Владимир Ленин - ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ. Том 2
На этом примере беспомощность сентиментальной критики капитализма и бессильная досада мелкого буржуа сказываются особенно рельефно! Сисмонди просто жалуется[180] на то, что дела идут так, а не иначе. Его грусть по поводу разрушения эдема патриархальной тупости и забитости сельского населения так велика, что наш экономист не разбирает даже причин явления. Он просматривает поэтому, что увеличение индустриального населения находится в необходимой и неразрывной связи с товарным хозяйством и капитализмом. Товарное хозяйство развивается по мере развития общественного разделения труда. А это разделение труда в том и состоит, что одна за другой отрасль промышленности, один за другим вид обработки сырого продукта отрываются от земледелия и становятся самостоятельными, образуя, след., индустриальное население. Поэтому рассуждать о товарном хозяйстве и капитализме – и не принимать во внимание закона относительного возрастания индустриального населения, – значит не иметь никакого представления об основных свойствах данного строя общественного хозяйства.
«По самой природе капиталистического способа производства он уменьшает постоянно земледельческое население сравнительно с неземледельческим, так как в индустрии (в узком значении слова) рост постоянного капитала по отношению к переменному связан с абсолютным возрастанием переменного капитала, несмотря на его относительное уменьшение[181]. Между тем, в земледелии абсолютно уменьшается переменный капитал, потребный для эксплуатации определённого количества земли; следовательно, этот капитал может возрастать лишь при том условии, что подвергается обработке новая земля[182], а это в свою очередь предполагает ещё большее возрастание неземледельческого населения» (III, 2, 177)[183].
Точка зрения новейшей теории и в этом пункте диаметрально противоположна романтизму с его сентиментальными жалобами. Понимание необходимости явления вызывает, естественно, совершенно иное отношение к нему, уменье оценить его различные стороны. Занимающее нас явление и есть одно из наиболее глубоких и наиболее общих противоречий капиталистического строя. Отделение города от деревни, противоположность между ними и эксплуатация деревни городом – эти повсеместные спутники развивающегося капитализма – составляют необходимый продукт преобладания «торгового богатства» (употребляя выражение Сисмонди) над «богатством земельным» (сельскохозяйственным). Поэтому преобладание города над деревней (и в экономическом, и в политическом, и в интеллектуальном, и во всех других отношениях) составляет общее и неизбежное явление всех стран с товарным производством и капитализмом, в том числе и России: оплакивать это явление могут только сентиментальные романтики. Научная теория указывает, напротив, ту прогрессивную сторону, которую вносит в это противоречие крупный промышленный капитал.
«Вместе с постоянно растущим перевесом городского населения, которое скопляет капиталистическое производство в крупных центрах, оно накопляет историческую силу движения общества вперёд»[184] (die geschichtliche Bewegungskraft der Gesellschaft)[185].
Если преобладание города необходимо, то только привлечение населения в города может парализовать (и действительно, как доказывает история, парализует) односторонний характер этого преобладания. Если город выделяет себя необходимо в привилегированное положение, оставляя деревню подчинённой, неразвитой, беспомощной и забитой, то только приток деревенского населения в города, только это смешение и слияние земледельческого и неземледельческого населения может поднять сельское население из его беспомощности. Поэтому в ответ на реакционные жалобы и сетования романтиков новейшая теория указывает на то, как именно это сближение условий жизни земледельческого и неземледельческого населения создаёт условия для устранения противоположности между городом и деревней.
