Юркй Емельянов - Сталин перед судом пигмеев
Высокий авторитет лиц, которые были сочинителями и распространителями этих лживых версий, парализовал сомнения у людей более скромного положения. Как и в московском обществе времен Грибоедова, многие московские интеллигенты брежневского времени опасались бросить вызов мнению «княгини Марии Алексеевны». Страх высказать мнение, которое идет вразрез с общепринятым, всегда понуждал людей из московского общества (и порой отнюдь неглупых людей) слепо доверяться оценкам тех, кто считался «авторитетными лицами». Герой неоконченного романа Льва Толстого «Декабристы» Иван Павлович Пахтин, «мужчина лет сорока», решительно не знал, как оценить возвращение из сибирской ссылки декабриста Лабазова, пока не посетил так называемую «умную комнату» одного из московских клубов. Сначала Иван Павлович даже толком не знал, как сообщать эту новость» потому произнес ее в сопровождении стихотворной строки «выпытывающим тоном, готовый на то, чтобы эту цитату сделать шуточной или серьезной». Лишь получив надежные свидетельства того, что люди «умной комнаты» относятся к Лабазову с уважением и почтением, Пахтин понял, как надо следует оценивать его возвращение в Москву. Отмечая подобное хамелеонство части российской интеллигенции, Герцен писал: «У нас тот же человек готов наивно либеральничать с либералом, прикинуться легитимистом, и это без всяких задних мыслей, просто из учтивости и из кокетства; бугор de l'approbativite{франц. — желание получить одобрение} сильно развит в нашем черепе».
Страх прослыть дураком или некомпетентным, который, как следует из сказки Г.Х. Андерсена, заставил жителей целого королевства поверить в красоту несуществующего платья короля, парализовал слушателей невежественных баек о Сталине. Только, в отличие от сказки Андерсена, слушателей убеждали, что король — был постыдно гол, аего видимые достоинства — это иллюзия, в которую верят лишь дураки. Поддержание веры в антисталинские бредни стало пропуском в общество лиц, считавших себя интеллигенцией, а сомнения в них осуждались как признак непорядочности. Некритический подход «грубой и примитивной лжи углублял духовную деградацию людей и расширял ее масштабы. По сути антисталинизм стал устойчивым психическим заболеванием, охватившим определенные круги интеллигенции.
В то же время в этом безумии была своя последовательность. Перечеркнувшее положительные деяния Сталина и превратив его в олицетворение вселенского зла, авторы баек весьма логично объявляли порочными и его действия по возрождению исторических связей России с прошлым. Обстоятельства восстановления патриаршества в России излагались в нарочито издевательском тоне как по отношению к Сталину, так и к священнослужителям. Сама констатация неоспоримого факта об интересе Сталина к истории России звучала для авторов баек как обвинение: «Сталин интересовался историей России и особенно теми эпохами, когда правители любой ценой стремились к усилению власти и развитию государственности, царствование Ивана IV, Петра I, Николая I… Классовый принцип был заменен национальным. Сталин стал императором всея Руси».
Чем же была Русь для сочинителей антисталинских историй и их постоянных слушателей? Этому было посвящено мини-эссе под названием «Исторические факторы». Эссе содержит длинный перечень отрицательных исторических и природных факторов, породивших «ужасную» страну: «Века татарского ига, относительно Европы более суровая природа, мрачная и кровавая бесчеловечность Ивана Грозного и других российских деспотов, три сотни лет царствования дома Романовых, петровское творение прогресса». Все это, по мнению творцов эссе, создало «укорененное в социальном бытии России противоречие личной жизни человека и державности». Кажется, что авторы в духе писателя Кармазинова из романа «Бесы» стремились изобразить «банкротство России во всех отношениях перед великими умами Европы» и высмеивали тысячелетнюю историю «беспорядка и бестолковщины».
Помимо прочего, оценки Сталина и России обнажали вопиющее незнание отечественной истории и воскрешали стенания дореволюционной российской интеллигенции об «отсталости» России от «передовой» Европы. Для истолкования правления Сталина нередко использовались аналогии с оценками правления Ивана Грозного в художественной литературе и фольклоре. При этом не замечалось, что жестокости царя Ивана IV происходили в тот же XVI век, который прославился жестокими массовыми казнями и в других странах. В том же веке в Великобритании при короле Генрихе VIII были казнены сотни тысяч англичан «за бродяжничество», испанский герцог Альба залил кровью Фландрию, при испанском короле Филиппе II безжалостно сжигали на кострах десятки тысяч «еретиков», а за одну Варфоломеевскую ночь во Франции было уничтожено больше гугенотов, чем за все казни, совершенные по приказу Ивана Грозного.
