Александр Шубин - 1937. АнтиТеррор Сталина
Между антисталинским и сталинистским мифами, как между двумя «лагерями», идет позиционная борьба. Каждая сторона пытается приписать себе победу в борьбе за умы. Но борьба-то идет не за умы, а за сердца, на уровне эмоций. Увы, даже профессиональные исследователи склоняются к тому, чтобы мотивировать свою позицию на уровне эмоций: «Гнусное существо. Был хром и болезнен. Левая рука не разгибалась и сохла. Часто простужался — значит, был потлив. Его империя (моя родина): кровь, вонь, марши, миллионы лопат, штыков, поток речей и океаны трупов»[520], — резюмирует Б. С. Илизаров свою попытку нарисовать психологический портрет Сталина. Увы, это резюме лучше характеризует идеологию самого Б. С. Илизарова, чем Сталина и его эпоху. Такие характеристики, помноженные на телевизионный формат сериала Сванидзе, только усиливают сталинистские настроения. Чем больше грязи льется на Сталина, тем большее отторжение у читателя и зрителя это вызывает, тем сильнее сомнения: ну не может человек быть настолько ужасен, ведь было и что-то хорошее…
* * *Для одних Сталин — грозный восстановитель империи, для других — параноик, маньяк разрушения, для третьих — враг коммунистической идеи и т. д. Мифы толпятся на экране и на книжных полках магазинов. Но это столпотворение только кажется хаотичным. Образы Сталина можно систематизировать: разделить на положительные и отрицательные, коммунистические (левые) и антикоммунистические (правые). Получается четыре основных мифа: правый сталинизм, характерный для державников («Сталин — царь», он возродил «нормальный порядок», Российскую империю, разгромил революционеров, сепаратистов и внешних врагов, повел страну дальше по пути прогресса); левый сталинизм («Сталин — гений» — верный ученик Маркса и Ленина, создатель социализма, разгромивший антисоветские заговоры и фашизм), правый антисталинизм, характерный для либералов и сторонников «белой идеи» («Сталин — Саурон» — создатель тоталитарного «Мордора», где все люди по сути стали «зэками», убийца до 100 миллионов людей), левый антисталинизм, характерный для троцкистов и «детей XX съезда» («Сталин — тиран» — враг дела Ленина, предатель, погубивший революцию и революционеров). Все мнения о Сталине не сводятся к этим четырем, но в большинстве своем представляют их варианты, иногда даже очень экзотические. Как мы увидим, есть даже мнение, что Сталин хотел ввести демократию по западному образцу (либеральный вариант право-сталинистского мифа).
Наверное, сторонники всех этих мифов очень удивились бы, если бы им сообщили, что их точки зрения вполне совместимы и представляют лишь части общей картины. Но просто каждый миф — это отобранная под схему часть истины.
Разгромил ли Сталин тот большевизм, который победил в России в 1917 г.? В значительной степени. Стремился ли Сталин воплотить в жизнь коммунистические идеалы Маркса и Ленина? В значительной степени. Было ли советское общество при Сталине тоталитарным? В значительной степени. Продвинулось ли общество при Сталине по пути индустриального прогресса? В значительной степени.
Проблема «Термидора»
Практически все нынешние мифы о Сталине уходят корнями в споры 20-х гг. Противники большевизма считали планы коммунистического общества чистой утопией. Следовательно, рано или поздно движение к утопии, социализму должно было провалиться, а страна — вернуться назад, к «нормальному» состоянию — либо к аналогу Российской империи, либо к буржуазной республике.
Эту мысль наиболее ясно выразил эмигрантский публицист Николай Устрялов. Он уже в 1920–1921 гг. высказал идею о том, что логикой вещей, как и во время Французской революции, закончившейся «термидором», большевизм будет эволюционировать от радикального революционного якобинизма к режиму, опирающемуся на нормальные буржуазные отношения и твердый правовой порядок. Началось термидорианское «перерождение большевизма», создание новой бюрократии, буржуазии и аристократии. Советская система — это «редиска. Извне красная, внутри — белая»[521].
Устрялов приветствовал такую перспективу, называя себя национал-большевиком и ожидая, что «термидор» превратит Россию в сильную державу.