Спрашивается теперь, на какой точке зрения стоят в этом вопросе наши экономисты-народники? Безусловно на сентиментально-романтической. Они не только не понимают необходимости возрастания индустриального населения при данном строе общественного хозяйства, но даже стараются не видеть и самого явления, уподобляясь некоей птице, которая прячет голову себе под крыло. Указания П. Струве, что в рассуждениях о капитализме г-на Н. -она грубой ошибкой является утверждение об абсолютном уменьшении переменного капитала («Крит. заметки», стр. 255), что противополагать Россию Западу по меньшему проценту индустриального населения и не принимать во внимание возрастания этого процента в силу развития капитализма – нелепо[186] («Sozialpolitisches Centralblatt»[187], 1893, № 1), остались, как и следовало ожидать, без ответа. Толкуя постоянно об особенностях России, экономисты-народники даже и не сумели поставить вопроса о действительных особенностях образования индустриального населения в России[188], на которое мы указали вкратце выше. Таково теоретическое отношение народников к вопросу. На деле, однако, рассуждая о положении крестьян в пореформенной деревне и не стеснённые теоретическими сомнениями, народники признают переселение крестьянства, выталкиваемого из земледелия, в города и в фабричные центры, и ограничиваются при этом только оплакиванием явления, точь-в-точь так, как оплакивал его Сисмонди[189].
Тот глубокий процесс преобразования условий жизни масс населения, который происходил в пореформенной России, – процесс, впервые нарушивший оседлость и прикреплённость к месту крестьянства и создавший подвижность его и сближение земледельческих работников с неземледельческими, деревенских с городскими[190], – остался ими совершенно незамечен ни в его экономическом, ни (в ещё более важном, пожалуй) в его моральном и образовательном значении, подавая повод лишь к сентиментально-романтическим воздыханиям.
IV. Практические пожелания романтизма
Теперь мы постараемся свести воедино общую точку зрения Сисмонди на капитализм (задача, которую поставил себе, как помнит читатель, и Эфруси) и рассмотреть практическую программу романтизма.
Мы видели, что заслуга Сисмонди состояла в том, что он один из первых указал на противоречия капитализма. Но, указавши на них, он не только не попытался анализировать их и объяснить их происхождение, развитие и тенденцию, но даже взглянул на них, как на противоестественные или ошибочные уклонения от нормы. Против этих «уклонений» он наивно восставал сентенциями, обличениями, советами устранить их и т. п., как будто бы эти противоречия не выражали реальных интересов реальных групп населения, занимающих определённое место в общем строе современного общественного хозяйства. Это – самая рельефная черта романтизма: принимать противоречие интересов (глубоко коренящееся в самом строе общественного хозяйства) за противоречие или ошибку доктрины, системы, даже мероприятий и т. п. Узкий кругозор Kleinbürger'а[191], который сам стоит в стороне от развитых противоречий и занимает промежуточное, переходное положение между двумя антиподами, соединяется тут с наивным идеализмом, – мы почти готовы сказать: бюрократизмом, – объясняющим общественный строй мнениями людей (особенно людей, власть имущих), а не наоборот. Приведём примеры всех подобных суждений Сисмонди.
«Забывая людей ради вещей, не принесла ли Англия цель в жертву средствам?
Пример Англии тем более поразителен, что это нация свободная, просвещённая, хорошо управляемая и что все её бедствия происходят единственно оттого, что она последовала ложному экономическому направлению» (I, р. IX[192]).
У Сисмонди Англия вообще играет роль устрашающего примера для континента, – точь-в-точь так, как у наших романтиков, воображающих, что они дают нечто новое, а не самый старый хлам.
«Обращая внимание моих читателей на Англию, я хотел показать… историю нашего собственного будущего, если мы будем продолжать поступать по тем принципам, которым она следовала» (I, р. XVI).
«…Государства континента считают нужным следовать Англии в её мануфактурной карьере» (II, 330).
«Нет зрелища более поразительного, более ужасающего, чем то, которое представляет Англия» (II, 332)[193].
«Не надо забывать, что богатство есть лишь то, что представляет (n'est que la représentation) приятности и удобства жизни» (на место буржуазного богатства здесь уже поставлено богатство вообще!), «и создавать искусственное богатство, осуждая нацию на всё то, что на деле представляет бедность и страдания, это значит принимать название вещи за её сущность» (prendre le mot pour la chose) (I, 379).
