Инна Соболева - Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года
Выход нашёлся незамысловатый (с учетом того, что ханжество было не последним из достоинств Марии Луизы). Ей принесли документ, подписанный папским нунцием. В нём с сочувствием утверждалось, что брак Наполеона и Жозефины не был расторгнут по всем правилам и потому она, Мария Луиза (о, ужас!), с 1810 года состояла в «незаконном браке».
Целомудренная любовница генерала Нейпперга пришла в ужас. Значит, этот ужасный корсиканец вынудил её, такую наивную, такую чистую, к незаконному сожительству! Значит, их сын – незаконнорождённый?! «Ни за что на свете ноги моей больше не будет в этой ужасной Франции», – заливаясь слезами, повторяла Мария Луиза.
Тут-то её и попросил Меттерних подписать документ, давший право участникам Венского конгресса объявить Наполеона вне закона как врага человечества. Она охотно написала письмо, в котором объявила, что не имеет ничего общего со своим бывшим супругом и не интересуется его судьбой. Письмо было предъявлено Венскому конгрессу, и на следующий день, 13 марта, манифест Талейрана был подписан. За влияние, оказанное им на бывшую императрицу, граф Нейпперг был удостоен титула гофмаршала, что давало ему привилегию путешествовать со своей повелительницей в одной карете (после смерти Наполеона он станет её законным супругом).
Это письмо было предательством куда более страшным, чем интрижка с Нейппергом. Ведь только жена соединяла Наполеона с европейскими династиями и только она могла бы, если бы захотела и сумела, примирить его с ними. Она – не захотела. Более того, едва ли было в Европе много людей, которые так, как она, желали ему поражения, а ещё лучше – смерти. Если он победит, то заставит её вернуться, и счастливая жизнь с Адамом Альбертом закончится навсегда. Этого она допустить не могла…
Так вполне заурядная женщина, по политическим соображениям ставшая женой величайшего человека своего времени, да ещё сумевшая стать не просто женой, но женой любимой, обрекла своего бывшего мужа на положение не только опасное, а практически безнадёжное: против него ополчились практически все монархи Европы. А ведь достаточно ей было уговорить, умолить отца (человек он был слабый, малопривлекательный, но дочь любил вполне искренне) не выступать против зятя, коалиция развалилась бы и неизвестно, чем бы кончилось второе пришествие Наполеона.
Меневаль понимал, что Наполеон должен знать горькую и оскорбительную правду, но не рисковал прямо открыть её. Наконец он нашёл выход: направил министру почт графу Антуану Лавалетту анонимное письмо, в котором, не скупясь на подробности, сообщил о супружеской неверности экс-императрицы. Он надеялся, что Лавалетт, человек, не запятнавший себя предательством, к тому же женатый на племяннице Жозефины Эмили Луизе Богарне, передаст письмо прямо в руки императора и оно не станет достоянием молвы. Раз уж ход событий заставил упомянуть о графе Лавалетте и его жене, не могу удержаться и не рассказать о них хотя бы очень кратко.
Даже среди множества искалеченных судеб сторонников Наполеона, ему не изменивших, участь супругов Лавалетт исключительна. После второй реставрации Бурбонов графа арестовали и, обвинив в государственной измене, приговорили к смерти. Накануне казни Эмили удалось добиться последнего свидания. А дальше случилось невероятное: она уговорила мужа поменяться одеждой, и он спокойно покинул тюрьму в её платье. Вскоре ему помогли бежать из Франции. А она осталась в камере смертников. Была надежда, что её отпустят. Но снисхождение к женщине из семейства Богарне… Это совсем не в правилах семейства Бурбонов. Эмили оставалась в тюрьме несколько лет. В конце концов не выдержала, сошла с ума. А спасённому ею мужу через семь лет позволили вернуться во Францию. Но всё это ещё впереди.
А тогда, во время Ста дней, верный Меневаль не ошибся, доверившись Лавалетту. Однако император простодушно ничему не поверил, решив, что это очередная провокация союзных держав с целью разлучить его с Марией Луизой.
А она, которую он наивно считал безупречной, развлекалась с Нейппергом… В то время как другие женщины, «даже те из них, кто (по словам Фредерика Массойя, одного из самых скрупулёзных исследователей жизни Наполеона) был вовсе далёк от политики, из преданности становились его шпионами и, руководствуясь интуицией в гораздо большей степени, чем разумом, давали ему разумные советы». Добавлю только, что эти женщины, любившие императора, были оставлены им и могли бы затаить обиду, а то и желание отомстить. Но ничего подобного не случилось. Они делали всё от них зависящее, чтобы помочь любимому человеку.
