Александр Павлов - Демон перемен
Причем этот вывод можно сделать на основе видимой государством статистики. Мы провели расчет числа «занятых непонятно чем» на основе данных Росстата за период 20082014 годов для восьми регионов России, которые показали, что количество «невидимок» по итогам 2014 года колебалось в диапазоне от 27% (Самарская область) до 45,3% (Республика Мордовия) от общего числа населения трудоспособного возраста. При этом начиная с 2008 года их количество активно увеличивалось.
Люди выживают не столько за счет государства, которое зачастую рассматривается как источник ресурсов, сколько за счет социальных связей и разного рода способов самообеспечения. Этот процесс никак не связан с формальным статусом человека, которым его наделяет государство. Так, многие бюджетники, хотя и сохраняют учетный статус, далеко не всегда (как считает государство) живут на одну зарплату, равно как и чиновники — на жалованье, а работники по найму на предприятиях — на получку. Почти всегда у людей находятся посторонние занятия, из которых они извлекают пользу, начиная с банального воровства и заканчивая экспортом своих интеллектуальных усилий за рубеж.
Всю эту деятельность трудно назвать экономической в широком понимании — к экономике денег и капитала она имеет опосредованное отношение, что служит дополнительным фактором ее незаметности для государства. Это промыслы, причем в традиционном их понимании.
В провинции в промысловую деятельность включено подавляющее большинство домохозяйств, хотя это редко осознается. На вопрос «живете на зарплату?» большинство отвечают утвердительно. Но быстро выясняется, что собеседник не забывает одновременно промышлять перепродажей авто, строит соседу дачу, а на своем участке имеет отапливаемую теплицу 200 кв. м, урожай из которой продает соседям его жена. Подсчет доходов показывает, что зачастую поход на работу и, соответственно, учитываемый доход играют лишь вспомогательную роль.
Когда работа в государственном понимании перестает обеспечивать выживание либо играть сколько-нибудь важную роль в ресурсообеспечении, возникает феномен «профессиональной» промысловой деятельности, в которой работа — это уже труд по удовлетворению потребностей, в первую очередь собственного социального окружения. Большинство таких людей заняты промыслами, которые наследуют условно архаичные практики. Среди них, например, распространена артельная организация труда (когда ключевую ценность приобретают непосредственное трудовое участие и круговая порука, то есть неформальное посредничество между условными пространствами рынка и промыслов). Распространен также феномен рассеянных и распределенных мануфактур, образующих совершенно незаметные для внешнего наблюдателя производства, распределенные по гаражам, дачам, квартирам и сараям.
Часто именно промысловая деятельность выглядит снаружи как региональная экономика. Например, в Ульяновске оборот мебельной промышленности оценивается в 3 млрд руб. в год, но на виду находятся только крупные производства, общий оборот которых не достигает и полумиллиарда. В одном гараже делают пружинные блоки, в другом — фурнитуру, в третьем — столешницы. По отдельности все это выглядит как исключение, но в совокупности создает производство с гигантским оборотом — типичную распределенную мануфактуру.
Все эти невидимые практики помогают пережить то, что принято называть кризисом. Реакцией на подорожание продуктов и продуктовые санкции стало моментальное расширение сельскохозяйственных промыслов: за минувший год в активный оборот была включена масса не востребованных с точки зрения производства дачных участков, очень активно строились теплицы. Реакцией на ступор застройщиков и неясность с ипотекой стало массовое индивидуальное строительство, причем в жилье в последние три года активно превращаются гаражи, перестраиваемые в квазитаунхаусы, и дачные домики. В большинстве случаев формально на бумаге они остаются нежилыми дачными постройками.
Очень активно идет и импортозамещение: в гаражных мастерских за год освоено производство «фирменной» итальянской мебели, заменителей европейских деталей для иномарок, розлив брендованных масел и тосола, восстановление станков и т.д. Любая возникающая потребность очень быстро становится возможностью, которая реализуется через социальные связи (сарафанное радио). Те, кто начинает этими возможностями пользоваться «профессионально», перестают что-либо требовать от государства и сразу же становятся для него невидимыми по причине выпадения из пространства распределения ресурсов. Именно тут и возникает парадокс, который труднопонимаем государством: формально все становится все хуже и хуже, а на деле все не так плохо.
