Виталий Оппоков - Убийцы Российской Империи. Тайные пружины революции 1917
Но вот объявились большевики и во всеуслышание изрекли, что и тот, который с короной, и тот, который с сошкой, равны. Ну а те, что все время хлебали, тоже должны взяться за соху. Большевики не пришли из других миров, но провозгласили совершенно иное мировоззрение, чем то, по которому верхами вершилась история, строилась жизнь. И их за это возненавидели. И не только ложкодержатели, но даже и пахари. Каждый, кто извечно, по наследству должен был ворочать сохой, все же лелеял надежду «выбиться в люди», заиметь не просто ложку, а — большую ложку. Возможно, многих и устраивал провозглашенный большевиками принцип, по которому сосед не имел бы больше соседа, не притеснял бы его. Но не так-то просто было принять к уму и сердцу то, что ты тоже не имеешь морального права быть богаче соседа и когда-нибудь стать над ним, подчинить его себе.
Настало время, когда большевистские идеи забродили не только в головах революционеров, но и у тех, кто возомнил или объявил себя таковыми. Необходимость подобного перевоплощения объяснялась тем, что идеи о равенстве и братстве в первую очередь ударили по монархическим устоям, давным-давно расшатываемым князьями-самоедами, дворянами-завистниками, крестьянскими бунтарями и «воровскими царями», террористами. Настало время, когда царское правление стало в глазах общественности почти таким же одиозным, как и возможность прихода к власти большевиков. К февралю семнадцатого на языке многих, чего не скажешь о головах, было два почти что одинаковых зла — царизм и большевизм. Но если от первого отказывались с надеждой его сохранить, избавившись от нынешнего главного носителя помазаннической идеи, отказывались временно, исходя из ситуации, то со вторым злом надеялись покончить раз и навсегда. А поэтому большевики были «уличены» в самом страшном грехе на Руси — измене. А поэтому в их ряды зачисляли всех, чьим именем и чьими деяниями можно было большевистское зло опорочить, предать анафеме тех, кто вносил разлад в большевистские ряды, и без того далеко не совсем сплоченные и однородные.
Наверное, если спросить того или иного читателя (или нечитателя) о партийной принадлежности, скажем, Коллонтай или Луначарского, то, уверен, многие, не задумываясь, назовут их большевиками даже в описываемое в этой книге время, т. е. дооктябрьское. Но вот что сама о себе говорила та же A.M. Коллонтай: «Свою политическую физиономию я определяю, как интернационалистка-большевичка. До войны я была меньшевичкой, но затем под влиянием определенной позиции, занятой большевиками во взгляде на современную войну как на империалистическую, в полном соответствии со Штутгардтской и Базельской резолюциями, принятыми на международных конгрессах социалистов в 1907 и в 1912 годах, я определенно перешла в лагерь большевиков». Подтвердил, что Коллонтай стала большевичкой только в последние годы, и Луначарский. Объяснил, что Троцкого (Бронштейна), долго противостоявшего большевикам, он, Луначарский, в настоящее время поддерживает. «Тов. Бронштейна… знаю с 1903 года, — говорил он на следствии. — Долгое время был далек от него. Сблизился только во время войны, считая его одним из ближайших ко мне товарищей». Себя же характеризовал так: «Лично о себе скажу, что к большевикам я не принадлежу и отношусь к социал-демократической партии, принадлежа к так называемому междурайонному комитету социал-демократической партии. Партия эта, насчитывающая тысячи 3 членов, одно время вела переговоры с большевиками о слиянии, причем события 3–4 июля н.г. прервали эти переговоры…».[175]
События 3–4 июля, спровоцированные Временным правительством для развязывания открытого террора против большевиков, явились основным камнем, заложенным в фундамент антибольшевизма. Эти события дали возможность открыто и во весь голос заявить о большевистской измене, о большевистском шпионаже, о большевистском стремлении к власти с помощью немцев. «Прибыв в Россию в 1917 году с целым сонмом навербованных им агентов, в чем ему открыто помогали немцы, — продолжал „укреплять этот фундамент“ Бурцев, откровенничая перед Соколовым в 1920 году в Париже, — он повел энергичную борьбу на развал России в самом широком масштабе». Но «сонм» создавать помогали не немцы, а бурцевы. Вот, к примеру, каким документом снабдили Александрова работники контрразведки 24 апреля 1917 года, проявив при этом понятную уже читателю тенденциозность и «бдительность»:
«Список эмигрантов, переехавших границу в Торнео 2/15 апреля 1917 года:[176]
1. Миринегоф Мария русская еврейка, 31 г. Из Цюриха в Петроград.
2. Эйзенбуд Меер русский еврей, 28 л., инженер, из Цюриха в Петроград.
