Александра Коллонтай. Валькирия революции - д’Анкосс Каррер Элен
Анкета с биографическими сведениями А. М. Коллонтай. 1935. [РГАСПИ. Ф. 134. Оп. 1. Д. 19. Л. 2–3]
Коллонтай знала обо всем, но не проронила ни слова. Не ускользнул от ее внимания и тот факт, что в 1938 году лишь два соратника Ленина оставались еще живы, уцелев в этой буре: Сталин и она сама. В 1936 году, беседуя с Марселем Боди во время прогулки в лесу близ Стокгольма, вдали от ушей тех, кто мог передать содержание их разговора Сталину, Коллонтай заметила: «Мы просто должны делать то, что нам говорят. Между мной и моими сотрудниками нет ни товарищества, ни дружбы. Наши отношения холодны, и недоверие повсюду». И добавила: «Я поняла, что Россия не может перейти от обскурантизма к свободе за несколько лет. Диктатура Сталина или кого-нибудь другого, того же Троцкого, была неизбежна. Эта диктатура проливает много крови. Но ведь и при Ленине пролилось много крови, и, вероятно, много невинной крови».
Во время этой прогулки Коллонтай сделала Боди признание, заставившее того вздрогнуть. Не сделала ли она его хранителем ужасной государственной тайны? Она рассказала, что Давиду Канделаки, главе торгового представительства СССР в Стокгольме, приближенному, насколько она знала, к Сталину, поручено последним доставить послание Гитлеру для заключения торгового договора с Германией. Сталин хотел избежать столкновения с Германией и заверил ее в своих мирных намерениях. Видя смятение Боди, Коллонтай настаивала: «Сталин больше всего боится войны с Гитлером и стремится переключить его внимание на западные державы, а ради этого он готов вести с ним переговоры». Боди, обязавшись не разглашать эти секретные сведения, решил, вероятно с согласия Коллонтай, по возвращении сообщить их Леону Блюму. Последний отказался ему верить, будучи полностью убежден, что Сталин не может искать контакта с Гитлером. «Все говорит против этого и всегда будет говорить», — возразил Блюм.
Полпред СССР в Швеции А. М. Коллонтай беседует с министром иностранных дел Швеции М. Сандлером. Швеция, 1937. [РГАКФД]
Это не рядовой эпизод. Он свидетельствует о трезвомыслии Коллонтай. Конечно, в трагический период 1936–1939 годов она чувствовала себя обязанной — ради собственного выживания — всецело и напоказ держаться «линии» Сталина. Но, получив сведения, важность которых для будущего понимала, она постаралась передать их западным руководителям, и делала это с риском для собственной жизни. Она убедилась в этом вскоре после того самого разговора с Боди, так как во время одной из поездок в СССР в 1938 году (ее тогда за год вызывали в Москву дважды) Ежов пригласил ее для беседы и долго расспрашивал о Боди, о содержании их недавних разговоров и назвал Боди «предателем». Коллонтай покинула встречу с мыслью, что репрессии вот-вот обрушатся на нее. Ее беспокойство оказалось напрасным, и она сумела вернуться в Стокгольм.
Правда, в тот период она предоставила Сталину несравненные гарантии своей верности. В то самое время, когда старая большевистская гвардия ликвидировалась или была на пути к тому, Коллонтай опубликовала два текста — статью в газете «Известия» и исправленную версию очерка, написанного еще в 1927 году и посвященного женщинам — героиням революции.
Статья в «Известиях» восходила к публикации 1919 года, в которой рассказывалось о том решающем дне, когда на квартире у меньшевика Суханова было принято решение об Октябрьском перевороте. В статье 1919 года отмечалось сдержанное отношение Каменева и Зиновьева к ленинской идее немедленного государственного переворота, но о самих оппозиционерах и их идеях говорилось с сочувствием, подчеркивалось, что обсуждение проходило в атмосфере «коммунистического товарищества». В 1937 году Коллонтай нарисовала совсем иной портрет — «предателей Ленина и партии», которыми овладел страх перед необходимостью действовать. Точно так же в 1919 году она приветствовала революционный пыл товарища Троцкого, который в 1937 году стал «Иудой Троцким, предателем и будущим агентом гестапо». И последняя неожиданность заключалась в том, что Сталин, отсутствовавший в версии 1919 года, в 1937 году стал «самым точным и решительным проводником политики Ленина и партии», сумевшим еще в 1917 году разоблачить «банду предателей революции — Троцкого, Зиновьева и Каменева».