Народное сознание страны изображалось как ущербное, сложившееся под давлением тяжелых обстоятельств. В «Сталиниаде» утверждалось: «Национальная ущемленность многих больших и малых народов России, вырвавшаяся наружу» в годы правления Сталина, «использование органов безопасности в целях поддержания личной. власти, слившись в воедино в сталинском мышлении, характере и типе властвования, сформировали ту державную традицию, тот несчастливый образ жизни и тот тип государственности вопреки личности, которые и определили жизнь России в XX веке, фигуру Сталина и особенности созданного им режима».
Для посрамления народа, любившего Сталина, использовали даже известную древнюю историю про казнь Яна Гуса и старушку, бросившую вязанку хвороста в костер инквизиции. Теперь история венчалась притянутой за уши сентенцией: «В этой вязанке хвороста увязаны в пучок все проблемы взаимоотношений народа, интеллигенции и власти в сталинскую эпоху. Отечественная интеллигенция сгорала на костре сталинских репрессий, и обманутый пропагандой народ в святой простоте подбрасывал в этот костер хворост». Отождествляя себя со всей интеллигенцией и окружив себя ореолом героического мученичества, авторы баек и их распространители недвусмысленно противопоставляли себя не только Сталину, но и всему советскому народу.
Глава 10
Staun made in the USA
События политической и общественной жизни в нашей стране не проходили мимо внимания нашего главного противника на международной арене — Соединенных Штатов Америки. К началу «холодной войны» в США при активной помощи государства была создана разветвленная сеть советологических центров. Изучая текущую жизнь СССР и его историю, американские советологи сталкивались как с объективными, так и с субъективными трудностями. Им были недоступны архивы советских государственных и партийных учреждений. Они имели довольно ограниченные возможности для встреч и бесед с советскими людьми, особенно с теми, кто имел отношение к принятию государственных решений.
Однако эти трудности успешно преодолевались. Советологи старательно анализировали литературу и периодику, проводили социологические опросы эмигрантов из СССР и даже американских туристов, посетивших нашу страну, и готовили на этой основе аналитические материалы о настроениях советских людей, то в виде фундаментальных трудов, то в виде регулярно публикуемых сводок.
На помощь советологам пришло и американское государство. Хотя, в отличие от СССР, в США не существовало единой системы научно-исследовательских институтов, изучавших международные вопросы, деятельность самых различных независимых научных центров, существовавших главным образом при американских университетах, координировалась специальным Советом. В его состав входили представители Государственного департамента, Министерства обороны и ЦРУ. Через посредство Совета направлялись государственные средства на изучение тех или иных проблем СССР и проводились сотни всевозможных семинаров, конференций, которые обсуждали самые различные стороны советской жизни. Это позволяло объединять и направлять усилия независимых научных центров и даже отдельных ученых, изучавших нашу страну.
Достаточно ознакомиться с тематикой семинаров, которые состоялись лишь за один 1983 год и лишь в одном советологическом центре США — столичном Вильсоновском центре при Институте Джорджа Кеннана, чтобы понять, насколько широк был диапазон этих исследований: «Этнонационализм и политическая стабильность в СССР», «Этническая теория и политика в СССР: различия в языках, теориях, выводах», «Советская мусульманская интеллигенция», «Жизнь и социальные условия в Советском Таджикистане», «Политика в отношении религии на Украине», «Отношения между писателями и правительством в СССР» и та.
Государственная опека над советологией и ее государственное субсидирование привели к тому, что эта наука обрела политизированную направленность, С одной Стороны, американскому государству нужны были максимально достоверные сведения о нашей стране. С другой стороны, изучение СССР позволяло решать важные пропагандистские задачи, необходимые для американской экономики. Эту сторону советологии отчасти раскрыл известный американский экономист Джон Гэлбрайт; «Капиталистическая экономика страдает от ограниченного рынка. Расходы на вооружение… вносят необходимую коррективу». Как указал Гэлбрайт, «фантазия и создание образов играет важную роль в отношении между индустриальной системой и государством… Если создан образ нации, осажденной врагами, ответом будут капиталовложения, в вооружения».
