Александр Шубин - 1937. АнтиТеррор Сталина
Разгром военных обеспечил Сталину достаточный перевес сил для разгрома партийных кланов. В мае 1937 г. были схвачены первые не участвовавшие во фракциях и уклонах члены ЦК, начались массовые аресты партаппаратчиков в Ленинграде, а затем и по всей стране. Попытки сопротивления и протеста уже не имели под собой «материальной силы» и пресекались.
Партийных аппаратчиков, связанных с ними представителей интеллектуальной элиты и просто случайных людей сотнями тысяч ставили к стенке и отправляли на гибель в лагеря. Чистка развивалась, как эпидемия, по каналам распространения слухов, дружеских и родственных связей. Арест брата, старого товарища или человека, с которым раньше делился информацией, означал смертельную угрозу. Страх атомизировал элиту общества, связи обрывались, общение прекращалось, каждый чиновник теперь мог взаимодействовать только с подчиненными, с вышестоящим начальником (официально) и со Сталиным, которому всегда можно было написать донос на начальника.
Покончив с «ядром военного заговора», Сталин нанес удар по политическому штабу своих противников. 11 июня был арестован и в октябре расстрелян Шеболдаев. На пленуме ЦК 23–29 июня из ЦК был исключен 31 член. Некоторые были уже арестованы. В. Роговин заметил, что «большинство из этих двадцати шести человек на предыдущем пленуме не выступали и не бросали реплик; несколько человек выступили лишь по настоятельному требованию Ежова и других сталинистов»[435]. Нейтралитет в развернутой Сталиным борьбе был признаком ненадежности.
И действительно, арьергард партийных кланов предпринял отчаянную попытку подвергнуть критике политику сталинского террора. Нарком здравоохранения Г. Каминский выступил против предоставления чрезвычайных полномочий НКВД и заявил: «Так мы перестреляем всю партию»[436]. Каминского поддержал заведующий политико-административным отделом ЦК ВКП(б) И. Пятницкий, который также выступил против продления чрезвычайных полномочий НКВД, который ими злоупотребляет, против расстрела Бухарина, Рыкова и других «правых». Достаточно исключить их из партии, чтобы нейтрализовать их оппозиционную деятельность, но можно использовать их опыт в народном хозяйстве.[437]
Выступление Пятницкого и Каминского по версии, исходящей от референта Постышева, поддержали около 15 членов ЦК и кандидатов (Чудов, Хатаевич, Любченко и др.), с которыми Пятницкий совещался накануне. Эта версия подтверждается тем, что 29 июня ЦК провел «внеплановые» исключения из своего состава только что разоблаченных контрреволюционеров — Чудова, Кодацкого, Павлуновского, Струпе[438]. Каминский был исключен еще 26 июня. Хатаевич сразу после пленума был арестован по дороге домой, Любченко покончил с собой. Пятницкий был арестован 7 июля.
Пятницкий считал, что Сталин знал о предварительном совещании членов ЦК от секретаря Мособлсовета Филатова[439]. Однако поведение Сталина показывает, что выступление было для него скорее всего неожиданным.
Сталин прервал заседание и собрал членов Политбюро, чтобы обсудить ситуацию. По рассказу Кагановича, было решено просить Пятницкого взять заявление назад с обещанием его лично простить (на Каминского это не распространялось). Уговорить его не удалось, и на следующий день Пятницкому были предъявлены обвинения в том, что он был осведомителем царской охранки. На этом основании Пятницкому вынесли политическое недоверие (против голосовала Крупская, Литвинов и, возможно, Стасова)[440].
Сталину быстро удалось взять ситуацию под контроль — прежде всего из-за того, что партийно-чиновничье «болото» уже было деморализовано предыдущими арестами и не имело никакой опоры в силовых структурах. После разгрома военных сила явно была на стороне Сталина и Ежова. Никто не мог защитить оппонентов ЦК от наводнивших здание заседания пленума сотрудников НКВД, даже если бы оппозиция каким-то чудом теперь набрала большинство. По ходу пленума участники этой последней оппозиции были исключены из ЦК и вскоре арестованы. НКВД получил чрезвычайные полномочия, в том числе и на применение пыток к подследственным.
Теперь Сталин приступил к систематическому разгрому бюрократических кланов, независимо от того, были ли у него прежде претензии к их лидерам. В регионы выезжали комиссии во главе с кем-нибудь из членов Политбюро. Эти карательные экспедиции тщательно охранялись — к возможности сопротивления относились серьезно. Прибыв на место, представитель Вождя проводил пленум обкома, на котором снимал с постов прошлое руководство, арестовывая его практически поголовно.