Устрялов рассматривал коммунизм односторонне, для него эта идея была просто синонимом уравнительной утопии. Он не увидел в марксистском коммунизме другой его стороны — стремления к созданию общества, работающего по единому плану, строжайшего экономического централизма. Новую иерархию, державную мощь, угнетение создавал не «термидор», не отход от коммунистических принципов, а последовательный централизм марксистско-ленинской идеи. То, что Устрялов, а затем и Троцкий принимали за «белое», в действительности было проявлением «красного».
Для большевиков «термидор» был страшным предсказанием. Участники антисталинской оппозиции с ужасом фиксировали признаки «перерождения» партии, официально приверженной идеалам социальной справедливости.
Перспектива «термидора», по мнению многих наблюдателей, действительно реализовалась в сталинизме. Соответственно, одобрительный взгляд на сталинский «термидор» приводит правых сталинистов к устряловской точке зрения, а критический взгляд левых антисталинистов на «термидор», «перерождение в диктатуру бюрократии» развивает аргументы Троцкого. В своем взгляде на Сталина именно за Троцким шли «шестидесятники». Но, с другой стороны, многие наблюдатели считают, что никакого «термидора», отката назад не произошло, и при Сталине возникло принципиально новое общество. Левые сталинисты относятся к нему положительно, а правые антисталинисты обличают как «империю зла».
Концепцию «термидора» обычно понимают упрощенно — как откат назад. Но ведь и Франция после революции сама по себе не вернулась к старому порядку. Наполеон — не Людовик. Легко показать, что Сталин, хотя и вернул некоторые черты российской имперской традиции (обычно — внешние), ушел от империи Романовых очень далеко. Полемизируя с В. Роговиным и В. Кожиновым, которые с разных позиций (один с троцкистских, другой — с державных, устряловских) считают Большой террор «белым», «контрреволюционным», Л. Наумов пишет: «предположим, что искренне симпатизирующий троцкистам Роговин не знает о гонениях на православных. По крайней мере, он о них практически ничего не пишет. Пишет про „ленинскую гвардию“, про партию, про армию, про беспартийную интеллигенцию, про народ, даже про НКВД. Бывает, не заметил. Но Кожинов-то не может не знать»[522]. Справедливости ради нужно отметить, что священники попали под удар «за компанию» с «ленинской гвардией», партийцами, военными, беспартийной интеллигенцией, НКВДэшниками и разными группами недовольных, которые волновали Сталина куда больше, чем несчастные священники. Сталин не ставил задачи разгромить Церковь, но и не собирался защищать священников от НКВД, который расстреливал их по первому подозрению в политической пропаганде или просто в недовольстве своим положением. Все это, конечно, не делает и позицию Кожинова более убедительной — «белый» террор не может быть направлен против «бывших» (и не только людей Церкви, но вообще — прежней элиты). Большой террор расчищал дорогу новой элите, но не любой новой элите.
Чтобы соотнести четыре основных образа Сталина с известной науке исторической реальностью, необходимо понять, куда двигалась страна в 30-е годы, каково было в это время соотношение социальной стратегии и национальной традиции.
Что построили при Сталине?
Представители разных историософских школ не могут договориться о том, что же было построено в СССР. Для одних СССР — «реальный социализм», для других — тоталитаризм, для третьих — этап развития российской цивилизации, для четвертых — государственный капитализм, для пятых — этакратическое (бюрократическое) индустриальное общество. Думаю, спорщиков вполне можно усадить за стол переговоров. Все эти точки зрения совместимы, поскольку разногласия в значительной степени носят терминологический и эмоциональный характер.
Идея «реального социализма» исходит из того, что в СССР марксистская концепция социалистического (коммунистического) общества была реализована настолько, насколько это вообще было возможно. То есть «реальный социализм» — это не капитализм, так как капитализм не может существовать без господства частной собственности. Сторонники концепции «реального социализма» доказывают, что в СССР не было также эксплуатации и эксплуататорских классов, с чем представители других идейных течений (в том числе и левые по взглядам) никак не соглашаются, указывая на бюрократический класс, господство правящей касты с ее номенклатурными привилегиями, бесправие трудящихся масс и т. д.
Попытка определения социального характера сталинской диктатуры неизбежно сталкивается с проблемой террора. Единственный господствующий слой, существовавший в СССР, — это бюрократия (этакратия). Следовательно, Сталин по идее должен был выражать ее интересы. Но Сталин наносил сокрушительные удары по бюрократии. Может быть, он не руководствовался какими-то социальными интересами и действовал по собственному наитию, вопреки социальным силам?
