Сергей Кара-Мурза - Покушение на Россию
В чем же заключалась особенность культурного ядра всего способа жизни российского народа, соединившегося вокруг русских? В том соединении ума и сердца, которое наблюдается у человека, обладающего, как говорят, естественным религиозным органом — способностью видеть священный смысл в том, что западному «человеку массы» кажется обыденным, профанным, технологическим.
Для западного «человека массы» ни в чем нет святости, он все потребляет, не чувствуя благодарности к тем, кто это создал. Он живет за счет того, что он отрицает, а другие создавали и копили. Поставив политическую задачу воспитать в России такого человека как опору власти «новых русских», реформаторы направили средства культуры на подрыв авторитета священных символов — Родины, Земли, Государства, Армии, Труда. Ничего священного, все покупается и продается! Ценности заменены ценой! Перечень символов, которые сознательно лишались святости за последние пятнадцать лет, огромен. И составлялся этот перечень опытными специалистами. Били в самое сокровенное. Вот и причина кризиса культуры!
Вспомните устройство грандиозного концерта поп-музыки в 1992 г. именно на Красной площади и именно в святой для нас день 22 июня. Чтобы даже у тугодума не было сомнений в том, что организуется святотатство, диктор ТВ объявил: «Будем танцевать на самом престижном кладбище страны». И все это, чтобы обесчестить святое для русского государственного сознания место, нарушить наши культурные — пусть Кремль, Лобное место, и Василий Блаженный наблюдают кривлянье, а мы заставим молодежь плясать на кладбище. Каждый такой акт — тяжелый удар по культуре.
Когда «демократы» пришли к власти, в России официально воцарилась культура Хама. Посмотрите, как ТВ показывало митинги оппозиции. Чтобы настроить против них обывателя, подонки с ТВ выбирали лица страждущих, отчаявшихся старух и стариков. Да, на митинги приходили эти люди, полные горя, они сходили с ума от боли и страха за Россию и за своих близких. Это — доведенный до крайности образ наших отцов и матерей. Демократы злорадствовали, что эти старики в отчаянии. Демократы смаковали эти образы — как, мол, непригляден их противник! Они взывали к самому гнусному и подлому в душе своих сторонников.
Чтобы создать себе «социальную базу», особенно в среде молодежи, «демократы» не обратились к ним со словом Добра, с высокими или хотя бы красивыми идеями, пусть даже заемными. Они стали разлагать молодежь, стали культивировать в наших детях пороки и слабости — так уличные торговцы наркотиками создают свой рынок, уговорами и угрозами заставляют детей пристраститься к зелью, и те становятся и покупателями, и мелкими торговцами.
Художественная интеллигенция в основном поддержала реформу — она желала свободы. Она забыла предупреждение Александра Блока:
И если явлен лик свободы,То прежде явлен лик змеи.
Да, получили свободу от цензуры, а со змеей не справились. А что такое культура нецензурщины? Глумливое нарушение всех норм морали и совести. Скоро мы услышим крик самых чутких: «Нам нужна цензура!». Но, когда преступная мораль проникла во власть, цензуру нравственности уже не восстановить.
Понятно, что кризис оснований культуры вызывает и глубокий духовный кризис в самом сообществе художников, творцов «продуктов культуры». При этом возникает порочный круг — многие из них неспособны задуматься, а идут напролом, усугубляют раскол.
Идеолог кино для «новых русских» Д.Дондурей прямо требует от режиссеров стать отщепенцами и не снимать фильмов для «миллионов, растерявшихся в новых условиях» — для «другой страны». Надо снимать кино для «сильных», которые «уже сегодня приносят в 180 новых залов почти 40 миллионов долларов». Но снимать именно такое кино, какое им хочется видеть — как кино Голливуда. Услышав открытым текстом такие вещи и, наконец-то поняв, в каком антинародном проекте он принял участие, любой даже самый корыстолюбивый интеллигент должен впасть в депрессию.
Так оно и получилось. У старых мастеров, которые стали обслуживать «демократов», вдруг как будто кто-то вынул из души творческий аппаратик. То, что они теперь производят, оставляет гнетущее ощущение полного творческого бессилия. Э.Рязанов, снимавший в советское время гармоничные и остроумные фильмы, с тонким юмором и многослойной мыслью, вдруг стал раз за разом выдавать тупую, натужную и бестактную муру. Как мог произойти такой моментальный распад? В Новый год (2001) по разным каналам телевидения одновременно передавали разные фильмы Рязанова — он же придворный режиссер. Можно было сравнить «Иронию судьбы» и «Старые клячи». Какой контраст!
