Владимир Ленин - ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ. Том 2
Читатель видит, что пожелания романтизма совершенно однородны с пожеланиями и программами народников: они построены точно так же на игнорировании действительного экономического развития и на бессмысленной подстановке в эпоху крупной машинной индустрии, бешеной конкуренции и борьбы интересов – условий, воспроизводящих патриархальные условия седой старины.
V. Реакционный характер романтизма
Разумеется, Сисмонди не мог не сознавать того, как идёт действительное развитие. Поэтому, требуя «поощрения мелкого земледелия» (II, 355), он прямо говорит, что следовало бы «дать сельскому хозяйству направление, диаметрально противоположное тому, которым оно идёт теперь в Англии» (II, 354–355)[203].
«Англия имеет, к счастью, средство сделать многое для своих сельских бедняков, разделив между ними свои громадные общинные земли (ses immenses communaux)… Если бы её общинные земли были разделены на свободные участки (en propriétés franches) от 20 до 30 акров, то они (англичане) увидели бы, как возродится тот независимый и гордый класс поселян, то yeomanry, о полном почти уничтожении которого они жалеют в настоящее время» (II, 357–358).
«Планы» романтизма изображаются очень легко осуществимыми – именно благодаря тому игнорированию реальных интересов, которое составляет сущность романтизма.
«Подобное предложение (раздавать земли мелкими участками подёнщикам, возложив на землевладельцев обязанность попечения о последних) возмутит, вероятно, крупных землевладельцев, которые в настоящее время одни пользуются в Англии законодательной властью; но, тем не менее, оно справедливо… Крупные землевладельцы одни только имеют надобность в подёнщиках; они их создали – пусть они их и содержат» (II, 357).
Читая такие наивности, писанные в начале века, не удивляешься: «теория» романтизма оказывается в соответствии с тем примитивным состоянием капитализма вообще, которое обусловливало столь примитивную точку зрения. Фактическое развитие капитализма – теоретическое понимание его – точка зрения на капитализм, между всем этим в то время существовало ещё соответствие, и Сисмонди, во всяком случае, представляется писателем цельным и верным самому себе.
«Мы указали уже, – говорит Сисмонди, – какое покровительство находил некогда этот класс (именно класс ремесленников) в учреждении цехов и корпораций (des jurandes et des maîtrises)… Речь идёт не о том, чтобы восстановить их странную и притеснительную организацию… Но законодатель должен поставить себе целью поднять вознаграждение за промышленный труд, вывести наёмных рабочих из того неустойчивого (précaire) положения, в котором они живут, и, наконец, облегчить им возможность приобрести то, что они называют положением[204] (un état)… Теперь рабочие родятся и умирают рабочими, тогда как прежде положение рабочего было лишь приготовлением, первой ступенью к более высшему положению. Вот эту-то возможность повышаться (cette faculté progressive) и важно восстановить. Нужно сделать так, чтобы хозяева имели интерес переводить своих рабочих в более высшее положение; чтобы человек, нанимающийся в мануфактуру, начинал действительно с работы за простую наёмную плату, но чтобы он всегда имел впереди надежду, при добром поведении, получить часть в прибылях предприятия» (II, 344–345).
Трудно рельефнее выразить точку зрения мелкого буржуа! Цехи – идеал Сисмонди, и его оговорка насчёт нежелательности восстановления их имеет, очевидно, лишь тот смысл, что следует взять принцип, идею цеха (точно так же, как народники хотят брать принцип, идею общины, а не современный фискальный союз, называемый общиной) и отбросить его средневековые уродливости. Нелепость плана Сисмонди состоит не в том, что он защищал целиком цехи, хотел восстановить их целиком – этой задачи он не ставил. Нелепость заключается в том, что он берёт за образец союз, возникший из узких, примитивных потребностей в объединении местных ремесленников, а хочет приложить эту мерку, этот образец к капиталистическому обществу, в котором объединяющим, обобществляющим элементом является крупная машинная индустрия, ломающая средневековые перегородки, стирающая местные, земляческие и профессиональные различия. Сознавая необходимость союза, объединения вообще, в той или другой форме, романтик берёт за образец союз, удовлетворявший узким потребностям в объединении в патриархальном, неподвижном обществе, и хочет прикладывать его к обществу, совершенно преобразованному – с подвижным населением, с обобществлением труда не в пределах какой-нибудь общины или какой-нибудь корпорации, а в пределах всего государства и даже вне пределов одного государства[205].
