Инна Соболева - Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года
«Через пять лет я буду владыкою мира», – говорил он в 1811 году. «Император сошел с ума, окончательно сошел с ума!» – ужасался морской министр вице-адмирал Дени Декрэ, один из самых преданных Наполеону людей. И был недалёк от истины. Никогда никто из великих завоевателей, ни ассириец Саргон, ни македонец Александр, ни римлянин Цезарь, не оповещали мир о конкретных и таких коротких сроках установления своего мирового господства.
Стоит ли удивляться? Да, он был гений. Но – и человек. Потому и не смог не поддаться пьянящему восторгу побед, не смог устоять против как искреннего восхищения, так и лицемерной лести окружающих. Разумеется, отделять лесть от правды он умел. Но слишком лучезарной, слишком ослепительной была правда. Он, Наполеон Бонапарт – самодержавный император громадной Французской империи, включающей в себя почти всю Европу. Казалось бы, пришло время остановиться. Но как раз этого-то он не то что не хотел – не мог…
Его маршалы, его генералы, его приближённые знали: тот, кому они обязаны всем, продолжает работать как одержимый – обдумывает план новых кампаний, которые должны принести ему новую славу. А им? Они честно служили ему, проливая кровь. Им посчастливилось, они – живы, они не разделили (пока) судьбу Ланна, Дезе, Бессьера, Клебера.
Теперь им хотелось пожить для себя, хотелось воспользоваться плодами своих (его!) побед. Но – знали – он не даст. По его повелению (прихоти! капризу!) им придётся бросить блистательный, праздничный Париж и снова идти под пули… Многие, слишком многие сподвижники Наполеона считали, что уже после Аустерлица пора было остановиться: могущество Франции казалось им гарантией её (и их) благополучия.
Разделяла это мнение и императрица Жозефина. Только мотив у неё был другой, женский: каждый раз, когда он отравлялся на войну, её терзали страхи. А он страха не знал, говорил: «Привыкнув с семнадцати лет к пулям на полях сражений и зная всю бесполезность предохранения себя от них, я предоставил себя во власть своей судьбы». Её это не успокаивало, она не была уверена, что судьба всегда будет к нему благосклонна…
Жозефина. Жена. Императрица
О начале отношений Наполеона с Жозефиной, женщиной, которая была способна дарить ему как беспредельное счастье, так и невыносимые страдания, которую он любил самозабвенно и страстно, я уже рассказывала. Но то было начало. А отношения продолжались до конца её дней, до 1814 года, и, конечно же, менялись, как вообще в большинстве случаев меняются отношения между людьми, живущими вместе не один год. Начиналось с его всепоглощающей страсти, которую она хоть и благосклонно, но достаточно равнодушно принимала. Постепенно всё приходило в равновесие: он любил не так яростно, не так страстно, её равнодушие сменилось любовью, которая год от года становилась сильнее. Они уже не могли друг без друга.
Их отношения рухнули по её вине. Если бы не её измены, которые так больно ранили, он, вполне вероятно, никогда не увлёкся бы другой (другими!). Но он знал о её неверности, и мысль об этом (хотя и простил) постоянно терзала душу. Так что его первые измены, возможно, были всего лишь попыткой уравновесить вину. Так ведь случается во многих семьях… Во всяком случае, о разрыве с Жозефиной ради другой женщины он даже не помышлял. А потом возникла проблема наследника. И здесь уже была не вина её, а беда. Но обо всём по порядку.
Я уже писала, что их «медовый месяц» длился всего два дня: ему пришлось срочно отправиться в Итальянскую армию. А там, в самой естественной для него обстановке – на войне – он будет мечтать о Жозефине и рваться душой к ней. Так будет продолжаться всю их общую жизнь. Только страсть в его письмах постепенно будет сменяться нежностью…
Не могу удержаться от искушения процитировать хотя бы несколько его писем. Во-первых, прочитав их, куда лучше понимаешь, каким человеком он был, даже если до этого перечитал сотни книг, о нём написанных. Во-вторых, с горечью сознаёшь: раз ушло время таких писем, может быть, ушло и время настоящей любви?
