Сергей Кара-Мурза - Опять вопросы вождям
Есть у меня довольно близкий приятель из ФРГ, философ. Недавно он рассказал мне, как в 70-е годы был в Москве и обедал дома у секретаря их посольства. И за столом, желая сказать что-то существенное, собеседники обменивались записками. Вслух не говорили — боялись КГБ. Я не мог в это поверить и потратил целый час, добиваясь, чтобы мой друг точно воспроизвел ситуацию и объяснил причины этого безумия в кругу образованных, неглупых и немолодых людей. Это был болезненный разговор, мой друг страшно разволновался, вообще выглядел странно. Его мучало, что он не мог подыскать ответа на простой вопрос: чего именно вы боялись? Ведь если ты боишься, то должен иметь хоть какой-то образ опасности.
Оказалось, что у той компании солидных дипломатов и философов такого образа просто не было, страх был внутри них и не имел очертаний. Боялись они, что КГБ ворвется в их дом и перестреляет собеседников? Нет. Боялись, что их выселят из страны? Нет. Что их куда-то вызовут и поругают? Когда я перебрал все мыслимые виды ущерба, вплоть до самых невинных, к которому могло бы повести высказывание вслух застольных мыслей (даже при допущении, что КГБ только и делает, что все их записывет на пленку), в нашем разговоре наступила тягостная пауза, как будто мы затронули что-то страшное и постыдное, чего понять не можем. В отношении к СССР (КГБ — его символ) в культурном слое Запада возникла патология. И причины ее — не в СССР, они с его реальностью не связаны.
Этой патологией Запад сумел заразить, как будто в ухо заразу влил, культурный слой СССР — интеллигенцию, которая единственная продолжает у нас сохранять западнические иллюзии. Среди тех, кто в декабре 1995 голосовал за "Выбор России", почти 80 проц. лучшей политической системой считают западную демократию (2 проц. — советскую и 8 — ельцинскую). Это — огромный разрыв со всеми другими группами избирателей.
Если бы этот страх лишь грыз и мучал душу интеллигента, его можно было бы только пожалеть. Но психоз стал политической силой, потому что ради избавления от своего комплекса интеллигенция посчитала себя вправе не жалеть никого. Поддержать такие изменения в стране, которые причиняют несовместимые с жизнью страдания огромному числу сограждан. Видя воочию эти страдания, интеллигенция, тем не менее, поддерживает причиняющий эти страдания режим, оправдывая это единственно своим избавлением от самой же созданного страшного привидения.
Я не говорю об активных политиках типа Гайдара и Чубайса, демонстративная жестокость которых уже отмечена как уникальный феномен нашей истории. Я не говорю о духовных лидерах интеллигенции вроде Е.Боннэр, которая бодро пророчит нам страшные беды: "Шока еще не было!". Но ведь даже умеренные философы, ученые, деятели культуры, имеющие доступ к ТВ, не выдавили из себя ни одного слова сочувствия, простого участия к человеку — жертве этого эксперимента. Такое живое, сердечное, не отягощенное политикой слово мы слышим, очень редко, как раз от тех, кто почти отлучен от ТВ и радио — от Виктора Розова, от певицы Татьяны Петровой, от Николая Губенко с Жанной Болотовой. Но ведь они этим почти бросают вызов всему своему сословию! Сословие-то осталось с ненавистниками вроде Хазанова и Жванецкого.
Страдания от реформ Горбачева-Ельцина многообразны. Пусть интеллигент-демократ, возненавидевший «империю», не признает и не уважает страдания, причиненные уничтожением СССР, сдачей национальных богатств иностранцам и ворам, ликвидацией науки и т. п. Но он никак не может отрицать простое и видимое следствие — резкое обеднение большей части граждан. Это прямой результат душевных усилий демократа, его «молитв» (пусть сам он "не поджигал"). Созданный для этого интеллигента маленький «мозг» в виде ВЦИОМ предупредил, ссылаясь на многие исследования в разных частях мира: "Среднее падение личного дохода на 10 % влечет среди затронутого населения рост общей смертности на 1 % и рост числа самоубийств на 3,7 %. Ощущение падения уровня благосостояния является одним из наиболее мощных социальных стрессов, который по силе и длительности воздействия превосходит стрессы, возникающие во время стихийных бедствий".
Сегодня смертность в России уносит в год на миллион жизней больше, чем до 1991 г. Сколько человек прямо убито обеднением? По данным того же ВЦИОМ, в марте 1996 г. 81 проц. семей имели душевой доход ниже прожиточного минимума (580 тыс. руб) и 62 проц. ниже физиологического минимума (300 тыс. руб) погрузились в бедность. Это значит, что у них личный доход, считая по формуле сложных процентов, 7–8 циклов снижался на 10 процентов каждый раз. То есть, смертность процентов на 30 выросла как прямое следствие обеднения. 300 тысяч прямых убийств в год!