Вот эта-то ошибка и даёт романтику совершенно заслуженную им квалификацию реакционера, причём под этим термином разумеется не желание восстановить просто-напросто средневековые учреждения, а именно попытка мерить новое общество на старый патриархальный аршин, именно желание искать образца в старых, совершенно не соответствующих изменившимся экономическим условиям порядках и традициях.
Этого обстоятельства абсолютно не понял Эфруси. Характеристика теории Сисмонди, как реакционной, была понята им именно в грубом, вульгарном смысле. Эфруси смутился… Как же так, рассуждал он, какой же Сисмонди реакционер, когда он говорит ведь прямо, что вовсе не хочет восстановить цехи? И Эфруси решил, что такое «обвинение» Сисмонди «в ретроградстве» несправедливо; что Сисмонди, напротив, смотрел «правильным образом на цеховую организацию» и «вполне оценил её историческое значение» (№ 7, стр. 147), как это, дескать, выяснено историческими исследованиями таких-то и таких-то профессоров о хороших сторонах цеховой организации.
Quasi-учёные[206] писатели обладают нередко поразительной способностью из-за деревьев не видеть леса! Точка зрения Сисмонди на цехи характерна и важна именно потому, что он связывает с ними свои практические пожелания[207]. Именно поэтому с его учением и связана характеристика реакционного. А Эфруси принимается, ни к селу ни к городу, толковать о новейших исторических сочинениях о цехах!
Результатом этих неуместных и quasi-учёных рассуждений явилось то, что Эфруси обошёл как раз суть вопроса: справедливо или несправедливо характеризовать доктрину Сисмонди реакционной? Он просмотрел именно то, что является самым главным, – точку зрения Сисмонди.
«Меня выставляли, – говорил Сисмонди, – в политической экономии врагом общественного прогресса, партизаном учреждений варварских и принудительных. Нет, я не хочу того, что уже было, но я хочу чего-нибудь лучшего по сравнению с современным. Я не могу судить о настоящем иначе, как сравнивая его с прошлым, и я далёк от желания восстановлять старые развалины, когда я доказываю посредством них вечные нужды общества» (II, 433).
Желания у романтиков весьма хорошие (как и у народников). Сознание противоречий капитализма ставит их выше слепых оптимистов, отрицающих эти противоречия. И реакционером признают Сисмонди вовсе не за то, что он хотел вернуться к средним векам, а именно за то, что в своих практических пожеланиях он «сравнивал настоящее с прошлым», а не с будущим, именно за то, что он «доказывал вечные нужды общества»[208] посредством «развалин», а не посредством тенденций новейшего развития. Вот этой-то мелкобуржуазной точки зрения Сисмонди, выделяющей его резко от других писателей, которые тоже доказывали и одновременно с ним, и после него «вечные нужды общества», и не сумел понять Эфруси.
В этой ошибке Эфруси сказалось это же узкое понимание терминов «мелкобуржуазная», «реакционная» доктрина, о котором мы говорили выше по поводу первого термина. Эти термины вовсе не указывают на эгоистические вожделения мелкого лавочника или на желание остановить общественное развитие, вернуться назад: они говорят лишь об ошибочности точки зрения данного писателя, об ограниченности его понимания и кругозора, вызывающего выбор таких средств (для достижения весьма хорошей цели), которые на практике не могут быть действительны, которые могут удовлетворить лишь мелкого производителя или сослужить службу защитникам старины. Сисмонди, напр., вовсе не фанатик мелкой собственности. Он понимает необходимость объединения, союза ничуть не менее, чем наши современные народники. Он выражает пожелание, чтобы «половина прибыли» в промышленных предприятиях «распределялась между ассоциированными рабочими» (II, 346). Он высказывается прямо за «систему ассоциации», при которой бы все «успехи производства шли на пользу тому, кто занят им» (II, 438). Говоря об отношении своего учения к известным в то время учениям Оуэна, Фурье, Томпсона, Мюирона (Muiron), Сисмонди заявляет:
