсказать, что случится с нашим здоровьем, но, поскольку болезни все же происходят, и достаточно часто, существуют системы страхования здоровья, больницы и поликлиники. Могут создаваться буферные запасы дорогих строительных материалов (например, специальной стали), потребность в которых возникает раз-другой в полстолетия после землетрясений, или молниеотводов, в которые молния может ударять каждый месяц или декаду.
Самые очевидные объекты страхования — жизнь и недвижимость. На мой взгляд, чем выше уровень жизни, тем больше доля ВВП, приходящаяся на частное страхование. Долгосрочные неопределенные риски имеют неизвестные распределения вероятностей и поэтому не могут страховаться. Страхуются только те риски, вероятность которых могут оценить актуарии. Риски, которые крайне изменчивы, предлагают слишком нестабильную доходность.
Решение о финансировании буферов — это одно из самых важных решений, которые должно принимать общество осознанно или автоматически. Если лица, определяющие политику, на государственном или частном уровне, решат защищать граждан от всех мыслимых рисков, то существующий уровень жизни в стране неизбежно снизится. Финансирование таких «инвестиций» требует увеличения сбережений и, соответственно, уменьшения немедленного потребления. Ресурсы можно использовать сразу, а можно отложить про запас, но то и другое одновременно сделать невозможно. Буферы — это «спящие» инвестиции, которые могут бездействовать и казаться непродуктивными большую часть срока своего существования. Но они входят в наши совокупные реальные основные фонды (и в реальный собственный капитал). Это не случайно, что такой защиты от землетрясений, как в Японии, нет в менее богатых странах с таким же риском сильных землетрясений. Эти страны, явно или неявно принимают решение не снижать уровень потребления с целью финансирования таких случайных событий. Так, Гаити, очень бедная страна, до сих пор полностью не восстановилась после землетрясения 2010 г. Но она и не выстраивала защитную инфраструктуру, как Япония, и не имела ресурсов, чтобы восстановиться самостоятельно. Буферы — это в значительной мере роскошь, которую могут позволить себе богатые государства. Только у богатых стран есть ресурсы для защиты населения от событий, вероятность наступления которых очень мала.
Какую часть текущего объема производства общество готово отдать, чтобы защититься от кризисов, наступающих раз в 50 или 100 лет? Как оно приходит к такому решению и кто его принимает? Если решения об уровне приемлемого риска принимаются главным образом на частном уровне2, то ответственность за маловероятные события, вроде землетрясения и цунами 2011 г. в Японии, в основном лежит на правительствах. Хотя официальных данных для оценки размеров и качества наших буферных резервов нет, старение и деградация основных фондов, как государственных, так и частных, ясно указывает на то, что такая их часть, как буферные резервы, тоже приходит в упадок.
Глава 15
Заключение
Еще до того, как план этой книги созрел у меня в голове, я отчетливо понимал, что базовое допущение классической и неоклассической экономики о рациональном поведении людей в процессе преследования собственных долгосрочных интересов является не совсем правильным. Ну а кризис 2008 г. заставил меня пересмотреть более ранние представления о том, что наши инстинктивные склонности проявляются случайно и потому не вписываются в экономические модели. Тем не менее уже в самом начале работы над этой книгой я с удивлением обнаружил, что многие вроде бы случайные переменные можно учесть в статистически значимых регрессионных уравнениях. Как показывают факты, многие, если не все, экономические решения были явно стабильны в долгосрочной перспективе, насколько я мог проследить. А мой список примеров длинный, хотя и не исчерпывающий.
