Консерватизм в прошлом и настоящем - Рахшмир Павел Юхимович
Так как неоконсерваторы отдают себе отчет в объективной необходимости социальных реформ и высокой степени их необратимости, они выступают не за демонтаж «государства всеобщего благоденствия», а лишь за ограничение его социально-политических функций. Как отмечает представитель этого же течения Нюхтерлейн, «возможно, именно по вопросу о государстве благосостояния неоконсерваторы с наибольшей очевидностью отличаются от традиционных консерваторов»{321}. Неоконсерваторам чужда «страстная приверженность к неограниченному свободному рынку, что обычно характерно для американских правых… Это делает их ассоциацию с традиционным американским консерватизмом осторожной и нелегкой»{322}. Неоконсерваторы за такую экономическую политику, которая защищала бы капитализм от него самого; «рыночные механизмы используются, где это возможно, но остаются в обусловленных рамках социальной цели»{323}.
Специфика этого течения четко вписывается в выдвинутую И. Кристолом схему консервативного консенсуса, которая, на его взгляд, имеет универсальное значение для «западных демократий». Три столпа этого консенсуса соответствуют системе приоритетов современного реформистского консерватизма.
На первое место Кристол ставит «экономический рост», измеряемый способностью обеспечить занятость и заработок среднему гражданину. Во-вторых, консервативный консенсус должен быть националистическим. Третьим его звеном является «акцент на моральные ценности, связанные с традиционными религиозными учениями»{324}.
У современного реформистского консерватизма в ФРГ есть своя сравнительно свежая традиция «неолиберальной» социально-экономической политики, восходящая к отцу «экономического чуда» Л. Эрхарду. Нынешнее руководство ХДС пытается придать «новый блеск» выдвинутой им формуле «социального рыночного хозяйства». По своему содержанию эта формула во многом напоминает «консервативное государство благоденствия» Кристола. Консерватизм этого типа втянул в свою орбиту и правых либералов. В результате сложился, по оценке деятеля партии «зеленых» Г. Клейнерта, умеренный вариант, неоконсерватизма{325}.
Во Франции сборным пунктом умеренных консерваторов и правых либералов стал Союз за французскую демократию (СФД), основанный в 1978 г. сторонниками тогдашнего президента В. Жискар д’Эстена. Его подход к вопросу о роли государства тоже вызывает ассоциации с концепциями американских консерваторов-реформистов. Отвергая вездесущий дирижизм голлистского периода, Жискар д’Эстен в своей программной книге «Французская демократия» не требовал резкого свертывания государственного вмешательства: «Совершенно очевидно, что нельзя помышлять об ограничении государства лишь теми функциями, которые когда-либо входили в королевские прерогативы: оборона, правосудие и выпуск денег. Все крупные социальные задачи — просвещение, здравоохранение, деловая жизнь, а также промышленное и сельскохозяйственное развитие требуют определенного вмешательства или участия государства в той или иной форме»{326}. Такое государство, подчеркивал Жискар д’Эстен, «требует образа мыслей, противоположного техническо-бюрократическому мышлению»{327}.
Свою более позднюю книгу «Два француза из трех» В. Жискар д’Эстен подавал как откровение, плод глубоких раздумий и поисков решения для Франции, хотя в ней его прежние позиции не столь уж значительно модифицируются. «Для определения моей позиции, — писал бывший президент, — скажу, что я — традиционалист-реформатор. Традиционалист, поскольку верю, что существуют ценности, которые наша история и наша цивилизация аккумулируют и формируют и которые образуют культурные и социальные «фонды» Франции; реформатор, поскольку я знаю, что жизнь есть непрерывное биологическое движение, что мы обязаны ему аккомпанировать, а в случае, если оно столкнется с препятствием, облегчать и направлять его»{328}.