3. Радоминская Злота русская еврейка, 35 л., из Берна в Петроград.
4. Харитонов Моисей русский еврей, 30 л., инженер, из Цюриха в Петроград.
5. Ульянова Надежда русская 48 лет, преподавательница, из Цюриха в Петроград.
6. Гребельская Таня русская еврейка, 26 л., студентка, из Цюриха в Петроград.
7. Гобберман Михаил русский еврей, 25 л., студент, из Швейцарии в Петроград и Москву.
8. Константинович Анна русская еврейка, 50 л., студентка, из Швейцарии в Петроград и Москву.
9. Линде Иоганн русский, 29 л., из Цюриха в Петроград.
10. Шокойя Мише русский журналист, из Женевы в Петроград.
11. Розенблоом Давид русский еврей, 50 л., дантист, из Швейцарии в Петроград.
12. Сковно Абрам русский еврей, 28 л., электротехник, из Берна в Петроград.
13. Поговская Буня русская еврейка, 29 л., из Женевы в Петроград.
14. Арманд Инеса русская, 40 л., студентка, из Швейцарии в Петроград.
15. Гранасс Александр поляк, дантист, 33 л., из Копенгагена в Петроград.
16. Абрамович Шаи русский еврей, 29 л., студент, из Швейцарии в Петроград.
17. Сафаров Георгий русский, 25 л., доктор, из Берна в Петроград.
18. Мирингоф Илья русский, 39 л., из Цюриха в Петроград.
19. Шонесон Симон русский еврей, 30 л., из Цюриха в Петроград.
20. Усевич Григорий русский еврей, 26 л., из Цюриха в Петроград.
21. Радомильский Евсей русский еврей, 33 л., журналист, из Берна в Петроград.
22. Шлюссарева Надежда русская, 31 г., из Женевы в Петроград.
23. Кон Елена русская, 24 л., из Цюриха в Петроград.
24. Бриллиант Григорий русский еврей, журналист, из Женевы в Петроград.
25. Сковно Рахиль русская еврейка, 32 л., из Стокгольма в Петроград.
26. Косе Георгий словак австриец, 28 л., из Христиании в Царское Село.
27. Свиялович Давид русский еврей, 33 л., из Стокгольма в Петроград.
28. Равич Сара русская еврейка, 37 л., акушерка, из Стокгольма в Петроград.
29. Ульянов Владимир русский журналист, 41 г., из Стокгольма в Петроград.
30. Ревкин Золмах русский еврей, 34 л., из Стокгольма в Петроград.
31. Мирлохкинд Валентина русская 28 л., студентка, из Стокгольма в Петроград».[177]
Любой здравомыслящий человек, просмотрев список разношерстных пассажиров, пересекших границу с Финляндией по официальному разрешению, зарегистрированных властями и зафиксированных контрразведкой и охранным отделением, разве сделает по этому списку вывод о «сонме революционеров Ленина»? А Бурцев это сделал. По его утверждению, все эти случайные люди, большая половина из которых женщины, помогли Ленину выполнить агентурную задачу, поставленную немцами, — свергнуть Временное правительство и захватить власть. Причем, давая показания Соколову 11 августа 1920 года, Бурцев напускал на себя вид всезнающего «специалиста по Ленину и большевикам», излагая неточности, измышления, а то и откровенную клевету. «Я не знаю лично ни Сафарова, ни Войкова, — признался он. — Но знаю их по их положению. Оба — видные члены партии большевиков. Оба они прибыли как агенты Ленина, а следовательно, немцев, в 1917 году в запломбированных вагонах через Германию. Я имею список всех лиц, прибывших тогда с Лениным. В этих списках Войков значится под номером 11-м, а Сафаров — под номером 5-м. Эти списки я получил в свое время из официальных источников». В приведенном же мною списке под № II значится «Розенблоом Давид», а под № 5 — «Ульянова Надежда». Сафаров Георгий включен сюда 17-м, Войкова же совсем нет. Может, он, этот список, не «из официальных источников»? Нет, из них, он препровожден Александрову контрразведкой. Правда, были еще и другие списки. Один из них — пассажиров, «переехавших границу в Торнео 7/20 апреля 1917 года», с припиской: «Политические эмигранты. Приезд 12 первых эмигрантов был сообщен г-ном Дюма из Министерства иностранных дел».[178] В него внесено 18 фамилий. 5-м в нем записан Моисеенко Борис, а 11-й — Фундаменский Илья, известный эсер. Значатся также и другие эсеры, к примеру, Савинков Борис и Чернов Виктор, вошедшие впоследствии в состав Временного правительства (последний — в качестве министра). Но нет здесь ни Сафарова, ни Войкова, ни Ленина. Третий список из 72 человек Александров получил со следующей препроводительной:
