Генри Адамс - Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия
— Меня нельзя купить, мистер Рэтклиф. Ни положение, ни почести, ни финансовые соображения, ни другие мыслимые выгоды не заставят меня переменить мое решение. И довольно об этом!
В течение всего разговора Рэтклиф уже не раз был на грани срыва. По природе своей человек грубый, с диктаторскими замашками, он лишь благодаря долгим тренировкам и печальному опыту обучился искусству самоконтроля, но, когда он давал волю своим чувствам, вспышки ярости были ужасны. Открытое презрение миссис Ли, подействовав даже больше, чем последние ее упреки, окончательно вывело его из состояния равновесия. Он встал перед нею во весь рост; ее нервы тоже были на пределе, и потому даже она при всем ее обычном благодушии содрогнулась, увидев, как налилось краской его лицо, глаза засверкали, а руки задрожали от ярости.
— А! — закричал он резким, даже диким голосом, что не на шутку испугало ее. — Мне следовало этого ожидать. Миссис Клинтон давно меня предупреждала. Она говорила, что я найду в вас лишь бессердечную кокетку!
— Мистер Рэтклиф! — предостерегающе воскликнула Маделина, поднимаясь со своего места; и в голосе ее прозвучало не меньше эмоций, чем в голосе Рэтклифа.
— Да, да, бессердечную кокетку! — повторил он еще резче и злее. — Она сказала, что именно так вы и поступите! Что вы собираетесь лишь водить меня за нос! Что вы живете лестью! Что вы были, есть и будете бесстыдной кокеткой! А если я женюсь на вас, то всю жизнь буду в этом раскаиваться. Теперь я ей верю!
Миссис Ли, между прочим, тоже отличалась весьма горячим нравом. А в данный момент она пылала от ярости и испытывала страстное желание уничтожить этого человека.
Но сознавая, что она — хозяйка положения, она могла с большей легкостью совладать с собой, поэтому, вложив в голос крайнее презрение, она адресовала ему свои последние слова, которые потом весь день звучали у нее в ушах:
— Мистер Рэтклиф! Я выслушала вас с большим терпением и уважительностью, чем вы того заслуживаете. В течение целого долгого часа я подвергала себя унижению, обсуждая с вами вопрос, могу ли я выйти замуж за человека, который, по его собственному признанию, обманул оказанное ему высокое доверие, который, будучи сенатором, брал взятки за исход голосования, человека, который вместо того, чтобы по законам справедливости сидеть в тюрьме, благодаря удачному мошенничеству сидит в министерском кресле. С меня довольно! Поймите раз и навсегда, что мою и вашу жизнь разделяет непроходимая пропасть. Не сомневаюсь, вы сделаете себя президентом, но кем бы вы ни стали и где бы ни находились, не смейте впредь заговаривать со мной и не пытайтесь возобновить наше знакомство!
Сперва он уставился на нее, застыв в слепой ярости и, очевидно, собираясь сказать что-то еще, но она прошла мимо него, и он, прежде чем что-либо успел сообразить, остался в комнате один.
Кипя от гнева, но сознавая, что бессилен, Рэтклиф после минутного колебания вышел из комнаты и покинул дом миссис Ли. Выходя на улицу, он громко хлопнул дверью, и пока он стоял на тротуаре, откуда ни возьмись, появился барон Якоби, у которого были свои особые причины поинтересоваться, пришла ли миссис Ли в себя после утомительного бала, доставившего столько треволнений. Одного взгляда на Рэтклифа было достаточно, чтобы понять: что-то сорвалось в карьере великого человека, за которой барон постоянно следил с горькой презрительной усмешкой. Они буквально столкнулись у двери, деваться было некуда, и барон, изобразив самую мерзкую из своих улыбок, протянул Рэтклифу руку и сказал с выражением дьявольского злорадства:
— Надеюсь, я могу поздравить Ваше Превосходительство!
Рэтклиф был счастлив найти жертву, на которую смог бы излить свой гнев. А с этим человеком он жаждал расплатиться за целую цепь унижений, тем более что последнее замечание исчерпало все запасы терпения Рэтклифа. Изрыгая проклятья, он отшвырнул руку барона и, схватив за плечи, оттолкнул его в сторону. Барон, которого при всех его слабостях никак нельзя было обвинить в отсутствии горячего темперамента и личной смелости, не собирался сносить подобного оскорбления от подобной личности. Рука Рэтклифа еще держала его за плечо, когда старик поднял трость и, прежде чем министр сообразил, что произойдет дальше, изо всей силы ударил его по лицу. От неожиданности Рэтклиф отшатнулся и побледнел, но нервное потрясение помогло ему вернуть равновесие. Какую-то долю секунды он колебался, не сокрушить ли противника одним ударом, однако быстро сообразил, какой фатальной ошибкой станет для него, человека еще молодого и сильного, избиение дряхлого дипломата, и пока Якоби в состоянии крайнего возбуждения держал свою трость наготове для повторного удара, мистер Рэтклиф неожиданно повернулся к нему спиной и, не произнеся ни слова, зашагал прочь.