Отмечая высокую теоретическую активность реформистского консерватизма, нельзя в то же время не видеть, что главный стержень консервативного сдвига составляет до сих пор правый консерватизм традиционалистского типа. Наиболее рельефное выражение он обрел в тэтчеризме и рейганизме. «Новый консерватизм, возможно, неверное истолкование термина, — писал о тэтчеризме английский консервативный историк М. Коулинг. — Вероятно, было бы лучше рассматривать его как модифицированный традиционный консерватизм»{329}. «По обе стороны Атлантики новый консерватизм представляет собой радикализированный, отдающий ностальгией вариант консерватизма, сочетающий в себе твердый индивидуализм и преданность свободному рынку, граничащие с экономическим дарвинизмом, с периодически популистским отношением к элитам и преданностью идее восстановления традиционных ценностей и национального величия», — так раскрывает суть рейганизма и тэтчеризма американский консервативный публицист К. Филлипс{330}. К этому же типу консерватизма он относит «французских голлистов Жака Ширака и западногерманских христианских демократов, близких Францу-Йозефу Штраусу»{331}.
Хотя лидер испанского правоконсервативного Народного альянса М. Фрага Ирибарне стремится предстать в качестве консерватора-реформиста, реальная позиция его партии также ближе к традиционалистскому типу. По мнению британского политолога К. Мидхерста, Народный альянс, несмотря на стремление вписаться в «новый либерально-демократический» контекст Испании, все же «в немалой мере сохраняет позиции, которые трудно отличить от авторитарного прошлого»{332}. «Лидером правых консерваторов» именует Фрагу Ирибарне обозреватель журнала «Камбио-16» А. Сараскета{333}.
Критика буржуазного и социал-демократического реформизма нередко принимает у правых консерваторов характер полного отрицания реформы как таковой. Правда, в политической практике дело обстоит сложнее; приходится считаться с сопротивлением рабочего движения, необратимостью тех результатов реформистской политики, которые стали обязательным элементом функционирования ГМК. Поэтому прагматизм нередко берет верх над антиреформистской и антилиберальной риторикой. Тем не менее именно она раскрывает сущностные позиции правых консерваторов.
Так, Р. Скратон в антиреформистском порыве провозглашает главным оппонентом консерватизма не радикала, прямо противостоящего консерватору, а реформиста, который «действует всегда в духе улучшения, находит причины для изменений, поскольку не может найти лучших оснований, чтобы воздержаться от них»{334}. Западногерманским правоконсервативным кругам реформистская практика перманентных реформ представляется не чем иным, как «умеренной перманентной революцией»{335}.
Очень зыбкими считает редактор правоконсервативного «Нэшнл ревю» Д. Собран границы, разделяющие реформизм и социализм. Различие между ними он видит главным образом в том, что «либерализм избегает прямой атаки. Он предпочитает разрушать собственность, семью и религию постепенно, скорее подрывая их определенность, чем пытаясь ликвидировать их насильственно»{336}. Для «либеральной стратегии» в отличие от «более грубых форм социализма» присущи «непрямые методы». Цель ее — «концентрировать богатство в руках государства». Средства достижения этой цели: прогрессивное налогообложение, программы постепенного перераспределения, контроль над использованием частной собственности, налоги на наследство. Что же касается общей оценки реформистской политики, то ее Собран определяет как «социализм в розницу»{337}. Антиреформизм, антилиберализм в идейно-политическом арсенале правых консерваторов взаимосвязаны с воинствующим антикоммунизмом. Решительное осуждение правыми консерваторами реформизма в значительной мере проистекает из твердого убеждения, что либералы и социал-демократы занимают примиренческую позицию по отношению к коммунизму.
Принципиальные слабости реформистской политики, как полагают правые консерваторы, особенно негативно сказываются во внешнеполитической сфере. Вообще реформизму, подчеркивает Р. Скратон, свойственно одностороннее тяготение к внутренним, домашним делам в ущерб делам международным. При реформистском правлении внешняя политика становится уклончивой, неопределенной; оказываются в забвении идеи войны, обороны и общественного порядка. Вместо этого предлагают деньги врагам и сделки друзьям. Между тем два-три «повелительных жеста» в области внешней политики, подняв чувство национального достоинства, гораздо больше будут способствовать «сплочению» нации, «стабильному правлению», чем кухонная возня с реформами. «Консервативный государственный деятель, — поучает Скратон, — должен понимать необходимость таких жестов и делать их в нужный момент»{338}.