Что касается очерка «Женщины в 1917 году», то в его первоначальной версии на первом плане стояли революционерки, такие, как Крупская и сестры Ленина, тогда как в 1937 году он превратился в оду бастующим прачкам, безликой массе, собравшейся на первую конференцию работниц Петрограда. Блистательные женщины той эпохи, которых прославляла сама Коллонтай, были заменены толпой во главе с «гениальным Сталиным» и Лениным…
Продемонстрировав таким образом свою верность Сталину, Коллонтай, о чьем скором аресте уже писали некоторые европейские газеты, смогла вернуться невредимой в Стокгольм.
Ее внимание в тот момент переключилось на новую революционную надежду, центром которой должна была стать Испания. Эта страна, вызвавшая в Коллонтай задор, направила послом в Стокгольм женщину, которая, как и она, являлась живым доказательством того, что коммунистическая дипломатия открыта для так называемого слабого пола. Эту женщину по имени Изабель де Паленсия Коллонтай приняла с распростертыми объятиями. Они подружились и стали вместе трудиться в поддержку революции.
Министр иностранных дел Швеции М. Сандлер, находившийся в СССР с официальным визитом, во время осмотра канала Москва — Волга. Среди сопровождающих лиц — посол СССР в Швеции А. М. Коллонтай. 1937. [РГАКФД]
Коллонтай проводила в своем посольстве концерты и светские вечера, чтобы собрать средства для испанских республиканцев. Она даже попросила сотрудников посольства отчислять из своей зарплаты определенную сумму в качестве помощи детям и женщинам молодой республики. На заседании Лиги Наций в Женеве она присоединилась к скандинавским делегатам, которые вместе с ней от имени СССР выступили с призывом поддержать лагерь республиканцев. Изабель де Паленсия написала биографию Коллонтай, в основу которой положила свои воспоминания, ставшие ценным свидетельством их энтузиазма, совместных усилий и ужасного разочарования, которое они испытали впоследствии, когда республика рухнула.
Но Испания оказалась далеко не единственной катастрофой, которую довелось созерцать двум дипломаткам. Пока Франко громил республику, Гитлер сумел завладеть Чехословакией, расторгнув все договоренности, достигнутые с ним в Мюнхене при участии лидеров западных стран — Чемберлена и Даладье.
Александра Коллонтай поделилась своими переживаниями со своим лечащим врачом Адой Нильссон, с которой быстро очень сблизилась. После отъезда из Стокгольма Изабель де Паленсии и еще более тягостного для Коллонтай отъезда Зои Шадурской, в течение долгого времени работавшей там же в торговом представительстве, Ада Нильссон стала единственной подругой, которой Коллонтай могла в разговоре безбоязненно открыть сердце. Накануне одного из своих вызовов в Москву в 1938 году Коллонтай сообщила ей о своих опасениях и попросила в случае ее невозвращения забрать ее бумаги и спрятать в укромном месте, чтобы однажды просвещенные умы узнали о ее вкладе в установление исторической правды.
Именно к Аде Нильссон Коллонтай обратилась в августе 1939 года, когда произошло событие, о котором она тремя годами ранее по большому секрету поведала Боди, — заключение германо-советского пакта. Оно не стало для нее сюрпризом, но все равно потрясло ее. И в то же время она не могла отмежеваться от своей страны. Это проявилось в том, как Коллонтай говорила о случившемся со своей конфиденткой. Ада Нильссон впоследствии утверждала, будто Коллонтай совершенно не ожидала германо-советского пакта, тогда как Боди свидетельствовал об обратном. Коллонтай не только рассказала ему о миссии Канделаки, но и добавила, что подозревает Сталина в возможности заключения такого пакта. Правда, и Бухарин в то же самое время питал такие подозрения.