Преодоление кризиса культуры возможно только через возврат художественной интеллигенции к главным ценностям нашей вечной культуры, к бережному восстановлению ее ядра. Тогда восстановится и связь с народом как зрителем и слушателем, а не с кучкой разбогатевших духовно больных отщепенцев.
Сентябрь 2002 г.
Мы идем неизвестно куда, но придем быстрее других!
Поражение сознания во время перестройки выразилось, в частности, в настойчивом уходе от фундаментальных вопросов. Это было странно видеть у образованных людей. Как будто и не существовало неясных фундаментальных вопросов, не было возможности даже поставить их на обсуждение.
Этот отказ интеллигенции от едва ли не первой своей функции сразу нанес обществу огромный урон. Особенно разрушительно принижение проблем в моменты кризисов, когда люди нуждаются в том, чтобы поставить и обсудить главные вопросы. Это давно подметил русский философ Питирим Сорокин. Он писал:
«В обычные времена размышления о человеческой судьбе (откуда, куда, как и почему?), о данном обществе являются, как правило, уделом крохотной группы мыслителей и ученых. Но во времена серьезных испытаний эти вопросы внезапно приобретают исключительную, не только теоретическую, но и практическую важность; они волнуют всех — и мыслителей, и простонародье. Огромная часть населения чувствует себя оторванной от почвы, обескровленной, изуродованной и раздавленной кризисом. Полностью теряется привычный ритм жизни, рушатся привычные средства самозащиты… В такие времена даже самый заурядный человек с улицы не может удержаться от вопроса: Как все это произошло? Что все это значит? Кто ответит за это? В чем причины? Что может еще случиться со мною, с моей семьей, с моими друзьями, с моей родиной?»
В годы перестройки, надо сказать, люди ждали помощи от интеллигенции в том, чтобы сформулировать главные вопросы, но «мыслители» именно к этим вопросам оказались глухи и равнодушны. Уже поэтому большинство умозаключений относительно наших общественных проблем приводило к ложным или малозначимым выводам. Эти выводы или представляли собой чисто идеологический продукт, вытекающий из веры в очередную доктрину, или были оторваны от реальности и служили лишь для манипуляции массовым сознанием.
Прежде всего, уход от фундаментальных вопросов выражался в отказе от определения понятий и их соподчинения. Это приводило к смешению ранга проблем, о которых шла речь. Причем, как правило, это смешение имело направленный характер — оно толкало сознание к принижению ранга проблем, представлению их как простого улучшения некоторой стороны жизни, очевидного и не сопряженного ни с каким риском. Проблемы бытия представлялись как проблемы быта.
Обыденным стало равнодушие к различию векторных и скалярных величин — вспомним эти школьные понятия. Вектор указывает и величину, и направление, а скаляр — только нейтральную меру. Приказ «залп из десяти орудий по противнику, азимут такой-то» задает вектор. А приказ «залп из десяти орудий куда угодно» — скалярную величину.
Россия имела трагическую историческую судьбу. Ее художественный образ — витязь на распутье. Каждый выбор пути на этих распутьях требовал усилий ума и сердца, предвидения и ответственности. Каждый был сопряжен с обязанностью различать, где добро, а где зло. В этом выборе возможны ошибки, ибо зло умеет маскироваться. Но если человек просто уходит от выбора, то зло его обязательно подтолкнет на гибельный путь.
В том типе мышления, что возник с перестройкой, сама категория выбора была исключена из рассуждений. Проблему выбора пути подменили проблемой технического решения. Говорили не о том, «куда и зачем двигаться», а «каким транспортом» и «с какой скоростью». Нас смутно тревожил вопрос: «справедливо ли это будет?», а нам орали: «это будет эффективно!»
В этом и различаются две категории разного ранга — выбор и решение. Хорошо ли бомбить Сербию? — проблема выбора. Какими ракетами бомбить и с каких военных баз? — проблема решения. Хорошо ли превращать землю в товар? — проблема выбора. Как лучше организовать «цивилизованный рынок земли»? — проблема решения. И мы пошли за этой дудочкой.