Иногда удары по региональным штабам приходилось наносить несколько раз, прежде чем Сталин приходил к выводу, что они стали вполне послушными. Так, в марте—июне 1937 г. на Украине шла чистка от кадров, связанных с отправленным в Куйбышев секретарем ЦК КП Украины П. Постышевым (на февральско-мартовском пленуме его обвинили в попытке защищать своих людей от НКВД). Однако важное дело террора нельзя было отдавать на откуп местным руководителям. В августе в Киев прибыли Молотов, Хрущев и Ежов, которые попытались снять с постов руководителей Украины Косиора и Петровского. Украинский ЦК не согласился с предложениями эмиссаров центра. Сталин вызвал руководителей строптивой организации «на ковер» в Москву. Однако выяснилось, что киевские начальники уже не решаются выступать против террора, а хотели бы проводить его сами, так как лучше знают кадры. Хорошо. Сталин поручил Косиору «дочистить» Украину. ЦК КПУ был уничтожен почти полностью. Преемник Постышева был арестован, затем был арестован его преемник, а затем — и его. А Косиора и Чубаря взяли в Москву на повышение (что оказалось дорогой на эшафот). Продолжить чистку Украины поручили Н. Хрущеву, который до этого чистил Москву.
Клановые противоречия были дополнительным стимулом для разоблаченных противников Сталина, чтобы «сдать» заодно и собственных недругов.
Чистка волнами охватывала регион, доходя до самой глубинки. Так, первый секретарь Западной области И. Румянцев, чтобы не выглядеть отстающим в борьбе с врагами народа, после февральско-мартовского пленума дал команду разоблачить руководителя одного района. Жертвой на заклание выбрали первого секретаря Вельского райкома Ковалева. Разрешение «разорвать» хозяина района вызвало бурный энтузиазм его подчиненных. Местный руководитель был таким же деспотом, как и «хозяин» другого уровня. Ковалеву вспомнили все издевательства над подчиненными и населением, после чего заклеймили его как «троцкиста». Но когда райкому предложили нового начальника, «спущенного» из Смоленска, райком воспротивился и попросил назначить человека из местных. В мае первым секретарем Вельского райкома стал его член Карповский. Румянцев уже готовил расправу со строптивым райкомом, но в июне его самого разоблачили как сообщника генерала Уборевича (Западная область входила в одноименный военный округ, которым командовал Уборевич). В области началось избиение «румянцевцев». Карповский, который все это время был занят разгромом «ковалевцев», тоже был объявлен «румянцевцем» и «троцкистом», после чего обезлюдевший район возглавил бывший секретарь Козельского райкома Галкин[441]. Ему повезло — широкомасштабная чистка докатилась до Козельска позднее, чем до Белого.
Разгромив Саратовский обком, Андреев и Маленков докладывали Сталину о его недавних руководителях: «Установлены новые факты в отношении Криницкого и Яковлева — проведение ими через обком явно вредительских мер по сельскому хозяйству, прямая защита изобличаемых правых и троцкистов и даже вынесение решений обкома, реабилитирующих изобличенных врагов»[442]. Из этого доклада видно, в каком направлении наносится удар. Вредительством объявляется то, что раньше считалось халатностью и головотяпством, — хозяйственные и технические ошибки. И особенно — попытка защитить свои кадры от избиения, остатки иммунитета. Сталину и его ближайшим соратникам было враждебно любое отклонение от пунктуального исполнения воли центра. Идет полная индустриализация кадров, превращение их в стандартные детали, лишенные собственной воли. Малейшее отклонение от стандарта ведет к отбраковке детали. И не в отставку, где опальные чиновники могут плести нити заговоров, а на уничтожение — в лагеря или под расстрел.
Однако, чтобы достичь такого идеала, не имея времени на подготовку кадров, да еще быть уверенными в их «надежности», людей приходилось перебирать тысячами. Новые административные кадры выдвигались из среды тех кругов, против которых велась борьба, поэтому машина репрессий должна была уничтожить несколько слоев руководителей, прежде чем аппарат мог считаться перестроенным. «Погромив» руководителей, принадлежавших к клану арестованного «барона», их нужно было кем-то заменить. Так, разгромив Воронежский обком, Андреев докладывал Сталину, что новый первый секретарь (переброшенный с орловщины и таким образом оторванный от собственного клана) пока работает один, подбирает людей, которых потом «изберут» в обком. Откуда взять этих новых людей? Но есть тысячи партийцев, которые были исключены из партии предыдущим руководством. Несколько месяцев, а то и лет эти люди находились между жизнью и смертью. На ком-то было политическое клеймо, кто-то был виновен в «моральном разложении» или злоупотреблениях. Часть исключенных подавали апелляции. Они были настроены враждебно к «разоблаченному» местному руководству, оторваны от бюрократических кланов. Из этих маргинальных коммунистов можно было сформировать свое руководство. Но в случае чего вскорости и расстрелять не оправдавших доверие. Несмотря на отсутствие подготовки и знаний, массы низовых партработников (кто пережил чистку) перемещались на несколько ступенек вверх по бюрократической лестнице. Обязанные террору своей головокружительной карьерой, эти люди станут верной опорой Вождя. Хорошим кадровым резервом считались работники НКВД. Но пока у них было много работы.