Когда немного погодя Сибилла вернулась домой, гостиная была пуста. Она поднялась в комнату сестры и увидела, что Маделина лежит на кушетке бледная и измученная, но с легкой улыбкой на лице и умиротворенным выражением, словно совершила поступок, одобренный ее совестью. Она усадила Сибиллу рядом с собой и, взяв сестру за руку, произнесла:
— Сибилла, дорогая, хочешь снова поехать со мной за границу?
— Конечно, — отвечала Сибилла, — я поеду с тобой хоть на край света.
— Я хочу побывать в Египте, — сказала Маделина, все еще тихо улыбаясь, — эта демократия совершенно расшатала мне нервы. О, какой покой снизойдет на нас, когда мы будем жить подле великих пирамид и наблюдать только Полярную звезду!
ЗАКЛЮЧЕНИЕСибилла — Каррингтону
«1 мая у Нью-Йорк.
Дорогой мистер Каррингтону Я обещала написать Вам, и теперь выполняя обещание, а также желание сестры сообщить Вам о наших планах, посылаю это письмо. Мы уехали из Вашингтона — боюсь, навсегда, — и в следующем месяце отправимся в Европу. Вероятно, Вы знаете, что десять дней назад лорд Скай устроил бал в честь великой герцогини Брам-бам-бам или как там произносится ее сложный титул. Мне никогда не удавались описания, скажу Вам лишь, что все шло очень хорошо. Я была в прелестном новом платье и, смею заверить, имела большой успех. Да, Маделина пользовалась успехом, хотя ем пришлось почти весь вечер просидеть возле этой герцогини, которая выглядела просто пугалом! Герцог несколько раз танцевал со мною, и, хотя он не знает ни одной фигуры, для него это не имело ровно никакого значения. Итак! Буря разразилась в конце бала. Я последовала Вашим указаниям и, когда мы приехали домой, отдала Маделине письмо. Она говорит у что сожгла его. Не знаю, что произошло потом — вероятно, какая-то ужасная сцена, но Виктория Сорви написала мне из Вашингтона, что в городе только и речи о том, что М. отказала м-ру Р. на другой день после бала и что на пороге нашего дома произошла безобразная сцена между м-ром Р. и бароном Якоби. Она говорит, что между ними была настоящая баталия и барон ударил Р. тростью по лицу. Вы знаете, как Маделина постоянно боялась что они когда-нибудь бросятся друг на друга у нас в гостиной. Я рада, что они подождали с этим и разрешили свои ссоры на улице. Я о каковы! Ужасно! Говорят, барона высылают, или отзывают, или что-то в этом роде. Мне очень нравится пожилой джентльмену и я от души рада, что дуэли нынче вышли из моды, хотя не думаю, что мистер Сайлас Я. Рэтклиф способен попасть в какую-нибудь цель. Три дня назад барон был в Нью-Йорке по пути в Европу, куда ом ездит ежегодно. Он оставил карточку: нас не было дома, и мы не смогли с ним повидаться. Мы отбываем в июле вместе с Шнейдекупонами, а мистер Шнейдекупон пообещал отправить в Средиземное море свою яхту, чтобы мы могли поплавать там после возвращения с Нила и посмотреть Иерусалим, и Гибралтар, и Константинополь. Полагаю, это будет очень милое путешествие. Я ненавижу развалины, но, наверное, смогу купить в Константинополе какие-нибудь восхитительные вещицы. Конечно, мы никогда не вернемся в Вашингтон после всего случившегося. Мне будет очень недоставать наших прогулок верхом. Как Вы мне советовали, я прочла „Последнюю верховую прогулку вдвоем“[43] Роберта Браунингаэто очень хорошее стихотворение, легко читается, но слишком уж коротенькое. А ведь раньше я не понимала ни одного слова в его стихах, а потому и не пыталась их читать. Угадайте, кто у нас невеста? Виктория Сорви! Она получает корону, торфяные болота и лорда Данбега в придачу. Виктория говорит, что чувствует себя счастливее, чем при всех своих прежних обручениях, и на этот раз уверена, что все будет по-настоящему, Она говорит, что получает в год тридцать тысяч долларов с бедняков Америки, а теперь эти деньги облегчат жизнь одного из бедняков в Ирландии. Вы знаете, ее отец был судебным исполнителем или кем-то в этом роде и, говорят, сколотил состояние, обманывая собственных клиентов. Виктория просто жаждет стать графиней; она собирается в будущем сделать из родового замка Данбегов уютный уголок, чтобы нас всех там развлекать. Маделина считает, что Виктория будет иметь в Лондоне колоссальный успех. Маделина чувствует себя прекрасно и передает Вам привет. Кажется, она собирается сама дописать несколько слов. Я обещала, что дам ей прочитать все это, но, думается, не так уж приятно писать или читать письмо, которое кто-то проконтролирует.