И речь при этом идет не о временном бедствии вроде войны. ВЦИОМ хладнокровно фиксирует: "В обществе определились устойчивые группы бедных семей, у которых шансов вырваться из бедности практически нет. Это состояние можно обозначить как застойная бедность, углубление бедности". То есть, снято оправдание, которым вначале тешили себя демократы: пусть люди шевелятся, у них есть возможность заработать. По данным ВЦИОМ, только 10 проц. бедняков могут, теоретически, повысить свой доход, "крутясь побыстрее". Причины имеют социальный, а не личностный характер.
И вот, зная масштабы этих страданий, средний интеллигент-демократ, кладя их на чашу весов, выше ценит свой душевный комфорт — избавление от надуманного страха. Ему не жаль страдающих. Он, в целом, рад тому, что происходит. Это кажется невероятным, но это именно так.
Недавно встретил я коллег-гуманитариев, с которыми у меня в 1989 г. был памятный разговор. Я тогда говорил, к каким тяжелым последствиям неминуемо ведет курс Горбачева, и меня прямо спросили: "Скажи, Сергей, ты что же, противник перестройки?". Тогда это еще звучало угрожающе. Я подумал и ответил: "Да, противник. Перестройка приведет к огромным страданиям людей". И вот теперь я спросил одну женщину, доктора наук, с которой меня связывали очень добрые отношения, не изменила ли она своих оценок после всего, что видела начиная с того разговора в 1989 году. И она ответила: нет, она и сейчас рада тому, что происходит. И она голосовала за Ельцина, хотя считает его… (в общем, жестко его оценила). Голосовала потому, что она может, не боясь, сказать про него то, что думает.
И опять, как с немцем, мне показалось, что мы затронули что-то страшное и постыдное. Прекрасно понимала доктор философских наук, что эти ее «разрешенные» обличения — это ее сугубо личное духовное удобство, никакого социального значения они не имеют, никакого вреда режиму не наносят (как только маячит вред, на слова отвечают дубинки и танковые орудия). Какую, значит, огромную ценность для нее составляло право обличать власть, и какой аномальный страх вызывало официальное неодобрение этого занятия в советское время. Именно неодобрение, не более того, ибо обличение советской власти было поголовным кухонным занятием интеллигенции, и ни один волос за это не упал. И эта ценность в ее глазах перевешивает реальные смертельные страдания десятков миллионов людей.
Мне кажется, что это ненормально. Это — отрыв от жизни, уход в какое-то духовное подполье, где увеличиваются тени и теряется мера вещей. Если бы интеллигент-демократ сделал усилие, чтобы понять, что творится у него в душе, ему помогли бы горькие слова, которые Достоевский сказал об этом мироощущении, в виде исповеди человека из подполья.
("Пpавда", "Советская Россия". Сентябрь 1996 г.)
Беда меньшинства
Опять попал я на симпозиум к «демократам». Приходится ходить, жертвуя здоровьем. Надо же знать, меняется ли у них что-нибудь в голове. Ничего не меняется. Сидят буревестники и вороны горбачевской «революции», кивают, как куклы, головами. Тот же вздор, и хоть бы капля раскаяния.
Впрочем, тема репрессий поднадоела, теперь говорят вообще о России, о государстве. Выходит на трибуну некий Ахиезер — он теперь, оказывается, главный мыслитель о России. Несет ахинею о том, что "российская государственность всегда была источником дезорганизации". Ну не угодишь. То кричали, что государство все зажало, все заорганизовало, дыхнуть было невозможно. Теперь наоборот — в самом себе всегда несло хаос.
Выходит другой, тоже из выдающихся. Фамилия такая чудная, что и запомнить я не смог. Тоже ему государственность российская не угодила — очень кровожадная. Надо, говорит, отказаться от «анклава» (Калининградская обл.) и островов, тогда это государство станет погуманнее. Диалектикой решил шарахнуть, логикой абсурда. Начинаешь думать, что историческая вина есть перед народом у советского строя, вскормил и пригрел он у себя на груди огромную армию таких «обществоведов». Но история безумна, и страдают от ее наказаний невинные.
Начал я говорить об этом собрании потому, что задумался над сообщением, которое вскользь сделал один философ, занятый "изучением качества населения". Известно, что качество наше, по мнению этих господ "оставляет желать", оттого-то реформы не идут. А сказал он вот что: "В Санкт-Петербурге раскрыто преступление. Два российских гражданина разобрали рельсы перед идущим пассажирским поездом, надеясь, что крушение поезда позволит им поживиться имуществом жертв катастрофы. Киллер выглядит агнцем перед этими преступниками". Как ненавязчиво, кстати, напомнил философ, что это сделали "два российских гражданина", а не граждане Люксембурга или Японии.