БАННЫЕ ВЕНИКИ С ТРАВАМИ И БЕЗ ОПТОМ -
8 937 886 74 32
Пацанская экономика: с кем работаешь?
Профессионализм, компетенции, специализация, разделение труда, планирование процессов, эффективность, хорошая организация — вот те факторы, которые наиболее вредны для реальной устойчивости того, что принято называть экономикой. Её лабильность, а вслед за ней и устойчивость, построены совсем на других основаниях.
Общая ситуация такова: индикативные показатели Росстата демонстрируют катастрофическое падение в области объемов реального производства (по некоторым отраслям в разы). Хуже дела обстоят лишь в трех других регионах. При этом действительная активность населенных на территорию значительно увеличивается день ото дня: на фоне иссякания тех ресурсов, которые учитываются статистикой, люди пытаются добывать ресурсы самостоятельно.
В этом процессе наиболее показательна высочайшая лабильность людей, которые умудряются в кратчайшие сроки занимать появляющиеся ресурсные ниши, моментально организовывая даже сложную деятельность. Подобное поведение совершенно не укладывается в базовые экономические парадигмы, аналитическая основа которых сводится к прогнозной фиксации времени в модели «стимул-реакция».
Считается, что любой экономический процесс имеет инерцию, вызванную необходимостью налаживания процесса после получения любого рода стимула. Подразумевается, что время реакции не может быть меньше определенного значения ввиду необходимости организации производства, сбыта, наращивания профессионализма, выработки специализации и компетенций, поиска персонала, организации работы, выработки планов, наращивания эффективности и так далее. Это относится к любым процессам — начиная от создания бизнеса, заканчивая глобальным государственным регулированием.
Именно инерционность реакции и составляет суть экономических прогнозов, формальное качество которых определяется набором анализируемых стимулов, которые часто называют факторами. Чем больше стимулов учтено, тем лучше считается прогноз, что неизбежно приводит к усложнению операционных моделей. Например, новомодные модели многофакторного анализа учитывают появление в период действия инерции новых стимулов, а также то, что инерционность имеет потери «на трение» разного рода, которые могут приводить к снижению реакции на стимул вплоть до нулевой.
Усложнение моделей, как основное содержание теоретической экономики, в итоге зачастую приводит к подмене ими тех процессов, стимулы и реакции которых исследуются, что исключает признание ситуаций, когда инерция процессов оказывается ниже минимально прогнозной. Минимум здесь диктуется общепринятыми нормами «мировой экономической науки», что сразу выводит адептов альтернативных моделей в зону маргинальности. Туда мы и отправимся по причине того, что реальная жизнь демонстрирует картину, обратную экономическим ожиданием.
Вслед за углублением «новых экономических условий» мы наблюдаем крайнее ускорение социально-хозяйственных процессов — в ответ на снижение доступной ресурсной базы люди начинают «активно шевелиться», то есть «шуршать»: активно искать и добывать ресурсы, их осваивать и защищать. Формально это шуршание является экономическим процессом, но по факту любая распространенная экономическая модель перед ним бессильна по причине фактического отсутствия в процессах ожидаемой линейности и инерционности.
С точки зрения «модельной» экономики никак не объяснить, как оказывается возможной ситуация, когда в понедельник человек занимается ломовым извозом, в среду организовывает крупномасштабную добычу песка из карьера, а в следующую пятницу уже запускает производство тормозной жидкости (реальный пример). Для стороннего наблюдателя подобные процессы не только не видимы, но и вообще не могут быть поняты на основе базовых понятийных моделей.
Согласно им получается, что каждое действо должно быть очень инерционным даже без учета необходимости его легализации: для добычи песка необходимы люди и техника, спрос и организованный сбыт, для запуска производства — технология, люди, основные средства и так далее: профессионализм, эффективность, компетенции, организационные процессы и прочее. Ничего этого нет, но все работает, причем неуловимо для инерционных моделей. Причина в совершенно ином (относительно базовых ожиданий) устройстве подобной деятельности, которая строится не на налаживании процессов, имеющих свойство инерционности, а на моментальном осваивании ресурсов в условиях конкуренции за доступ к ним. Спланировать процесс появления возможностей невозможно, поэтому склонность к планированию оказывается вредна.