«Жозефина, Ты должна была уехать 5-го из Парижа, ты должна была уехать 11-го, а ты не уехала и 12-го… Моя душа была открыта для радости, теперь она наполнена болью. Почта приходит без твоих писем… Когда ты мне пишешь несколько слов, твой стиль никогда не наполнен глубоким чувством. Твоя любовь ко мне была пустым капризом. Ты сама чувствуешь, что было бы смешно, если бы она пленила твое сердце. Мне кажется, что ты сделала свой выбор и знаешь, к кому обратиться, чтобы меня заменить. Я тебе желаю счастья, если непостоянство может его предоставить. Я не говорю – вероломство. Ты никогда не любила…
Я ускорил мои операции. Я рассчитывал 13-го быть в Милане, а ты ещё в Париже. Я возвращаюсь в свою армию, я душу чувство, недостойное меня, и если слава недостаточна для моего счастья – то она (хотя бы) привносит элемент смерти и бессмертия… Что касается тебя, пусть воспоминание обо мне не будет тебе противным. Мое несчастье в том, что я плохо тебя знал. Твое несчастье – судить меня теми же мерками, что и (других) мужчин, окружающих тебя. Мое сердце никогда не испытывало ничего незначительного. Оно было защищено от любви. Ты внушила ему страсть без границ, опьянение, которое его разрушает. Мечта о тебе была в моей душе ещё до твоего появления в природе. Твой каприз был для меня священным законом. Иметь возможность видеть тебя было для меня верховным счастьем. Ты красива, грациозна. Твоя душа, нежная и возвышенная, отражается в твоем облике. Я обожал в тебе всё. Более наивную, более юную я любил бы тебя меньше. Всё мне нравилось в тебе, вплоть до воспоминаний о твоих ошибках… Добродетелью для меня было то, что ты делала, честью – то, что тебе нравилось. Слава была привлекательна для моего сердца только потому, что она была тебе приятна и льстила твоему самолюбию».
Он одерживал победы во имя своей великой любви. Он знал: Жозефина гордится его успехами. А от гордости до любви – один шаг… Так что многими славными страницами своей истории Франция обязана очаровательной креолке по имени Жозефина Богарне. И вот ещё на что стоит обратить внимание: отправляясь на войну с Россией, Наполеон уже не думал о Жозефине – и счастье изменило ему. Может быть, это мистика, но они оба, да и многие солдаты Великой армии, судя по мемуарам, верили: она была его талисманом, она приносила ему удачу. Во всяком случае, есть основания считать, что она (если бы не была уже изгнана из его жизни) попыталась бы отговорить его от похода в страну, с которой ему, по существу, нечего было делить.
А у письма, которое я почти целиком процитировала, удивительная судьба. В июне 2011 года в Москве прошли аукционные торги, на которых было выставлено это письмо, написанное 20 прериаля IV года республики (8 июня 1796 года). Пожелтевший от времени двойной листок бумаги, исписанный чёрными чернилами, организаторы торгов оценили в три с половиной миллиона рублей. В 2006 году оно уже было продано с молотка за сто двадцать тысяч долларов. Тогда писали, что письмо попало в Россию после Великой Отечественной войны, а на торги его решила выставить правнучка того советского генерала, который привез письмо из Германии. По мнению экспертов, письмо представляет собой совершенно исключительную историческую, коллекционную, архивную и музейную ценность.
Кстати, на обороте второго листа письма указан адресат: «Гражданке Бонапарт. Париж. Ул. Шантрен № 6». Этот особняк в центре Парижа, купленный когда-то для Жозефины её предыдущим поклонником Полем Баррасом, какое-то время был семейным домом Бонапартов.
А тогда он продолжал умолять её приехать в Италию. «Жозефина, ты могла бы составить счастье человека менее причудливого. Ты принесла мне несчастье. Жестокая. Зачем заставлять меня надеяться на чувство, которое ты не испытывала!! Я никогда не верил в счастье. Все дни смерть витает надо мной. Жизнь – стоит ли она того, чтобы поднимать из-за неё столько шума!!!..»
Эти письма разделяют всего пять дней: «Какими чарами сумела ты подчинить все мои способности и свести всю мою душевную жизнь к тебе одной? Жить для Жозефины! Вот история моей жизни…»
Он зовёт – она не едет. Он пишет, что заболеет, если она не приедет к нему «хотя бы на одну ночь, на один час». Но это выше её сил – расстаться с Парижем, городом-праздником, который умеет любые страдания скрыть за улыбкой, за шуткой, за остротой. Ей и всегда-то, даже в самые тяжёлые времена, было хорошо в этом городе. А теперь! Она, любимая жена отважного победителя коварно напавших на Республику врагов, стала царицей Парижа. Бросить всё это? Уехать, чтобы оказаться в обществе грубых солдат? Она не хотела. Нет, просто не могла! Потом, когда она полюбит своего сурового мужа, готова будет следовать за ним в куда менее привлекательные места, чем Италия. Увы… Он не позволит, не захочет. Он не напомнит ей о тех ушедших временах, не упрекнёт – гордость не позволит. Но она-то будет знать: это расплата.