Рассказывать о том, что конкретно сделала каждая из них, не входит в мою задачу: мне важно показать, что представляла собой Мария Луиза, а они – просто контрастный фон. Скажу только, что за несколько недель до Ватерлоо мадмуазель Жорж, выдающаяся драматическая актриса, обожавшая Наполеона и едва пережившая потрясение после того, как он её оставил, передала императору документы, свидетельствующие о предательстве министра полиции Жозефа Фуше. Это предательство тоже стало одной из немаловажных причин трагического окончания Ста дней. Чтобы проникнуть в планы этого серого кардинала французской политики, человека безнравственного и безжалостного, сумевшего не только уцелеть, но и не утратить власти и при Робеспьере, и при Директории, и при Наполеоне, и при Бурбонах, требовалась незаурядная отвага. Мадмуазель Жорж не испугалась. Потом, изгнанная Бурбонами из Франции за свою нескрываемую преданность Наполеону, она нашла приют в России. В Петербурге её ждал не только приют, не только слава, но и неожиданное утешение: она стала, пусть ненадолго, любовницей Александра I. И правда, «бывают странные сближенья…»
А Мария Луиза после второго отречения императора зажила, наконец, спокойно. Узнав о смерти бывшего мужа, вдова излила душу в письме к мадам де Гренвиль: «Я нахожусь сейчас в великом смятении: “Газетт дю Пьемон” столь уверенно сообщила о смерти императора Наполеона, что почти невозможно в этом сомневаться. Признаюсь, известие это потрясло меня до глубины души. Хотя я никогда не испытывала к нему сильного чувства, я не могу забыть, что он – отец моего сына и что он обращался со мною вовсе не так дурно, был безупречно внимателен, а это единственное, что можно пожелать в браке, совершенном в интересах политики. Видит Бог, я скорблю о его смерти, и хотя мы все должны быть счастливы, что он закончил своё злосчастное существование вполне по-христиански, я бы тем не менее пожелала ему ещё долгих лет счастья и полноценной жизни, лишь бы только эта жизнь протекала вдали от меня… Здесь множество комаров. Я ими так сильно искусана, что похожа на какое-то чудовище, так что очень рада, что могу из-за траура не показываться на люди…»
Цинизм этих слов сопоставим только с глупостью женщины, их написавшей. Она ведь вполне могла допустить, что письмо прочитает не только её подруга, но, видимо, считала написанное вполне нормальным…
Комариные укусы благополучно зажили, и жизнь счастливой супружеской четы потекла своим чередом. Но в октябре 1821 года идиллию нарушил явившийся с непрошенным визитом Антоммарки. Об этом просил его умирающий Наполеон. Мария Луиза отказалась принять доктора. Посланца покойного императора принял Нейпперг. Он был холоден. Его единственный глаз смотрел сурово. На слова врача о том, что Наполеон просил передать жене его сердце, не вымолвил ни слова. Посмертную маску принял, но тоже молча.
Через несколько дней Мария Луиза уведомила Меттерниха, что она отказывается принять сердце Наполеона. Чем заслужила нескрываемое одобрение.
Что же до посмертной маски, то через три месяца после визита Антоммарки придворный врач, доктор Герман Роллет, застал детей дворцового интенданта «за игрой с каким-то предметом из гипса, к которому они привязали верёвку и таскали по комнатам, воображая, что это карета». Оказалось, это посмертная маска императора… Роллет был потрясён. А Мария Луиза вряд ли могла не вспомнить, как в детстве пинала ногами куклу по имени Наполеон…
Можно представить, что почувствовал бы сын покойного императора, увидев такое. Но, может быть, Бог уберёг сироту от этого жуткого зрелища. Кто знает? Во всяком случае, мать о том, чтобы уберечь сына от очередной душевной раны, даже и не помышляла. Она вообще не проявляла интереса к сыну. Уезжая из Вены, барон де Меневаль зашёл проститься с мальчиком и обнаружил, что ребёнок совершенно изменился, стал тихим и недоверчивым. Он был смышлён не по годам, хорошо помнил отца и понимал, что находится среди его врагов, а значит, и своих недругов. Расставание было очень грустным. Меневаль с горечью думал, как рассказать об этом императору и нужно ли вообще рассказывать.
А супруги Нейпперга продолжали жить дружно и счастливо. Но Марии Луизе пришлось похоронить и второго мужа (он-то уж был оплакан искренне, от души). Тем не менее она вышла замуж снова. Свидетели единодушны: её третий муж был полным ничтожеством. Но она не могла жить одна. Такая вот чеховская душечка с австрийским акцентом.
